— Руслана, дочь Федора, найдена мертвой, — говорит Максим, второй по званию, и кладет перед Романом желтую папку. — Тело нашли в мусорном контейнере на окраине. На него наткнулся какой-то бомж.

— Причина смерти? — спрашивает Роман.

— Предположительно передозировка.

— Руслана была хорошим ребенком. Второкурсница колледжа. Не похоже на нее, чтобы она связалась с наркотиками. — Роман кивает в сторону папки. — Когда она пропала?

— В прошлом месяце. Ее отец сказал, что она пошла в магазин и не вернулась.

— Он подал заявление о пропаже?

— Да. Но из этого ничего путного не вышло. Она словно в воду канула. Но это не самое странное. — Максим достает из папки лист бумаги и передает его Роману. — Вот заключение судмедэксперта. Она была под кайфом от героина, но нашли и следы неопознанного вещества. Я потянул за ниточки и попросил сверить результаты с таблетками, изъятыми у дилера в «Урале». То же самое.

После беглого осмотра содержимого Роман спрашивает.

— Думаешь, героин — это прикрытие?

— Скорее всего. — Он кивает.

— Наркотики — это не мороженое. Нельзя просто так взять и сделать на кухне новый сорт. — Роман барабанит пальцами по столу и смотрит на Михаила, который сидит справа от меня. — Ты что-нибудь узнал от дилера, которого поймал Паша?

— Он просто повторил то, что сказал Паше, — отвечает Михаил. — Таблетки ему дал друг в обмен на списание долга. Он не знал, как его друг получил наркотики и что это такое. У нас ничего нет, только имя этого друга. Но, похоже, его приятель исчез. — Люди Юрия следят за его домом. Как только он появится, они его доставят.

Несколько лет назад я наблюдал, как Михаил работал над одним парнем. Он превратил пытку в искусство. Если Михаил больше ничего не смог вытянуть из дилера, значит, ничего и не осталось.

Роман откладывает папку в сторону и подается вперед, опираясь локтями на стол.

— Итак, переходим ко второму вопросу. Какого черта вы все подбираете на улице женщин без сознания и забираете их к себе домой?

Все поворачивают головы в сторону Сергея, который сидит справа от меня.

— Ой, не смотрите на меня! — смеется Сергей. — Я свою давно подобрал, и с меня хватит.

— Думаешь, мы забыли, к какому грандиозному срачу это привело? — огрызается Роман. — По всей Мексике до сих пор ходят слухи о том, что произошло с комплексом Сандовала. Многие не верят в ту чушь, которую несет правительство, что виновато землетрясение, и считают, что это был удар метеорита.

— Ну, поскольку Паша ни черта не смыслит во взрывчатке, я бы сказал, что у нас все в порядке, — ухмыляется Сергей. — Может, поделишься чем-нибудь о девушке, которая, как мне сказал Роман, у тебя дома?

Внимание всех сразу переключается на меня.

— Я понятия не имею, кто она такая. Она не говорит. Но когда ее нашел, она была накачана той же дрянью, что продавалась в «Урале».

— Мне нужна информация об этом новом препарате, — говорит Роман. — Я хочу знать, кто его производит и с какой целью. И я хочу, чтобы с ними разобрались. Дочь Федора была хорошей девочкой. Все, кто хоть как-то причастен к ее смерти, заплатят за это. Кровью.

Он кивает головой в сторону двери — значит, встреча окончена. Костя и Михаил выходят из кабинета первыми, за ними — остальные.

Я успеваю пройти через фойе к входной двери, как слышу женский крик. Оборачиваюсь и вижу, что Костя забился в угол, защищая руками голову. Ольга и Валентина зажали его в угол, плача и ударяя его кухонными тряпками. Похоже, они до сих пор не смирились с тем, что он бросил их обеих. Бедняге пришлось съехать из особняка в тот же день, когда он сказал им, что все кончено, чтобы избежать телесных повреждений. Я оставляю Костю на произвол судьбы и выхожу на улицу.

Когда сажусь в машину, звонит телефон. Это док.

— Ты где?

— Только что вышел из дома пахана, еду в «Урал». А что?

— Я только что разговаривал с подругой-психологом. Она часто работает с жертвами нападений. Я объяснил ей ситуацию и рассказал о поведении девушки.

