Боуи выпятил грудь, вспомнив, кто он такой:

— Следи за языком! Чтоб ты знал — я лучший в стае Брома, я бы запросто мог сместить его!

— И что тебе мешает?

— Как что? Твой господин!

— Ах, правда? — Ноттэниэль скорчил ошеломленную гримасу и вдруг ни с того ни с сего рассмеялся:

— Какой именно?

— Разве ты не шпион господин Бэрворда?

— У меня нет господина, дорогой мой тупоголовенький волчок. Я сам себе хозяин. О, что это за взгляд? Не строй из себя большого злого волка, Боуи! Твои охотничьи навыки не сделают из тебя лидера — и не мечтай! Капитаном зовётся зверь, в чьём сердце нет места для романтики. А ты, друг мой, романтик до мозга костей! Ценитель прекрасного!

— Что плохого в романтике? Что плохого в искусстве?

Ноттэниэль был пугающим в своей обыкновенной наплевательской ухмылке. Когда же его выводили на гнев, улыбка эта не исчезала, она растягивалась, становясь острее. И от того и голос его резал, рассекал, как серп.

— Что плохого? Что плохого⁈

Современный мир с его соблазнами убивает наше наследие.

— Наследие?

— Наши инстинкты, чутье! Я ненавижу волков, но я уважаю Брома за то, что он пытается сохранить чистоту своего вида. Когда-то хищники были сильными, мы правили миром! Наш нюх был отменным, наша сила — несравненной! Но общество нас испортило, изнежило, и что мы от этого поимели? Мы ходим бок о бок с травоядными, общаемся с ними, заводим среди них друзей! А ведь они, черт побери, наша еда!

— Что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты ушёл из стаи Брома и прекратил позорить нас, хищников. Одно гнилое яблоко может испортить целую корзину. Долго ты играть на двух фронтах не сможешь. Поверь мне.

Боуи насторожился.

— Ты… сдашь меня Брому? — сглотнул он. — Но ведь… господин Бэрворд…

— Мне не указ! Чем ты слушал? Покайся в своей вине, встань передо мной на колени, и я, возможно, пощажу тебя.

Боуи оскалился и зарычал:

— Ты не сделаешь этого…

— Ха? Правда? Почему же, скажи мне на милость?

— Потому что я загрызу тебя раньше, чем ты откроешь свою грязную пасть. — И Боуи прыгнул на на Ноттэниэля, чтобы раз и навсегда выяснить, кто из них настоящий хищник, а кто — имитация.

Но стоило ему оторваться от земли, как в воздухе его поймали клыки другого волка. Боуи открыл глаза, которые зажмурил от боли, и обнаружил себя лежащим на боку с окровавленной шеей.

— Капитан? — отхаркался он кровью.

Белый волк с повязкой на одном глазу и с четырьмя полосками шрамов на носу возвышался над ним, не моргая. Он смотрел на Боуи, как первобытный хищник смотрит на добычу. Боуи кое-как встал на четыре лапы, спрашивая себя, как он умудрился так ослабнуть после первой же атаки, как так глупо открылся чужим клыкам?

Гнев — это просто гнев, он обманул своё же тело, заставив его на секунду поверить в свою мощь. Толпа высосала из него всё до последней капли, и, конечно, против полного сил капитана ему никак не дано было выстоять.

— Дрог, заплати этому мерзавцу, как и договаривались, — приказал Бром, не отрывая глаз от окровавленной шеи.

Ноттэниэль ни на долю не обиделся:

— И это так вы меня благодарите?

— Заткни пасть, ты выполнил свою часть сделки, мы выполнили свою. Не жди, что волки станут говорить спасибо перебежчику.

Ноттэниэль расхохотался, загребая с земли монеты, которые перед ним показательно рассыпали волки. Они хотели унизить подлеца, но в итоге подначили его злорадству.

— А ведь господин Бэрворд доверяет тебе, Ноттэниэль, — сказал капитан с отвращением. Однажды тебе зачтётся…

— Такому не бывать, — вскинул бровью тот, рассовывая монеты по карманам. — Ваши тайны, капитан Бром, — залог моей неприкосновенности. Если Бэрворд узнает, что вы пользовались моими услугами — пострадают обе стороны. Вы лишитесь великого покровителя.

— А ты лишишься жизни!

— Только после вас! — И на этих словах Ноттэниэль чинно откланялся.

