В масштабах Вселенной материнским словам про сахар и новому костюмчику на дочке была отведена важная роль: они меня встряхнули, и я поняла, что нужно сообщить Андрею.

«Андрей, мы попали в аварию. У меня перелом позвоночника и парализованы ноги. Везут на операцию. Маша одна с бабушкой, очень переживает. Приезжай скорее».

СМС улетело. Почему я не написала раньше? Последнее сообщение я отправила за двадцать минут до аварии перед тем, как пристегнуть ребенка в кресле. Написала о том, что все хорошо, мы подъезжаем, хотя еще не на месте. Подарила мужу день свободы и спокойствия перед тяжелым испытанием. Ведь, он думал, что у нас все в порядке и отсыпался после бессонной ночи. Занимался своими делами в уютном одиночестве в то время, как мы с Машей курсировали из больницы в больницу после бешеной «пляски» в машине.

Всем нужен отдых друг от друга. Может, подсознательно по этой причине мне не хотелось его сразу волновать. Диагноза я не знала, чтобы сообщить что-то конкретное, а утро вечера мудренее. В итоге, мудрость пришла ко мне как раз вечером, и я отправила сообщение, когда Андрей спокойно попивал пиво с друзьями в гараже.

Конечно, он перезвонил. Был шокирован этой новостью. Хотя держался стойко, как всегда и все свои эмоции направил в действие: быстро собрал вещи и сразу же поехал в аэропорт. Вылетел ближайшим рейсом. Эта новость растревожила всех, кто был рядом с ним в тот момент. Ребята помогали, чем могли: отвозили в аэропорт, перегоняли нашу машину на парковку у работы, взяли на себя необходимую документацию для оформления отпуска за свой счет. Беда сплотила всех.

Перед операцией мне показали палату, в которой я буду находиться, когда приду в себя. Это была довольно большая, пустая, уютная комната в сине-голубых тонах. А, может, она мне казалась такой в приглушенном свете?

Я лежала в больнице три раза до этого случая. Недолго, не более двух недель. И мне нравилось ощущение полного спокойствия, которое я там испытывала. Когда не волнуют никакие мирские проблемы, сроки, отношения, цели и задачи. Важно только здесь и сейчас. Важно то, что происходит в твоем организме. И ты спокойно, никуда не спеша, выполняешь очень важную миссию: укрепляешь собственное здоровье, максимально сосредоточившись.

Толстые больничные стены словно отгородили тебя от будничных волнений и тревог. Есть время для себя. А присутствие врачей рядом создает ощущение безопасности. Больничные коридоры, запахи, палата, форма одежды, процедуры были для меня словно другим измерением, в котором восстанавливалось тело и душа. Здесь никого и ничего не было важнее тебя самого. Где в обычной жизни возможно такое? Мы и в отпуск-то толком не можем выбраться. А тут – законная индульгенция от бытовых и рабочих задач, чтобы наконец-то заняться собой.

Дочку оставить на ночь не разрешили. Оно и понятно, ведь больничная койка – не место для ребенка. И неизвестно, как скоро я приду в себя после операции. Поэтому я, сохраняя бодрость духа, рассказывала Маше, что с бабушкой она проведет только одну ночь, а завтра утром мы с ней увидимся. А еще мне починят спинку, и мы скоро пойдем домой.

Машенька тоже держалась удивительно спокойно. Она не впадала в истерику, просто молча ходила рядом с качалкой, держа меня за руку, а по щечкам бежали слезы. На душе у меня скреб когтями и завывал целый кошачий квартет, и больше всего на свете хотелось вернуть время на день назад. Сказать родителям, что нас встречать не нужно, мы доберемся сами.

Мы попрощались возле лифта. До сих пор помню ее грустные глазенки и худенькую фигурку в чужом костюме. Я впервые оставила ее одну с бабушкой, под защитой Высших Сил, которые утром сохранили нам жизнь. Двери закрылись, улыбка сошла с лица и на глаза набежали слезы.

– Не переживайте, сделают операцию, не успеете и глазом моргнуть, как будет уже завтра, и вы снова увидитесь, – успокаивали меня медсестры.

