В подобном ключе представляли события многие другие как отечественные, так и зарубежные исследователи. Даже Г. В. Вернадский в апологетической статье «Два подвига Св. Александра Невского» (1925) фактически согласился с причастностью Александра к приходу Неврюевой рати. Историк писал: «Не встречая покорности в братьях, Александр не останавливался перед тем, чтобы смирять их с помощью татар»[452].

Мы далеки от крайности, в которую впадают некоторые ученые, отвергающие наличие у Татищева каких-либо дополнительных, кроме сохранившихся до наших дней, источников. Однако в данном случае, сообщая о жалобе Александра на Андрея, ученый скорее попытался дописать летопись – логически прояснить ее содержание. Вся фраза испещрена неологизмами и внелетописными оборотами. Так же оценивал текст Татищева Н. М. Карамзин. Однако это никак не умоляет контекста летописного изложения, который пытался трактовать Татищев.

Многие историки старались разъяснить действия Александра Ярославича в благожелательном тоне. Так, В. А. Кучкин считал, что Андрей выступил против монголов уже после отъезда Александра в Орду. В итоге он сам спровоцировал карательную операцию, а Александр Ярославич безуспешно пытался ее предотвратить[453]. И. Н. Данилевский считает, что дело было связано со сменой монгольского великого хана, отчего потребовалась ротация русских князей, инициатором которой Александр никак выступить не мог[454]. А. А. Горский представлял дело как спланированную акцию монголов против группы нелояльных князей. Андрей в браке с дочерью Даниила Романовича подпал под его влияние и стал проводить «независимую от Батыя политику», за что его и покарали[455].

Александр Невский у Вороньего камня перед Ледовым побоищем. Миниатюра Лицевого летописного свода, XVI в.

В связи с этим стоит сделать несколько замечаний.

1. Чаще всего априори признается, что в той форме дуумвирата, который утвердился на северо-востоке Руси после 1249 г. (Андрей держит Владимир, а Александр – «Киев и всю Русскую землю»), заложены зерна войны 1252 г. Однако при этом выносятся за скобки конкретная причина конфликта и разъяснение необходимости вмешательства именно монголов. По мнению В. Л. Егорова, Александр не хотел прибегать к «обычной практике междоусобной войны», а рассчитывал решить вопрос «чисто административными» методами[456]. Решить вопрос о смене великого князя?! Но стоило ли сначала ехать в Орду? Сюжет 1247–1248 гг., когда меняли князя Святослава, не дает однозначного ответа: князя выгнали без ордынцев. Кстати, обошлось без кровопролития, и все участники сохранили добрые отношения. Отчего ж теперь схема изменилась? Да и Александр предстает таким властным гордецом, жаждущим всемерной власти. Почему же он ждал три года? Надо полагать, совсем не в происках Александра дело – летопись отмечает, что к Батыю он отправился князем Новгородским. Соответственно, его обращение в великого князя, судя по всему, произошло в Орде, с которой и вступил в конфликт Андрей.

2. Высказывалось мнение, что Андрей чуть ли не сформировал антимонгольский альянс среди суздальских князей. Отправной точкой называют его брак с дочерью Даниила Романовича, активно вовлеченного позднее в войну с монголами. Однако для Даниила поводом к войне послужило нападение Куремсы в конце 1252 г., а развязал он ее лишь в 1254 г. Нападение же Неврюя относится к лету 1252 г. – на Борисов день (24 июля). И бежит Андрей вовсе не к Даниилу, а в Прибалтику, в Швецию. Все это слабо напоминает запланированные действия. Да и не Даниил выступал инициатором конфликта с Востоком, а опять же сам Андрей. Насколько случайным его союзником был Ярослав Ярославич – судить сложно.

