Я не отвечаю, потому что это правда. Как только он прикоснулся к ней, он решил свою судьбу.

— Значит, в ту ночь, когда меня заперли на складе?

— Это был Кейн. И я позвонил и удостоверился, что ты видела его в ту ночь, когда ты переехала сюда. Я знал, что это будет тем толчком, который тебе нужен.

Она кивает, как будто тоже это поняла, но отказывается смотреть на меня.

— Какую роль в этом играет Генри?

— Я купил тренажерный зал у Боба, но мне нужен был кто-то, кто управлял бы им вместо меня. Я избавил Генри от некоторых долгов, оставив его подставным лицом при условии, что он сохранит мое участие в тайне и что, когда придет время, он уволит тебя. Если бы ты не могла позволить себе свою квартиру… — мой голос затихает, когда она резко поднимает на меня взгляд и кивает. Умная девочка тоже это поняла.

Ее глаза расширяются от осознания: — Фотографии, — она смотрит на стены, находя те, которые соответствуют, те, что подходят друг другу, те, что показывал ей Майлз, те, которые были сняты мной. — Ты убил Генри.

— Я не собирался, но я застукал его за поглаживанием своего члена под видео, где мы трахаемся в VIP-комнате.

Она закрывает глаза, явно расстроенная.

— Детектив…

— Работает на меня, — подтверждаю я.

— Что-нибудь было настоящим? — боль в ее голосе заставляет меня потянуться к ней.

Я хватаю ее за оба запястья, когда она пытается вырваться.

— Это реально, — я кладу одну руку на свой твердый член.

Она шипит, когда я крепко держу ее за запястье, сжимая достаточно сильно, чтобы помешать ей сжать кулак и оторвать мой член.

— Это реально, — я прикладываю другую руку к своему сердцу.

Она всхлипывает: — Зачем ты все это сделал? Почему просто не забрал меня в тот первый день, когда я села в твою машину?

— Я не хотел, чтобы ты ненавидела меня. Мне нужно было, чтобы ты влюбилась в меня, прежде чем поймешь какой я монстр.

— Я не испытываю к тебе ненависти, Атлас. Я ненавижу себя. Я игнорировала каждый красный флаг, каждый предупреждающий знак и зловещее предчувствие, потому что так чертовски сильно хотела поверить в сказку, а в итоге оказалась в кошмаре, — она смеется, даже когда текут слезы. — Я влюбилась в монстра.

— И он любит тебя в ответ.

— Это не любовь, это гребаная болезнь, разъедающая нас, как раковая опухоль. Это болезнь, Атлас. И что случится со мной, когда однажды ты проснешься и обнаружишь новую одержимость, и сотрешь меня из своей жизни? Узнаю ли я женщину, которой стала, после того, как ты переставишь все мои части?

— Тебя никто не сотрет, Айви. Ради всего святого. Ты можешь слышать слова, которые я тебе говорю, но ты не слышишь ни единого чертова слова из того, что я говорю. Больше нет тебя и меня, только мы.

Ее плечи трясутся, когда теперь она плачет по-настоящему. Даже с влажными щеками, ввалившимися глазами и печалью, запечатленной в каждой клеточке ее существа, я все равно никогда в жизни не видел более красивой женщины.

— Сладкая.

Она сильно толкает меня за то, что я называю ее ласкательным именем, шокируя меня и заводя.

— Не называй меня так. Я больше не могу этого сделать.

Что-то темное скручивается внутри меня, заставляя меня прижаться к ней, прижимая ее к стене своим телом.

— Не можешь сделать что, Айви?

— Это. Ты. Мы. Освободи меня, — шепчет она, заставляя эту тьму вырваться наружу, прежде чем я успеваю обуздать ее.

— Никогда, — рычу я. — Ты моя жена. Может, я тебе сейчас и безразличен, но мне плевать. Я люблю нас достаточно за нас обоих. Мы справимся, Айви. Больше никаких секретов. Ты не можешь любить только ту часть меня, которая тебе нравится. Это так не работает. Черт возьми — любовь, ненависть, гнев, похоть — все это просто какой-то абстрактный образ в моей голове, где все кусочки сливаются воедино, создавая нечто прекрасное. Вот что у нас есть, какие мы есть — чертов беспорядок. Но ни один мужчина никогда не полюбит тебя так, как я, Айви. Я бы умер ради тебя, убил бы ради тебя, сжег бы мир дотла, если бы ты попросила меня об этом, но я сделаю это, когда ты будешь рядом со мной.

