– По закону жизни человек рано или поздно отделяется от них, – мягко ответил Хранитель. – И с этого момента уже только он сам отвечает за то, чему учится.

Над Кабинетом повисла задумчивая тишина.

– Пожалуй, ты не до конца прав, – негромко произнёс Университет.

– Я весь внимание, – с готовностью отозвался Город; его пытливые глаза сверкнули.

– Дело не совсем в любопытстве, – пояснил Университет, пытаясь обогреть плющ. – Нас тянет к тем, кто умеет любить себя, потому что мы надеемся, что это заразно.

Внимательно глядя на друга, Хранитель поглаживал страницы Хроник и молчал; уголки его губ медленно складывались в светлую улыбку.

* * *

20 марта, суббота

– Вова не может бесконечно вас спонсировать, мальчики! – с нажимом заявила мать; её подведённые глаза сверкнули. – Мне грустно видеть, как выборочно вы мыслите! Едва ли замечаете, как много он делает для вас, зато сразу замечаете, когда он – вполне по праву! – отказывается сделать что-то одно! Мне грустно и стыдно!

Поджав губы так, будто хотела заплакать, Людмила взмахнула вафельным полотенцем и рассеянно уставилась в окно.

«Грустно, стыдно».

Мать начала разговаривать, как больная, когда стала ходить к своей мозгоправше.

Если бы не чёртов Вовочка, не было бы и этого.

– Да ладно, пойдём, Арчи, – негромко проговорил брат за его спиной. – Зачем ты…

– Долдон! – прошипел Артур; злость росла и закипала. – Заткнись!

Чёртов тряпка. Вылитый батя.

Младший брат послушно замолчал, откинув голову на стену коридора.

Нехрен ей слышать, что мы думаем по-разному, кретин!

Ведь она слышала; точно слышала это. Мать всё ещё смотрела в окно, но весь её вид говорил, что она услышала даже больше, чем они сказали. Из её причёски выпала и неровно повисла вдоль лица прядь цвета жгучего золота.

– Не так уж дорого они стоили! – отрывисто бросил Артур. – Может себе позволить! Только глухой в этом городе не знает, сколько зарабатывает Володенька Ивлеев!

Посмотри сюда. Посмотри сюда, женщина.

Давай, скажи ещё раз, что тебе на нас насрать.

Мигом повернув к нему лицо в розовых пятнах, мать растерянно захлопала ресницами, изумлённо потрясла головой и нелепо округлила рот – будто слов у неё было в достатке, но ни одно из них она не считала правильным.

Позвони мозгоправше или Вовочке, спроси, что говорить. Мы подождём, твою мать.

– Какая разница, сколько они стоили, Артур? – наконец еле слышно проговорила Людмила. – Подарили – нужно беречь. Вы что, специально разбили эти колонки?.. За что вы ему мстите? Я понимаю вашу злость, понимаю вашу досаду! Я знаю, что вы бы предпочли, чтобы мы и дальше жили втроём, но… Артур! Артём!

Розовые пятна на лице матери стали ярче, а голос дрогнул.

Слова, которые разум счёл «правильными», явно давались ей с гигантским трудом.

– Не то чтобы специально, – угрюмо пробубнил Артём за его спиной, – но…

Обернувшись, Артур уставился на младшего брата с неподдельной яростью.

Артём осёкся, но в его серых глазах не было испуга; он смотрел в ответ с вызовом.

Недоумок, твою мать! Решили напирать, так надо идти до конца!

– Послушайте, – устало произнесла Людмила, подняв ладонь в жесте «теперь говорю я». – Я действительно от всей души сопереживаю вам. Я знаю, что вам сложно. Знаю, что перемены и нововведения – это всегда тяжело. Я знаю, что вы злитесь, обижаетесь и ревнуете. Вы имеете право. Артур… Артём… Я люблю вас, очень сильно. Ещё сильнее, чем раньше. Вы всегда будете для меня очень важными людьми. Но себя я тоже люблю. И хочу, чтобы моя жизнь приносила мне счастье. Я прошу вас: будьте мягче к Володе. Он очень старается наладить с вами хорошие отношения. Возможно, вам это незаметно, но мне, со стороны…

Она говорила, говорила и говорила – то затыкая вафельное полотенце за пояс, то размахивая им, как вымпелом. Она говорила, а пятна на её лице разрастались, толкали друг друга и переползали со лба на щёки; со скул на шею.

