«Уходя, светись не так ярко» — учила я себя еще в тот момент, когда обдумывала ходы до начала партии, но, к сожалению, сдержать улыбки было просто невозможно.

Потому что я получила, что я хотела, а результат лишь вопрос времени.

17;Июнь

Когда-то давно Настя узнала о моей самой главной страсти. Это случилось в одни выходные, когда я уже попала в Академию. Крис уехала к своей семье на юбилей папы, Лиля, как обычно, улетела «работать» в Дубаи вместе со своими Властелином мира, а я осталась одна. Как брошенный котенок, которому некуда было податься, мне ничего не оставалось, как слоняться по пустым комнатам особняка в центре Москвы. Конечно, как ребенку особо впечатлительному, мне было больно от того, что все вот так, но себя жалеть я никогда не любила и постаралась вытянуть пользу и из этого. А она была! Балетная академия подразумевает под собой наличие классов, где ученицы занимаются классикой, оттачивая мастерство. И какое занятие классикой без классической музыки? Правильно, это невозможно.

У нас было много классов — целых семь. Ничего удивительного нет и в том, что там было все, чего только может пожелать душа: станки из хорошего дерева, зеркала, отличный пол, персонал. У нас были лучшие учителя, в основном бывшие танцовщицы из Большого или даже из-за границы. Есть разные причины, почему балерина перестает танцевать: старость, как бы смешно не звучало, личные обстоятельства по типу детей, или, например, травма. Наши учителя были из разряда тех, кто не «вылетел» при отборе, а просто попал в определенные, жизненные обстоятельства, поэтому все они были, как на подбор, лучшими. Талантливыми. Но для меня даже не это было главным — инструменты всегда были во главе стола.

Музыка всегда была моей отдушиной. Она всегда была моим спасением, моим способом выразить себя на сто процентов, моей душой, а больше всего на свете я любила фортепиано. Помню, мама отвела меня в первый мой музыкальный класс, когда мне было всего пять. Это случилось после того, как она заметила мое восторженное выражение лица на одной выставке в Париже. Там было много скучного, и я вообще не особо зафиксировала все происходящее вокруг, до того момента, как не услышала его — рояль. Помню, как я не могла оторвать взгляда от быстрых рук мужчины, который за ним сидел. Помню, как он улыбался, когда я подошла, чтобы разглядеть все поближе. А еще я хорошо помню, как всю дорогу до отеля я, обычно достающая Элая, молча пыталась повторить движения на коленках. Мама сразу все поняла и по возвращению меня ждал подарок — красивое пианино с обещанием потом купить и рояль, а также пару пробных уроков в музыкалке.

Она думала, что мне наскучит. Пф! Наивная! К восьми годам я играла так хорошо, что могла бы дать фору опытным музыкантам, и мне не наскучило это и по сей день. Настя сразу разглядела мой талант — она заехала проверить меня, а застукала за игрой, и была очень потрясена. Тогда я рассказала ей, что моей мечтой никогда не являлась сцена Большого, я всегда хотела лишь одного: стать профессиональным музыкантом. Пианистом, если быть точнее. Конечно играть вне академии и вне уроков было сложновато: инструмент стоил бешеных денег, а на предложение купить мне синтезатор, я наотрез отказалась. Все же это были его деньги, а не ее — мне от него ничего не надо было тогда и тем более ничего не надо сейчас. Настя она поступила иначе. Александровский как раз подарил ей ДТЮ, и она дала мне связку ключей со словами: когда захочешь, приходи и играй. Как ребенку, пережившему слишком много, она понимала, что бывает мне нужно время наедине с собой — так, я получила доступ к своему маленькому, личному раю. Настя как раз в тот год делала ремонт и купила великолепный, черный рояль. Он стал моим плотом в безумном море суеты вокруг, и я любила его больше всех остальных своих вещей. От всего бы могла отказаться, лишь бы иметь доступ именно к нему, потому что он был моим. Настроен под меня, обслуживался тоже для меня. В пятнадцать я узнала о том, что он и куплен был для меня — раз я не взяла синтезатор, то пусть хотя бы так. Это было трогательно, конечно не очень мне понравилось, но я договорилась с собой: я просто им пользовалась, я его не забирала, да и купила Настя его исключительно на свои деньги. Как раз тогда начала приносить прибыль ее первая гостиница, и с этим всем я могла смириться. Поэтому дальше я получила еще больше: если раньше этот рояль мешался в основном зале для выступлений, теперь его со спокойной душой переместили в зал поменьше. Тот что не использовали для каких-то выступлений, и он скорее служил кладовкой. Ряды старых скамеек-сидений, как в театрах постсоветского пространства, небольшая сцена, старые, красные партеры, в которых пыли больше, чем ткани.