Волки до последнего рычали в след его фигуре, прогулочным шагом удаляющейся по залитому рассветом переулку. Стая ждала, когда Бром отдаст заветный приказ разорвать глупого кота, но капитан молчал, продолжая уничтожать глазами своего раненного товарища.

Когда Боуи понял, что рана не смертельна, то сразу же поднялся. Сейчас, опираясь на все четыре лапы, он как никогда ощущал всю дикость жизни.

— Ты ничем не лучше этого кота! — рявкнул на него Бром. — Как ты посмел опозорить моё имя?

— О чем вы, капитан?

— Мало того, что ты за моей спиной подрабатываешь на Бэрворда, так ещё и нарушаешь наши табу! — медленно наступал тот.

— Поймите, капитан, — пытался защитить свою честь Боуи, — я не терплю этого аристократа также, как и вы, но ведь — он наш оплот! Разве вы сами не пляшите под его дудку?

— Он также зависим от нас, как и мы от его состояния. Это правда, Боуи. Но я же, кажется, предупреждал, что в стае не должно быть секретов. Все задания Бэрворда фильтруются через меня! Мне не нужен тот, кто работает в самоволку. Почему ты не сказал о планах Бэрворда мне? Тогда бы это было нашим общим заданием! Заданием стаи!

— Мне очень жаль, капитан…

Волки во главе с Бромом окружали Боуи.

— Тебе наплевать на нас, — не мог унять ярость капитан. — Мне прекрасно известно, что ты мечтал сместить меня, занять моё место.

— Вовсе нет!

— Молчать! Я всё слышал!

— Но…

— И я знаю, почему ты до сих пор этого не сделал.

— Капитан…

— Да-да, — завыли волки, которые уже давно томились в зависти, — так и есть, Бром. Он бы предал тебя. Не сегодня, так завтра.

— И как я этого не разглядел? — мотнул головой капитан. На секунду его морда приобрела сочувственное выражение. — Ты — испорченный волк.

— Нам уничтожить его, капитан?

Бром провёл языком по раскрашенным кровью клыкам и наконец пришёл к заключению:

— Боуи, отныне, ты не член стаи. Сим заклинаю: всюду в этом городе — ты наш смертельный враг!

Боуи не нашёлся с ответом. Сердце его сжалось в комок, он загривком чуял ненависть бывших товарищей.

Казалось, что оболочки их очерненных завистью душ треснули и всё содержимое вылилось наружу вязким, липким, зловонным мазутом.

Оно пачкало все стороны мироощущения, превращая сам факт существования в невыносимую мерзость. Боуи не сдержался и рыкнул на Брома, плюя на очередное волчье табу — не скалиться на капитана.

— Что ж, — сказал он, выискивая в замкнутой цепи из мохнатых спин лаз для побега, — вы мните себя хранителями традиций, думаете, что знаете о прошлом всё, но так ли это? Как много книг вы прочли об этом? Уверены ли вы в их достоверности? Я так не думаю. Никогда в жизни я не поверю, что наши предки были подлецами, подобными вам! Вот и лелейте дальше вашу фальшивую историю, живите в выдуманном прошлом, пока я буду жить в настоящем и делать то, что хочу!

Бром позволил Боуи выйти из круга. Это было не милосердие, а лишь одно из десятков дурацких табу, которое звучит так: «Если в твоей стае предатель — не убивай его тотчас же. Сперва, пусть он пройдёт испытание судьбой».

Поэтому Бром великодушно дал Боуи фору в половину минуты. Он рассуждал так: «Если он сумеет удрать из города до того, как мои волки разорвут его в клочья — наши предки благословляют его на дальнейшую жизнь».

Отсчитав время по городским часам, Бром произнёс будничным тоном:

— Стая. Убейте его.

Глава 19

Полет

Слепая механическая птица парила в небе на такой высоте, на которую бы не отчаялось взлететь ни одно живое существо, будь оно хоть в сотню раз лучшим летуном. По внешнему строению птица значительно отличалась от других меков. Крылья её имели стальное оперение, служившее одновременно и бронёй и «рулём». В отличие от меков-гигантов, с которыми сражался мистер Вулпис, птица не была откровенно большой. Да, она могла запросто поднять в небо взрослого медведя, но если поставить её в ряд с тем же «червем», чей прототип не превосходит пяти сантиметров в длину и является лёгкой добычей для многих мелких животных, то станет хорошо видно, что механическая птица больше других похожа на настоящее животное.