Сжав зубы, Артур смотрел на материнское лицо почти с ненавистью – до того много едкой злобы пилило душу пополам.

Она говорила и говорила, но ни разу не сказала: «Окей, этот Володя нам и правда не нужен. Мы будем жить, как раньше – втроём».

– Я тоже люблю тебя, ма, – негромко признал Артём, не выходя из-за спины брата.

Как просто завоевать обожание десятиклассника!

– Я не ревную! – выдавил Артур, скрестив руки на груди; зубы глухо заскрипели.

Много чести вам, эгоисты.

Смотреть ей в глаза не хотелось, и он уставился на оранжевую плитку, что горизонтальной лентой бежала по белому кафелю кухонных стен.

– Ваш отец за столько лет ни разу о вас не вспомнил, – сухо сказала мать; в её голубых глазах стояли слёзы. – Собрал по углам свои чёртовы стишки и усвистал на поиски себя. А для Володи вы как сыновья.

Да какие сыновья! Старше меня, урод, от силы лет на пятнадцать!

– Пойдём, Арчи, – повторил брат, беззлобно ударив кулаком ему по лопатке. – Реально сами виноваты. Поживём пока без колонок.

Да ты без всего сможешь пожить! Весь в отца, сука, сраные миротворцы!

Злость в горле до того распухла и заострилась, будто он подавился косточкой сливы – и не откашлял её с тех пор.

– Вы хоть раз задумались, почему Володя вообще должен вас спонсировать? – тихо спросила Людмила; это звучало как претензия, но в её голосе не было злости.

Она будто любопытствовала: а что же происходит под черепами у этих чертей?

За спиной послышались шаги брата. Артём снова сбежал с поля боя ополоснулся её проникновенными речами и сбавил обороты на самом старте.

Словно устав от всего на свете, Людмила обречённо махнула рукой и швырнула полотенце на стол – рядом с вазой, из которой торчал букет бирюзовых хризантем.

Порожняком Ивлеев сюда не ходил.

– Не считай, пожалуйста, его деньги, Артур. И не говори о них так пренебрежительно. Он с утра до ночи горбатится в суде. Это не лёгкий хлеб. Он имеет право не тратить на вас ни копейки, но тратит много.

Теперь Людмила говорила еле слышно; её мог бы заглушить, казалось, даже пылесос у соседей. Желваки на её скулах подрагивали, а речь была медленной и плавной – будто она очень выбирала слова; выбирала придирчиво и въедливо.

Тщательнее, чем выбирает их на работе, переводя научные тексты.

Мозгоправша явно не шла ей на пользу.

Раньше мать была сильной; непримиримой и яростной амазонкой!

Её глаза горели гневным огнём женщины с железным характером; она всё могла! Всех строила по росту!

А теперь она только и делает, что слабовольно «понимает наши чувства»!

– Вы со своим Володей никого вокруг не замечаете! – выплюнул он, раздув ноздри. – Для вас никого и ничего больше не существует!

– Так бывает, когда люди находят друг друга, – с лёгкой улыбкой сказала мать.

И эта её улыбка подняла в груди волну дикой злобы.

Мне срать на рассказы о вашей «любви»! Ещё расскажи, как вы трахаетесь!

– ДА ЗА ТОБОЙ ТОЛПЫ ДО СИХ ПОР НОСЯТСЯ! – взревел Артур. – И ты не могла в этой толпе выбрать кого-то похуже меня получше?!

Мать снова растерянно захлопала длинными ресницами, беспомощно распахнув глаза.

– Это не твоё дело, Артур, – наконец твёрдо проговорила она, взяв себя в сложенные на груди руки. – Ты сейчас перешёл грань. Я не буду с тобой это обсуждать.

Артур скрипнул зубами и вызывающе уставился в голубые глаза.

Она не врала.

На дне её глаз горели те же слова, что звучали снаружи. «Ты перешёл грань».

Она выбрала его. Она всегда его выбирала.

Сегодня он снова принесёт пакет еды и бутылку вина; будет за ужином трещать об адвокатских буднях, спрашивать о делах «наших ребят» и обнимать её за плечи.