Ну что тут скажешь, зная, что, батюшка мой вот-вот скончается, приехал я из Преображенского 28 января. Как оказалось вовремя. Весь день мы проговорили, батюшка, понимая, что учился я не зря, а ранее он и сам мне не раз давал советы, но в этот раз спешил ещё поделиться житейской мудростью.

День прошёл, хотя было видно, что батюшке говорить было трудно. Так же он с трудом, вставал, сидел. Но с утра 29 ухудшение стало явное. Когда я зашел в его опочивальню, ещё раз сказал, что благословляет меня на царство. Потом же долго молчал, закрыв глаза. Я вышел, нужно было дать указания, своему окружению.

Вечером батюшки не стало. Говорили, что всё время с ним кто-то был, а в тот момент, как душа батюшкина отлетела, в покоях никого не было.

Как только обнаружили остывающее тело, поднялись крики, плач.

Я быстро направился к батюшкиной опочивальне. В дверях столкнувшись с мачехой Натальей Кирилловной, которая зачем то с собой притащила своих детей, братца моего Петрушку, сестер Наталью, Феодору.

С моей стороны тоже подошли сестры, особенно выделялась Софья, гневно глянувшая на мачеху.

Но стояли мы молча, каждый был один в своём горе. Зашел боярин Артамон Матвеев, буквально выпроводил всю семью, говоря, что государя надо готовить к похоронам.

На следующий день уже были похороны. Батюшка был одет в бархат цвета вишни, вышитый узорами красного и зеленого шелка, покрытый жемчугом. Гроб же отделан алой тканью с золотыми и серебряными узорами.

На мне был черный кафтан с воротником вишневого бархата, в черной шапке в руках держал, черный посох.

Сзади шло все семейство. Однако мачеху Наталью Кирилловну несли в санях. Я же в отличие от прошлой жизни шел сам. Но об этом чуть позже.

Батюшку похоронили в Архангельском Соборе. А вот теперь можно вернуться к истокам. Рассказать о себе чуть подробнее.

Итак, был двадцать первый век. Или нет двадцать первому веку, предстоит ещё наступить и нескоро. Он ещё будет. А я буду сидеть на скамеечке в парке. Проходящий мимо человек или наверно теперь я понимаю, что это точно не человек. Так вот прохожий, начал разговор сначала о природе и погоде. Потом постепенно перевел на мою любимую тему. Я даже не понял как, будто я сам захотел поговорить о средневековых царях.

Просто на пенсии заняться нечем, вот и увлёкся. К тому же нашёл интересную тему. Царь Федор Алексеевич, старший брат Петра первого, сделал много чего важного и нужного для России. Но приписали это Петру или он воспользовался наработками старшего брата. Я серьезно переживал этой вопиющей несправедливостью. Получилось, что Федор Алексеевич забытый царь.

Вот и прохожий, сначала, как мне показалось, пошутил:

- Хочешь исправить несправедливость?

- Да ну это невозможно.

- В первую очередь, невозможно, потому что Федор Алексеевич правил пять лет и умер, потому что болел.

- А если вам, вдруг оказаться в теле Федора Алексеевича, как бы вы правили? К тому же оказаться в здоровом теле.

- Ну, я не знаю.

- Вижу, вы уже почти согласны, к тому же ранее вы не раз примеряли на себя возможность оказаться в теле вашего кумира.

В моём возрасте, уже нет той авантюрности, присущей молодым людям. Но всё же, я в задумчивости прошептал.

- Почему бы, нет!

- Вот и славно.

В следующее мгновение я повалился на скамейку. Но тело своё видел сверху. Потом всё закрутилось, слышался женский смех, конское ржание и я погрузился в темноту.

Долго ли я был без сознания или пришёл в себя сразу же, трудно понять. Во всяком случае, открыв глаза, обнаружил вокруг себя темноту.

- Просто ночь, к тому же зима, да и оконца маленькие.

От неожиданно зазвучавшего голоса в ночной тишине я подскочил на кровати.

- Ты кто?

- Всё тот же, Прохожий. Мы только что расстались с тобой в двадцать первом веке. И вот уже на дворе век семнадцатый.

Я лежал молча, осознавая происшедшее, к тому же Прохожий, кажется, итак слышал все мои мысли.