— А если я умру? — тихо заданный вопрос ощущается как пуля в грудь.

— Тогда я последую за тобой.

С криком она обрушивается на меня, колотя меня в грудь, пока все ее силы не иссякают, и она хнычет мне в горло.

Неся ее к столу, я одной рукой придерживаю ее, а другой смахиваю содержимое на пол, прежде чем уложить ее сверху.

В ней не осталось сил бороться, но это не мешает ей настороженно наблюдать за мной.

Потянувшись за своим ножом, я не сводя с нее взгляд, вытаскивая его из ножен и используя, чтобы разрезать ее футболку и лифчик, обнажая ее груди и розовые соски.

Мой взгляд прикован к царапинам на ее животе, напоминающим мне, как близко я был к тому, чтобы потерять ее.

Поднимая свободную руку, я обвожу это место кончиками пальцев.

— Моя женщина — боец, — хвалю я ее, расстегивая пуговицу на ее шортах, прежде чем стянуть их вниз по ногам.

Распростертая передо мной сейчас, одетая только в белое кружево, прикрывающее ее киску, и слезы на ее щеках, я знаю, что никогда не насытюсь. Мой аппетит к этой женщине ненасытен, жажда настолько сильна, что может поставить меня на колени. Единственный способ насытиться — попробовать ее на вкус.

— Атлас.

Я просовываю нож сбоку под ее стринги и разрезаю их, прежде чем поднять на нее взгляд.

Ее кожа все еще бледна, но щеки пылают. Несмотря на ее гнев и обиду, я по-прежнему влияю на нее так же, как и она на меня.

— Между нами больше ничего нет, Айви. Никаких секретов, никакой лжи. Если ты спросишь меня о чем-то, я тебе отвечу. Я открытая книга. Но только потому, что ты можешь, не значит, что ты должна. Если ты не можешь смириться с правдой…

— Больше никакой лжи, никаких секретов, — повторяет она, прерывая меня, когда я бросаю нож на пол.

Широко раздвигая ее ноги, я наклоняюсь и вдыхаю, заставляя ее извиваться.

— Если бы я попросила тебя остановиться, ты бы сделал это? — спрашивает она, удивляя меня еще раз.

Ах, проверка. Глядя ей в глаза, я говорю ей правду: — Нет, — я провожу языком по ее и без того скользким складочкам. — Ты хочешь, чтобы я остановился?

Она поворачивает голову и сглатывает, но отвечает тихо, с ноткой стыда в голосе.

— Нет.

— Хотеть этого нормально, Айви. У тебя в голове есть представление о том, что правильно, а что нет, но мы никогда не собирались соответствовать этому шаблону. К черту то, что думает мир, все, что имеет значение, — это я и ты.

Я просовываю палец внутрь нее, скользя им внутрь и наружу, пока ее дыхание становится прерывистым.

Опускаясь еще раз, я посасываю ее клитор, медленно трахая пальцами, наслаждаясь властью, которую я имею над ее телом. Она промокла насквозь и задыхается, готовая кончить, когда я остановлюсь.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — я снимаю пиджак и бросаю его на пол, прежде чем расстегнуть рубашку.

Она прикусывает губу, но упрямое дерьмо держит ее рот закрытым. Ухмыляясь, я снимаю с себя остальную одежду и возвращаюсь к вылизыванию ее киски. Я ласкаю ее, посасывая и вращаю языком там, где она наиболее чувствительна, пока ее тело не сотрясается, и я снова останавливаюсь.

— Черт возьми, Атлас, — шипит она.

— Умоляй меня. Скажи, что я нужен тебе так же сильно, как и ты мне. Скажи, что любишь меня, — я уговариваю ее, проводя головкой члена по ее сокам, замирая у ее входа. Я не сдамся раньше, чем это сделает она, и она это знает.

— Я не хочу любить тебя, — стонет она, когда я склоняюсь над ней.

— Но ты все равно любишь.

— Боже, помоги мне, но я люблю, — шепчет она, когда я врываюсь в нее.

Жаль, что я не могу двигаться медленнее ради нее. Только в этот раз я хотел бы быть кем-то большим, хотел бы я быть мужчиной, о котором она мечтает, а не тем, кто был в ее кошмарах. Но мечты — это для детей, которые не знают лучшего. Жизнь — дерьмо. Выживают только сильные. Айви намного сильнее, чем она осознает.