Но это действительно был рай. Мой рай.

Сейчас мне как раз это и было нужно: немного спокойствия в своем раю. Пусть встреча с Властителем мира кончилась для меня скорее положительно, чувство триумфа длилось недолго. Когда я вышла, прихватив с собой на прощание ту самую бутылку шампанского, как-то разом все навалилось: осознание того, что мои проблемы только начинаются, било набатом. Домой я совершенно не хотела идти, там Кристина, там нужно отвечать на вопросы, а мне нужна была эта минутка покоя в все еще бушующем океане суеты.

Поэтому я уже час насилую свой рояль.

Играю то быстрые композиции, то медленные, но общее в них тоже есть: все они эмоциональные, с надрывом и огромным, чувственным багажом. Я по-другому не умею, всегда отдаюсь полностью. И всегда стоя. Не знаю почему, но не могу играть сидя — это было проблемой и в музыкалке. Мама говорила, что во мне слишком много эмоций, и я просто не могу усидеть на месте, когда отдаю их без остатка. Как например сейчас. От всех этих нагрузок я вся мокрая, волосы липнут к лицу, и вообще со стороны я выгляжу, как сумасшедшая, наверно. Босая, скамейка для игры упала — ее я толкнула ногой на психе, — моя кофта и ветровка валяются в проходе между рядами. Но мне на все плевать, главное сбросить хотя бы часть негатива, который пожирает меня изнутри.

— Потрясающе…

Голос раздался так неожиданно, когда я наконец подошла к концу знакомой до боли мелодии. Я испугалась, вздрогнула всем телом, а перед глазами забили темные круги — этого я не ожидала. Фигура стояла в проходе, на ней был темно-фиолетовый плащ, на голове объемный капюшон. Конспирация: уровень Бог. Но мне не нужно было видеть лицо, чтобы узнать того, кто прячется под маской «фиолетовое нечто». Громко цыкаю и снова опуская глаза на клавиши, поведя плечом — я так буйствовала, что оно у меня разнылось. Старая травма, а точнее «мой-тупой-брат-и-его-страх-перед-птицами». Фиолетовое нечто усмехается, тоже помнит эту потрясающую историю про рациональные страхи и дебильные, на что я уже закатываю глаза.

— Следишь за мной?

— Разумеется.

— Как на этот раз? У меня маячок в зубе? Или может быть мне его имплантировали под кожу, пока я спала?

— Все гораздо прозаичней, малыш… — протягивает до боли знакомый голос, и я медлю лишь миг, а дальше касаюсь пальцами креста и тихо смеюсь.

— Понятно. Элай себе не изменяет, идет у тебя на поводу.

— Ты себе тоже не изменяешь, Амелия. Делаешь то, что хочешь, не думая о последствиях!

— И это я не думаю о последствиях? — подхожу к краю сцены, куда усаживаюсь и наклоняю голову на бок, изучая фигуру пристально и цепко, — Тебе нельзя здесь находиться. Мама.

Наконец она снимает капюшон, открывая лицо пусть и слабому, но свету, а я так счастлива. Видеть ее сейчас — редкость, и мне так хочется обнять, рассказать обо всем, как раньше, но я знаю, что перед десертом всегда нужно съесть противный суп. Именно это сейчас и будет — мама здесь не просто так.

— Как я могла не прийти, если моя дочь откалывает такие номера? Мы договорились, а ты обещала.