- Если не будешь так быстро думать, я отвечу на все твои вопросы. Первый и самый главный. Ты в теле Федора Алексеевича, который в этой реальности здоров и проживет долго. Если конечно, ты не ввяжешься в какую-нибудь авантюру. Типа сам захочешь возглавить взятие Азова.

Далее, это как говорится, рояль. Ты помнишь всё, что, когда-либо читал. Этакий своеобразный интернет в голове. Прошу не злоупотреблять. Ни к чему сейчас изобретать поезда, пулеметы. Достаточно, просто привлекать на свою сторону образованных людей и следить, насколько это возможно за новинками науки.

Второй момент. Ты в теле Федора Алексеевича и значит, умеешь всё, что умеет он. Стреляешь из лука. Говоришь на польском и латинском. К тому же пока в той реальности жив Федор, он будет главным в этом теле. Тебе придётся нелегко проталкивать свои желания и идеи. Нет, никто не будет запрещать, но придется напрягаться, потому что они будут постоянно ускользать из сознания. Ибо они чужды этому телу.

Ну, вот и всё. Живи и создавай другую реальность.

Кажется, я только заснул, но вот рядом с кроватью послышалось шуршание. Медленно-медленно приоткрыл глаза. В комнате было светло, не стеклопакеты конечно, но разглядеть женщину стоящую рядом с кроватью можно. На миг я завис. Ну да один я без сомнения знал кто это. Другой я секунду вспоминал.

В моей спальне была Анна Петровна Хитрово, моя мамочка. Как интересно тогда жили, точнее сейчас живут. Родная моя мама Мария Ильинична Милославская умерла пять лет назад. А сейчас со мной сидела, можно сказать, нянька, ибо она с самого моего рождения была рядом, но называлась мамой. Таким образом, первое время у меня было две мамы. А теперь одна полностью заменившая родную мать.

- Ну что, Феденька. Как себя чувствуешь?

- Отлично, мамочка, могу бегать, прыгать.

- Погоди, дитятко, придет доктор Данила Жидовин, посмотрит тебя, тогда и гулять.

Вскоре пришёл доктор. Официально на Руси его звали Данило фон Гаден. Впрочем, это ничего не значит, фоном он не был, как и Данилой стали звать уже здесь. По виду был типичный иудей. Это позднее за многие годы люди перемешаются, и никто не догадается, что какой-нибудь голубоглазый блондин имеет в своих предках одних евреев.

Мне не хотелось никаких осмотров и тем более лекарств. Я подскочил, потом кувыркнулся на своём поистине царском ложе. Затем снова попрыгал.

- Смотрите, доктор я здоров.

- Давай, государь, посмотрю.

Это обращение, государь сбило меня с настроя, не даваться. Я просто завис. Тем временем, доктор, щупал меня, заглянул в глаза. Кажется, даже пульс проверил.

- И всё же, государь, лучше, хотя бы сегодня полежать.

- Подумаешь, немного полетал. Птицы летают, их никто в постель не укладывает.

- Государь, не птица.

И тут меня заклинило. Очевидно, Прохожий это и имел виду, говоря, что я всё помню, где-то слышал этот стих, уже не помню, где слышал, но четверостишие пронес на одном дыхании, нараспев.

- Дивлюсь на небо, тай думку гадаю,

Чому я не сокил, чому не ли́таю,

Чому мени, Боже, тu, крuльлив не дав?

Я землю-б покuнув и в небо зли́тав!

- Государь, так вы малоросскую мову знаете?

- Ну что ж, мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь.

- Государь, я сейчас вас покидаю. А вы ещё денёк полежите. Вы уж присмотрите, Анна Петровна.

- Хорошо, хорошо.

Анна Петровна вышла вслед за лекарем, а я откинулся на подушки.

- Что-то меня с этими стихами понесло куда-то не туда, или как попаданец, должен перепеть песни Высоцкого. А командирскую башенку куда пристрою?

Шутки шутками, но отдохнуть мне не дали. Весь день шли посетители. Прибегали сестры. Заходили тетки, конечно же, не все вместе. Отчего посещения растянулись. Перед обедом заходил батюшка с мачехой. Были и придворные. Хотя эти не задерживались. Зашел учитель Симеон Полоцкий. Вроде бы занятий не было. Но весь наш разговор выглядел, как экзамен.