— И что? — Я переключаю телефон на громкую связь и ставлю заднюю передачу. — Она хоть что-то поняла?

— Она не удивилась и предположила, что у девочки возникла к тебе привязанность, — говорит он. — По-видимому, некоторые жертвы нападений стараются держаться подальше от мужчин. Особенно незнакомых, но иногда даже членов семьи. Другие же формируют сильную привязанность к тому, кто их спас. Они цепляются за своего защитника, даже если это мужчина.

— Я не понимаю.

— Травма сексуального насилия — это опыт, наполненный жестокостью. Она изменяет чувство безопасности человека, его взгляд на мир и отношения с другими людьми. Похоже, что эта девушка начала ассоциировать чувство безопасности с тобой. Остальной мир представляется ей небезопасным. Ты, как ее спаситель, стал для нее «безопасным местом».

— Я ее не спасал. Она сама себя спасла. Выбежала из того здания.

— С точки зрения реальности — да. Но в ее глазах именно ты ее спас. Мы не знаем, как долго ее держали в плену и подвергали сексуальному насилию. Ты отвез ее к себе домой, и она впервые за несколько дней почувствовала себя в безопасности. Недель. А может быть, и за несколько месяцев.

— Господи, черт возьми.

— Езжай домой. Поговори с ней. Ей нужна профессиональная помощь и ее семья, — произносит он серьезным голосом. — И ее нельзя оставлять одну.

Как только связь прерывается, я звоню Ивану и отправляю его в «Урал». От Романа до меня час езды, и все это время я обдумываю слова врача. Надо было остаться с девушкой. А если она проснулась и испугалась, что меня нет? Никто в здравом уме не оставил бы девушку в таком состоянии одну в незнакомом месте. Я не подумал.

Я ударяю рукой по рулю и сильнее нажимаю на педаль газа.

* * *

Когда открываю переднюю дверь, в доме царит кромешная тьма. Может быть, она еще спит? Я включаю свет и замираю на месте. Девушка сидит на полу в нескольких шагах от двери, обхватив руками ноги. Ее тело неконтролируемо трясется.

— Черт… — Я приседаю рядом с ней, намереваясь подхватить ее на руки, но как только тянусь к ней, она прыгает в мои объятия. Снова обхватывает меня, как медвежонок коалы, и зарывается лицом мне в шею.

Придерживая ее под бедра, я несу девушку в свою спальню. Я намерен осторожно опустить ее на кровать, но не успеваю, как она сжимает меня руками и ногами.

— Прости, что оставил тебя одну, — шепчу я и сажусь на край кровати.

Рядом со мной лежит свернутое одеяло, я достаю его и оборачиваю вокруг плеч девушки. Она не шевелится, только прижимается ко мне, все еще дрожа.

— Ты в безопасности. — Я кладу руку ей на затылок, а другой рукой поглаживаю ее по спине, как надеюсь, успокаивающим движением. — Ты в безопасности.

С ее губ срывается вздох, и она расслабляется в моих объятиях. Я продолжаю успокаивающие поглаживания не менее получаса, после чего она поднимает голову с моего плеча. Я тянусь к лампе, стоящей на тумбочке, и поворачиваю выключатель, чтобы немного приглушить свет. Девушка несколько раз моргает, видимо, привыкая к внезапной яркости, а затем смотрит мне в глаза.

— Ну как, лучше?

Она ничего не отвечает, просто несколько секунд смотрит мне в лицо. Боже, она так чертовски юна. Она разжимает руки на моей шее и проводит ладонями по моим плечам и вниз по груди, останавливаясь на лацканах пиджака. Ее взгляд опускается на руки, и ее тело внезапно застывает. Я прослеживаю за ее взгляд и вижу, что она сосредоточилась на галстуке. Малышка снова начинает дрожать, и с ее губ срывается хныканье.

— Что случилось?

Дыхание у девушки учащается и становится более поверхностным, а в глазах застыл ужас.

— Посмотри на меня. — Я обхватываю ладонями ее лицо и приподнимаю голову, пока наши взгляды не встречаются. В ее темно-карих глазах плещется паника. — Хорошо. Теперь дыши.

Она пытается, но дыхание сбивается. Пытается еще раз. Ее нижняя губа дрожит, и я слышу тихий шепот, но не могу разобрать, что она говорит.