3. Нигде в летописи нет намека на то, что к противостоянию Андрея с монголами причастен Александр. В Житии Александра Невского, которое писалось современником, хотя и агиографом, специально отмечено, что «разгневася царь Батый на брата меншаго Андрея и посла воеводу своего Неврюня повоевати землю Суждальскую», а «по пленении же Неврюневе князь великый Александръ церкви въздвигну, грады исполни, люди распуженыа събра в домы своя»[457]. Уж слишком лицемерно выглядела бы забота Александра о суздальцах, если бы он сам был инициатором Неврюева похода. В летописи сказано, что встречали его возвращение из Орды с радостью и всем миром. Сложно представить здесь подвох.

Справедливости ради следует признать, что конфликт между Андреем и Александром все же был – по крайней мере в глазах Андрея. Из-под Переяславля князь бежал не куда-нибудь, а в земли старшего брата (в Новгород, в Псков), причем пытался в них вокняжиться, а потом отправился к его давнему недругу шведскому ярлу Биргеру, лишь недавно отвоевавшему земли тавастов (еми) в Финляндии. Андрей мог винить брата в пассивности в период его столкновения с Неврюем – ведь в это время Александр в самом деле находился у монголов.

В целом следует признать, что наиболее достоверной предстает версия событий в изложении А. А. Горского. Нет никакой необходимости «обвинять Александра в недостаточной верности православию или в предательстве своих братьев» – князь Александр Ярославич был и оставался «расчетливым, но не беспринципным политиком»[458].

Скорее всего, в 1252 г. в Орду были приглашены оба брата. Возможно, их поездка была связана с утверждением нового великого хана Менгу (Мунке), которому надо было изъявить покорность. Однако Андрей не поехал. Подобное «хулиганство» нередко сходило с рук князьям в 1240-е гг., но теперь было другое время: Батый не стал терпеть и слушать оправданий Александра. Андрей был жестоко наказан и лишен власти. Александру ничего не оставалось, как сменить брата – ведь он был Киевским князем и верховным правителем в Русской земле[459].

После Неврюевой рати Владимирское княжество окончательно и на многие годы вошло в орбиту ордынской политики. За поддержку при возведении на стол необходимо было отвечать изысканной покорностью и дополнительными выплатами. Теперь складывалась уже иная структура взаимоотношений. Выбор, с которым так мучился Даниил Галицкий, опасавшийся монголов и ненавидевший их, был для северо-востока сделан.

Сила обстоятельств заставила князя Александра Невского повернуть в сторону уплотнения зависимости от монголов. Не он виновен в таком стечении обстоятельств. Можно было двинуться по галицко-волынскому пути, ввергнув свои владения в бесконечные войны с бойнями и карательными операциям, которые в результате настолько измотали население, что переход под литовское покровительство казался им спасением. Новгородско-переяславский князь избрал другой, менее славный, но менее кровопролитный, путь: компромисс, соглашение и регулярное задабривание, призванное предотвратить или, по крайней мере, регулировать новые вторжения, направить монгольское подданство на благо своего государства. Именно линия на утверждение мирного сосуществования с Ордой соответствовала тогда политическим интересам Владимирского княжества. События позднейшей истории Московского государства развивались именно в контексте такой установки, заданной и освященной святым князем Александром Ярославичем, покровителем скорбных испытаний русского народа.

Традиционной точкой зрения считается та, согласно которой «монголо-татарское нашествие», которое охватывает период с 1237-го по 1240 г., нанесло сокрушительный удар по экономике и социально-политическому положению Руси, погибла большая часть населения, были разрушены и запустели крупнейшие города, а в уцелевших поселениях появились монгольские чиновники, заведующие сбором дани (баскаки). Подобное концентрированное изложение результатов вторжения нигде в литературе не встречается, но формируется в сознании читателя после ознакомления с основными выводами исследователей. Действительно, урон от вторжения Батыя, как на северо-востоке, так на юге и западе Руси, был огромен. Были сожжены многие города, а люди или убиты, или уведены в полон. Факт погрома фиксируется археологически и по другим косвенным указаниям. Оспорить его невозможно.