Эту загадочную улыбку запомнил и Сергей Чесноков, когда пытался уговорить Высоцкого принять участие в бардовском фестивале «Песня-68» в Новосибирском Академгородке: «Приглашать его я ходил с Наташей Халатянц, которая вместе с Женей Райской и Ларисой Завалишиной участвовала в организации фестиваля. Был февраль 1968-го, недели за две до фестиваля.[1846] [1847] Мы пришли в театр на Таганке днем. Владимира нашли в его гримерной, у старой сцены. Он спешил. Мы в двух словах рассказали о фестивале. И, в частности, что Галич дал согласие. Он выслушал внимательно и сказал, что не сможет приехать. Запланированы концерты, занят в театре. И выпустил на нас улыбку чеширского кота»188. Эта же улыбка упоминается в песне «Чеширский Кот» (1973): «А просто он — волшебный кот, примерно, как и я. <.. > И у других — улыбка, но — такая, да не та. / Ну так чешите за ухом Чеширского Кота!..». Также здесь сказано: «Улыбчивы, мурлывчивы, со многими на ты», — что напоминает «Песенку-представление Орленка Эда» (1973): «Прошу со мною быть на ты», — поскольку таков был и сам Высоцкий: «Я прямо с ним, как с тобою, — вась-вась» («Жертва телевиденья», 1972; черновик /3; 415/).
Да и о своей «загадочности» он говорит неоднократно: «Что быть может яснее, загадочней, разно- и однообразней себя самого?» (АР-3-104), «Я загадочный, как марсианин» /3; 160/, «Болтаюсь сам в себе, как камень в торбе, / И силюсь разорваться на куски, / Придав своей тоске значенье скорби, / Но сохранив загадочность тоски» /4; 73/, «Как святые, с загадкой на ликах, / Мы бесшумно по лунной дороге скользим…» /5; 445/. А поскольку лирический герой загадочен, то и его противник в шахматной дилогии «ни за что не сможет / Угадать, чем буду я ходить».
Одна из причин отказа Высоцкого принять участие в Новосибирском фестивале состояла в том, что он в это время проходил лечение в клинике им. З.П. Соловьева (в дневниковой записи В. Золотухина от 03.02.1968 читаем: «Высоцкого возят на спектакли из больницы»[1848] [1849] [1850]), к тому же у него было очень шаткое положение в театре — постоянно висела угроза увольнения за срывы спектаклей и, соответственно, маячила перспектива безработицы, которая легко могла обернуться статьей о тунеядстве. Поэтому в конце 1970-х Высоцкий скажет своему другу Михаилу Яковлеву: «Уйду из театра — и я никто. Тунеядец…»™. А в феврале 1968-го во время пребывания в Соловьевской клинике он начал работу над повестью «Дельфины и психи», где также предсказал подобный поворот событий: «Сегодня дежурный по океанариуму, фамилию забыл, во время кормления нас, во-первых, тухлой рыбой, во-вторых, ругал нецензурно нас — я имею в виду дельфинов, а также других китообразных и даже китов.
— В каких выражениях? — спросил профессор и взял блокнот. — Уверяю вас, что в са-мых-самых. Там были и “дармоеды”, и “агенты Тель-Авива”…»/6; 23 — 24/.
Кстати, власти назовут Высоцкого и агентом Тель-Авива. Это произойдет 27 июня 1972 года, когда будет сорван его концерт в Агрофизическом институте Ленинграда: «.. мы с шофером Валентином Муравским собирались уже ехать за Высоцким в “Асторию”, тут появился порученец из Выборгского обкома партии. “Вы, — говорит,
— понимаете, что сам факт выступления Высоцкого — антисоветский акт, что вы льете воду на мельницу сионистской разведки, что Высоцкий сам агент сионистской разведки и руководитель антисоветского подполья?!”»19!
А вторая — и главная — причина отказа Высоцкого принять участие в фестивале бардов приведена в воспоминаниях коллекционера Геннадия Внукова: «В марте 1968 года он жаловался мне, что звонили со Старой площади и предупредили, что если “не закроешь пасть, то от ЦК до ЧК всего один шаг, через площадь…”»[1851]. Позднее, осенью 1968-го, Высоцкий будет жаловаться Внукову: «Тебе хорошо, тебе не звонят с Лубянки, тебя не таскают на ковер. А тут не успеваешь отбрехаться»[1852].
Некоторое время назад мы разобрали общие мотивы между медицинской трилогией и «Охотой на волков», но не менее существенны совпадения с «Концом охоты на волков» (1977 — 1978).
