— Никакого зверя он не убивал, — покачала головой женщина. — Рыбу он с детьми ловил. Мы давно на том месте жили, зверь ушел оттуда.

— Соседку вашу слева как звали. Ту, которую обры ссильничали?

— Деяна ее звали, — все так же равнодушно ответила Милица. — До сих пор ее крики помню. Я ее зерном на свадьбе обсыпала. На счастье. Они и месяца не прожили вместе. Такое вот у них счастье вышло…

— Ой, Дунай-река, Дунай-батюшка! — неумело запел Вацлав. — Ты пусти меня к моей любушке…

— Ты откуда эту песню знаешь! — вскинулась Милица, и впервые за все время в ее глазах всполохами вскинулось жаркое пламя.

— Князь Самослав мне ее напел, госпожа, — с улыбкой пояснил Вацлав. — Он сказал, что вы узнаете ее. Ведь вы ее пели, когда лепешки пекли.

— Ты увезешь меня к нему? — с неистовой надеждой в голосе спросила Милица, а ее морщинистые щеки пробороздили дорожки слез. — Я увижу моего Само? Мы же сбежим отсюда, скажи?

— Прямо сейчас, княгиня, — кивнул Вацлав. — Мы уедем отсюда немедленно.

Небольшой кораблик ждал их на пустоши в миле от Никомедии. Команда из десятка греков самого разбойного вида была нанята давно, и ждала только этого рейса. Глядя на их лица, патрикий вздохнул горестно. Взывать к их верности императору было совершенно бессмысленно. Судя, по довольным мордам и почтительному обращению к похитителям, им платили весьма щедро. Милицу проводили вниз, где была крошечная каюта.

— Отпусти нас, склавин, — попросил патрикий. — Ты уже получил все, что хотел.

— Родителей твоих отпущу, — кивнул головой Вацлав, — а ты со мной поплывешь. Думаю, его светлости будет любопытно с тобой поговорить. Да и тебе это тоже невредно будет с ним познакомиться.

— Эй, почтенные! — обратился он к старикам. — Никомедия — вон там! Через полчаса в порту будете. Вот вам два солида. Вас за эти деньги до дома на руках донесут.

— Эй, ромейские рожи, поплыли отсюдова! — скомандовал Неждан. — Если через десять дней в Аквилее будем, то к оплате еще по три номисмы на рыло получите! А капитан — десять!

— Шевелись, проклятое отребье! — заревел капитан. — Отходим от берега и ставим парус! Поимей вас в сраку персидский верблюд, если мы не успеем! Я хочу получить свое золото!

Кораблик отошел от берега и поймал ветер своим квадратным парусом. Капитан почтительно подошел к Вацлаву, без сомнения опознав в нем старшего. На императорского слугу он старался не смотреть. Он и так понимал, что ввязался в дело, за которое может потерять голову. Но за это самое дело ему и заплатили по-царски. Вот этим самым корабликом и заплатили. Да он напополам разорвется, чтобы избавиться от этих пассажиров в кратчайшие сроки.

— Мы скоро зайдем в опасные воды, почтенные, — сказал он. — Склавинские пираты просто лютуют. А когда будем огибать Пелопоннес, то только молитвы помогут нам.

— У нас есть кое-что получше, — уверил его Вацлав. — Неждан, как у нас со стрелами? Купил?

— Половину Греции перебить хватит, — уверил его воин. — Чихать я хотел на этих пиратов.

— Хозяин, — Коста дернул за рукав Вацлава. — Ма… Ну ты понял, о ком я, сказал, что архонтессу будут ждать. Голубь вылетел. А чего это значит, а?

— Это значит, что его светлость уже знает, что мы плывем к нему, — пояснил Вацлав.

— Это невозможно, — вырвалось у патрикия, который стоял рядом и с интересом прислушивался к разговору. — Даже в Империи уже сто лет нет голубиной почты! Вы отправили письмо с голубем?

— Так это письмо? — разочарованно спросил Коста. — А я-то думал…

— Что ты думал? — едва сдерживая смех, спросил Вацлав.

— Ну, понимаешь, хозяин, — почесал лохматую голову мальчишка. — Когда мама готовила бобы, после такой еды начиналось, сам знаешь что. Бобы, они такие, аж глаза режет. Мой отец называл это «выпустить голубя». Вашего архонта все колдуном считают. Ну, я подумал было, что стоит только воздух испортить, и он уже все знает. А тут всего лишь письмо какое-то… Кстати о бобах. Хозяин, а когда мы будем обедать? У меня с самого завтрака во рту маковой росинки не было.

