Мне хватает минуты, чтобы расправиться с этой ужасной робой, а вот с туфлями приходится повозится. Яростно калеча такую красоту, я почти рыдаю, потому что обувь всегда была моей слабостью, а парочка красивых босоножек (а они действительно до боли хороши) всегда пригодится в хозяйстве.

«Только не эти и не от него! Все!»

Выдыхаю и откидываюсь на мохнатом ковре. Лежу на спине, часто дышу, собирая слезы в кулак, а сама вспоминаю-вспоминаю-вспоминаю…

И теперь я там, где совсем не хочу находится…

9;Июнь

Ужасно душно. Обычно в Новосибирске летом не бывает так душно, даже днем не бывает, а сейчас глубокая ночь, но духота давит со всех сторон. Невозможно вдохнуть. Маленькая девочка прижалась к дереву, изо всех сил стараясь сделать этот самый спасительный вдох и не выдать себя. Она плакала так много, что ее голова сейчас больше похожа на огромный, чугунный котелок. Такая же тяжелая и горячая…

— Мили, звездочка моя, послушай…

Ее теплый голос сейчас так не похож на тот, что девочка знала всю жизнь. В нем нет радости, красок, в нем не было самой жизни — он померк и состарился как будто на сто лет всего за одну ночь.

Самую страшную ночь, самую длинную и темную.

Девочка не могла открыть глаза, ей было очень страшно, и это понятно, особенно взрослой женщине очевидно. Она пыталась сделать так, чтобы ее маленькое солнышко ничего не видела и не запомнила, она сделала просто максимум для этого, а на себя наплевала. Уже было неважно. Она знала, что все уже неважно…

— Мили, прошу, послушай меня…

— Роза, мне так страшно…

— Знаю, малышка, но ты должна быть сильной.

Собаки. Лай собак, от которого малышка вздрогнула и, прижимаясь всем телом к своей любимой сестре, тихо захныкала. Роза крепко ее обняла одной рукой насколько позволили силы, а второй вцепилась в шершавую кору, чтобы не упасть. Огляделась. Нет. Никого не было рядом, пусть лай снова и прокатился громовым раскатом по кромке леса — они далеко. Есть время, пусть его и мало, но она должна была успеть сказать ей самое важное…

— Малышка, послушай… — Роза прижалась губами к грязным, спутанным волосам любимой сестры, — Все будет хорошо…

— Это не так…

— Послушай!

Мили замолчала, услышав в голосе сестры такие нехарактерные для нее стальные нотки. Прикусила язык, но прижалась сильнее к ее телу, ощущая щекой быстрое, четкое отбивание сердца.

— Я знаю, что тебе страшно, звездочка моя, запомни. Боятся — нормально. Страх — это суперсила. Страх сделает тебя быстрее и умнее, сильнее. Будь сильной, малышка, и тогда он не превратит тебя в жестокую и трусливую. Он сделает тебя еще сильнее…

Новый виток лая перебил Розу. Он был гораздо ближе, от него Амелия затряслась, прижалась до боли. Роза скривилась, но промолчала. Она не хотела пугать и без того напуганного ребенка…

— Роза…

— Тш-ш-ш…

Роза резко присела и положила руки на заплаканные щеки Амелии, которая, кажется, еще секунда и непременно впала бы в шок или истерику. Благодаря Розе этого не случилось, только благодаря ей! Амелия сосредоточила все внимание на янтарных глазах, нахмурилась, подобралась. Она приготовилась слушать…

— Звездочка моя, обещай мне, что будешь сильной, чтобы не случилось.

— Мне очень страшно, Роза…

— Я знаю, но ты что не слушала? Это хорошо, что тебе страшно. Как думаешь рождается храбрость? Ты должна…

— …Быть сильной?

— Да, моя любимая девочка…Ты должна быть сильной, потому что иначе ты не выиграешь… — Роза не удержалась, всхлипнула, а слеза, что скатилась по грязной щеке оставила за собой тонкую бороздочку.

Амелия и через много лет будет помнить ту разницу между ее кожей и той грязью, в которой они провели последние часы…Она старательно будет помнить только эту бороздочку, потому что то, что за ней скрыто — не просто грязь. Это ад, как он есть…

— Ты должна пообещать мне кое что сделать. Когда я скажу, ты побежишь.