В обоих случаях власть появляется внезапно: «Огромный лоб возник в двери» = «Появились стрелки, на помине легки». Данный мотив широко распространен в творчестве Высоцкого: «Появился дикий вепрь огромадный — / То ли буйвол, то ли бык, то ли тур» /1; 237/, «Приготовьтесь — сейчас будет грустно: / Человек появился тайком / И поставил силки на мангуста…» /3; 128/, «И вот явились к нам они, сказали: “Здрасьте!” / Мы их не ждали, а они уже пришли» /2; 51/, «Но явился всем на страх вертопрах» /2; 37/, «Явился ужасный Фернандо Кортес»[1853], «Наелся всласть, но вот взялась / “Петровка, 38”» /1; 117/, «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось» /5; 439/, «Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул» /3; 60/, «Слышу вдруг — зовут меня по отчеству, / Глянул — черт. Вот это чудеса!» /1; 176/, «И вдруг — ножом под нижнее ребро» /5; 266/, «И вдруг приходят двое / С конвоем, с конвоем: / “Оденься, — говорят, — и выходи!” <…> И вдруг, как нож мне в спину, — / Забрали Катерину, / И следователь стал меня главней» /1; 49/, «Вдруг оттуда вылезло что-то непотребное» /2; 12/, «И вдруг — это море около <…> Я в нем, как мышь, промокла» /4; 102/, «Вдруг навстречу мне живая / Колченогая Кривая — / морда хитрая!» /5; 132/, «Вдруг мне навстречу нагло прет капитализм»[1854].
Именно так — навстречу лирическому герою — направлялись его враги в «Песне про правого инсайда», в стихотворении «Я склонен думать, гражданин судья…», в «Песне летчика-истребителя» и в «Затяжном прыжке»: «Вдруг инсайд из угла побежал мне навстречу», «Я возвращался, / А он — навстречу», «Нет, поздно — и мне вышел “мессер” навстречу», «И кровь вгоняли в печень мне, / Упруги и жестоки, / Невидимые встречные / Воздушные потоки». Да и в песне «Рядовой Борисов!…» навстречу герою, стоявшему на посту, шел его бывший соперник.
И в медицинской трилогии, и в «Конце охоты на волков» герой говорит, что его органы чувств ослабли: «Уже я свой не слышу крик, / Не узнаю сестру» = «Отказали глаза, притупилось чутье»; и он противопоставляет себя, загнивающего («Да, мой мозг прогнил на треть» = «Обнажаю гнилые осколки»), здоровью своих врагов, от которых исходит смерть: «И озарился изнутри / Здоровым недобром. <…> Напоминает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» = «А у смерти — красивый, широкий оскал / И здоровые, белые зубы».
Кроме того, эти враги сравниваются с могущественными волшебниками: «Я против химии не смог: / Нарколог — маг и голем, / И газ в мою гортань потек / Сверх-супер-алкоголем»[1855], «Вдруг словно канули во мрак / Портреты и врачи» /5; 85/ = «Словно бритва рассвет полоснул по глазам, / Отворились курки, как волшебный Сезам», — которые избивают главных героев: «Бить будут прямо на полу» (АР-11 -44) = «Только били нас в рост из железных “стрекоз”» /5; 212/, «И потешились бойней с лихвою» (АР-3-30).
Во время пыток и бойни лирический герой (пациент и «тот, кто нырял под флажки») предстает испуганным, ослабшим и вспотевшим: «По телу ужас плелся <.. > А то — ослаб, устал» /5; 78 — 79/, «Сквозь пот я в протокол кошу / На писанину ту…» /5; 388/ = «Тоже в страхе взопрел и прилег — и ослаб» /5; 212/ («ужас… ослаб» = «в страхе… ослаб»; «пот» = «взопрел»); да к тому же еще и с «вывихом в мозгу» — как следствие мотива «век вывихнут»: «А я — с мозгами набекрень — / Чудно протягивал ремень / Смешливым санитарам» /5; 382/, «Стоял я голый, как сокол, / Похмельный со вчера» /5; 383/ = «Либо с неба похмелье на нас пролилось, / Либо света конец — ив мозгах перекос, — / Только били нас в рост из железных “стрекоз”»[1856]. Вообще этот мотив является сквозным в творчестве Высоцкого: «Переворот в мозгах из края в край» /2; 251/, «Двери наших мозгов посрывало с петель» /2; 270/, «Но ветер дул и расплетал нам кудри, / И распрямлял извилины в мозгу» /5; 191/, «Скандал в мозгах уляжется»[1857], «Все почти с ума свихнулись — / Даже кто безумен был» /5; 136/.