Как же далеко еще этим варварам до имперской разведки, — с удовлетворением подумал про себя патрикий. — Глупый мальчишка разболтал про голубиную почту, а сам Вацлав назвал ему свое имя и имя своего отца. Разве так сделает хоть кто-то из его людей? Конечно же нет! Он вылетит со службы тут же. А ведь этот молодой парень совсем не похож на дурака, он отработал просто блестяще. Господи Боже! — патрикий облился холодным потом, когда к нему пришло осознание ситуации. — Да ему же просто плевать на то, что я все это узнаю. Спаси и сохрани, милосердный господь! Как же жить хочется!

1 Протоспафарий — в буквальном переводе — старший мечник. В это время было воинским званием, но позже превратилось в титул.

2 Цитируется по источнику: Себеос «История Императора Иракла».

Май 630 года. Солеград. Словения.

Голубь прилетел в Новгород пару недель назад и Самослав, бросив все дела, поскакал на юг, в Солеград, куда должна будет вскорости приехать мать. Милицу выехала встречать полусотня его личной охраны, взяв с собой повозку, на которой обычно передвигалась княгиня Людмила. Самослав готов был сорваться в Аквилею и сам. Но, во-первых, он не хотел бросать княжество на непонятный срок, а во-вторых, в Солеград прибыл Виттерих, и прибыл не один…

— Ваша светлость! — коротко поклонился Виттерих. — Король Хильдеберт погиб в бою, а бургундские герцоги присягнули Дагоберту. В общем, все плохо, но есть и хорошие новости! Тут франков пока ждать не стоит. У них все еще Париж в осаде.

— Вот как? — Самослав откинулся в кресле и глубоко задумался. Он еще не знал об этом, вести пока не достигли Солеграда. — Как это получилось?

— Авары предали, государь, — Виттерих смотрел абсолютно серьезным взглядом. — Заманили в ловушку и подставили моего короля под мечи королевских лейдов. Их больше сотни было, а подмога пришла слишком поздно. Мы перерезали тех, кто убивал моего господина, но его уже не вернуть.

— Плохо, — нахмурился Самослав. — Я думал, его тесть поумнее будет, и учтет то, что авары затаят злость за этот брак. Октара надо было плотно в оборот брать. Переиграл нас Дагоберт. Недооценили мы его. Ну, да ладно… Жаль парня, конечно.

— А… а он настоящий король был? — задал Виттерих давно мучавший его вопрос. — А то там всякое говорили…

— Самый, что ни на есть настоящий, — убежденно кивнул Самослав. — Он жил, как король, и умер, как король. Никто теперь не посмеет усомниться в этом. Кстати, ты отправил его детей в Константинополь?

— Только сына, Хильдеберта четвертого, — покачал головой Виттерих. — Венчанная жена Мария туда наотрез ехать отказалась.

— И где же она? — изумился князь.

— Ждет внизу, ваша светлость, — усмехнулся Виттерих. — Сказала, что хочет увидеть того, кто заварил всю эту кашу.

— Вот как? — удивился Самослав. — Она еще и умна?

— Не то слово, — подтвердил его догадку Виттрех. — Стальной клинок, а не баба. Сестра ее дура набитая, хоть и мать молодого короля. А вот Мария… Вам бы поговорить с ней, ваша светлость.

— Поговорю, обязательно поговорю, — кивнул головой князь. — Но она же женщина. Пусть отдохнет, сходит в баньку с дороги, переоденется. Выспится, наконец.

— Все так сложно? — на лбу гота пролегла удивленная складка. — Как скажете, государь.

— Ваша светлость! — королева Мария поклонилась. Отдых пошел ей на пользу. Она выспалась после длинной дороги из Марселя, была свежа и полна сил. — Благодарю вас за гостеприимство!

Не красавица, отстраненно подумал Самослав. Молодая, стройная, довольно приятная, но до Людмилы ей, как до неба. Пухлые щечки, чуть крупноват нос, близко посаженные глаза. Глаза! В глазах королевы светился недюжинный ум и воля, а улыбка очень молодой еще, в общем-то, женщины меняла ее совершенно. Мария, когда хотела, могла быть совершенно обворожительной.