— Но…

— Амелия, слушай внимательно и не перебивай! Ты побежишь туда… — Роза указала за спину девочке, а когда та повернулась, чтобы посмотреть в просвет между деревьев, не удержалась и обняла ее, уткнувшись в тоненькое плечико, — Беги быстро, как можешь, умоляю…

— Роза…

— …И чтобы не случилось — не оборачивайся.

17; Июнь

Я пару раз моргаю, чтобы вернуться в пусть и опостылевшую, но гораздо более радушную реальность. Четыре стены, потолок, окно. Ничего особенного, но мое настоящее, даже со всеми его проблемами и загонами, гораздо лучше того, что скрывается в моем прошлом.

Мне нравилось возвращаться в то время, когда все было тепло. Не душно, а именно тепло — вся наша семья вместе, в сборе. Мне пять, шесть, семь. Тогда еще ничего не рухнуло, тогда все еще было целым…как на фотке, которую со всех сил сжимаю в руках. На ней мне девять, мы в том свадебном салоне, улыбаемся вместе с мамой. Она попросила снять нас консультанта, и кадр получился только с пятого раза, потому что мы слишком громко смеялись из-за собаки, которая издевалась над своим хозяином прямо за окном. Я до сих пор помню детально, как выглядела эта собака, где у нее были пятна, сколько их было в пределах моей видимости. Я помню это так хорошо, потому что тот день стал последним светлым пятном в моей прошлой жизни — после него все рухнуло.

Звенит будильник — пора. Я нервничаю. Честно? Не ожидала, что буду волноваться перед этой встречей, но походу дела переоценила свои возможности. Александровский не вызывает у меня никаких теплых чувств, слава богу, однако глупо отрицать его силу. Он — достойный противник, поэтому обыграть его будет в разы приятней, а я уверенна в своей победе. Знаю, что она фактически у меня в руках, главное только правильно расставить фигуры.

У зеркала я натягиваю на свое старенькое платье с цветочками серую кофту и ухмыляюсь вдвойне шире, представляя выражение лица этого сноба, когда он меня увидит. На Белом балу соберутся самые "вкусные сливки", а я приду, как оборванка! Ха-ха! Надеваю свои желтые, резиновые сапоги. Они отлично подчеркивают мой образ, собранный не у лучших стилистов столицы, а на коленке. Неряшливый хвост туда же — это все мой личный плевок в лицо самому богатому человеку Москвы. Я намерено подчеркиваю тот факт, что мне от него ничего не нужно и никогда не будет нужно — ему нечем крыть, как Лиле. Обрезки платья и босоножек у меня лежат в одном пакете, в другом наличка, которую прислал мне Элай в качестве «платы» — это я определенно беру с собой.

Все готово. Я тоже готова и выхожу, запихнув в карман свой шокер — так, на всякий случай. Естественно убивать или калечить миллиардера не входит в мои планы, но входя в клетку со львом, я предпочту иметь хоть какое-то оружие.

— Эм…неожиданно… — раздается голос Арая, и я оборачиваюсь, замечая все ту же троицу в гостиной.

Они идут провожать, видимо, и я издаю смешок, снимая свою тоненькую ветровку с вешалки.

— Спасибо?

— Ты не пойдешь.

Звучит, как гром среди ясного неба, и в первую секунду я даже замираю — не ожидала ничего подобного уж точно. Алекс любит раздавать приказы, но мне казалось, что только в постеле, а теперь нас и она не связывает. Тогда что это было вообще?! Оборачиваюсь, недоуменно приподняв брови.

— Прости?

— Ты оглохла или резко забыла значения таких простых слов?

— Ни то, ни другое, — тут же ощетиниваюсь, глядя в его глаза, — Просто пытаюсь понять…

— Тема закрыта. Ты не пойдешь.

Ага, как интересно…

17; Июнь

Я буквально киплю, когда сажусь в такси, нервно швырнув свои пакеты на затертое, серое сидение Кии Рио. Все мои попытки и весь мой настрой летит к черту, потому что сейчас я больше похожа на какую-то истеричку, у которой разве что глаз не дергается, чем на хладнокровную скалу, кем хотела бы быть. Эмоции, как я говорила, здорово мешают, и сейчас у меня есть примерно час, чтобы снова взять их под контроль, а я просто не могу! Ну вот никак не могу! Мысли возвращаются обратно в квартиру, где меня так вероломно лишили контроля…