Внимательные, добрые, отзывчивые. Именно такие люди должны окружать человека, попавшего в беду, чувствующего себя разбитым, подавленным и беззащитным. Тепло и забота творят чудеса. Я была глубоко тронута таким внимательным отношением ко мне и моим близким. Очень благодарна медсестре из районной клиники, которая проводила меня до дверей операционной и пожелала удачи, хотя давно могла уехать. Но не оставила меня в одиночестве.

Можно ли одновременно чувствовать тревогу и облегчение? В моем случае это было естественное состояние. Мы наконец-то добрались до операционной. Это было единственное место, где меня могли подлатать и снять боль. Только здесь мне окажут реальную помощь и зададут необходимое направление к выздоровлению. Уже скоро, после операции я из травмированного пациента превращусь в выздоравливающего. И, когда приду в себя, возможно, у меня будут заработают ноги… Я так устала себя подбадривать, что хотелось просто отключиться, ничего не видеть и не чувствовать… Но наркоз…

Был у меня один неприятный опыт. Лет десять назад на первом курсе университета у меня подмышкой образовались волдыри. Несмотря на то, что они болели и гноились, мы обратились к врачу не сразу. Старались сами вылечить их народными средствами до той поры, пока у меня не стала опухать рука и грудь и кружиться голова. Поздно вечером мы с мамой поехали в приемное отделение дежурной больницы. Волдыри оказались гидраденитом, и требовалась операция под общим наркозом. Самолечение довело до перспективы заражения крови.

Я быстро отключилась, не досчитав до десяти, а когда очнулась, то с ужасом поняла, что меня на бешеной скорости на каталке по больнице возят цыгане! В ярких платьях, золоте и с медведем! Шум, гам, дикий смех, водоворот ярких платьев, грохочут колеса!! Я стала кричать, пыталась слезть с каталки и убежать из этого вертепа, но тело меня не слушалось! Окончательно в себя я пришла только через некоторое время на больничной койке. Вся в слезах, соплях, с распухшим от слез лицом и в полной уверенности, что цыгане увезли меня куда-то в далекое незнакомое место. Но вокруг никого не было, кроме мамы. Табор ушел в глубины моего подсознания, оставив неприятное послевкусие от сильных галлюцинаций после общего наркоза. Подвижность, как и сознание, так же возвращалась довольно долго.

Перспектива еще одной встречи с веселыми ромалэ никак меня не вдохновляла.

– У вас есть аллергия на препараты?

– Нет. Но наблюдались сильные галлюцинации после общего наркоза. Пожалуйста, пусть кто-то будет рядом, когда я приду в себя.

Мне было тревожно оставаться один на один с проделками своего подсознания. К тому же, было ощущение, что после всего пережитого, шумный цыганский табор – это лишь вершина айсберга. Нужен был кто-то, на кого можно будет опереться, если меня вновь поглотят игры разума. Но, как оказалось, наркоз наркозу рознь, и в этот раз угроза исходила вовсе не от видений…

Я лежала под тонкой больничной простыней в одних трусиках. В волосах запутались хвойные иголки, на руках уже обозначились синяки и ушибы. Ноги по-прежнему не шевелились. Правая сторона отзывалась жуткой болью при любой транспортировке. Я периодически проваливалась в какое-то полузабытье, отрицая окружающую реальность. Да и как тут поверишь окончательно? Ведь несколько часов назад я, в первый день долгожданного отпуска выходила из аэропорта в родной стране, а сейчас лежу в операционной разбитая, полуголая и парализованная. Меня спросили еще о чем-то, но я не расслышала.

– Я так устала… Когда начнем?

– Все будет хорошо, повторяйте за мной раз, два, три четыре….

Мужской голос вытягивал меня из небытия, чувства возвращались, и я открыла глаза.

– Да, она очнулась! Смотрите на меня! Вы меня видите? Слышите меня?

Голос принадлежал молодому темноволосому медику. Он сидел рядом и продолжал задавать вопросы, рассеивающие послеоперационный туман.

– Вы меня слышите?

«Да», – хотела сказать я, но не смогла. На мне была специальная маска, в которой невозможно было не только говорить, но, и как оказалось – дышать. Я хотела ее снять, но не смогла пошевелиться. Мозг безрезультатно давал команду рукам снять маску, но теперь я не чувствовала всего тела целиком. Мне хотелось приподняться и посмотреть на мои руки, они должны быть где-то здесь по сторонам тела, но абсолютно не было сил.