Я киваю и выхожу из кабинета пахана.

Когда иду по коридору, дверь кухни на другом конце распахивается, и оттуда выбегает миниатюрная брюнетка в заляпанном краской платье. В руках у нее пирожки, и она старается, чтобы ни один не упал в спешке. На верхней площадке лестницы маленькая темноволосая девочка начинает прыгать и хлопать в ладоши. Ее заливистое хихиканье эхом отражается от высоких стен коридора. Жена и дочь Романа. Нина Петрова бежит по лестнице и едва добегает до верха, как дверь кухни снова распахивается и оттуда вываливается повар Игорь, громко ругаясь по-русски матом. Если Роман услышит, как он ругается при его дочке, старый повар получит по заслугам. Я качаю головой и иду к входной двери, а за спиной раздается хор из криков Игоря и женского смеха.

* * *

— Господин Морозов, — кивает охранник в холле моего дома, когда я вхожу. — Как прошел день?

— Хорошо, Бобби. Спасибо.

— А, ваша девушка еще не вернулась.

Я замираю на полушаге.

— Что?

— Она ушла полчаса назад. Я подумал, что вы захотите узнать.

— Ушла? — спрашиваю я, и страх захлестывает меня. — Куда?

— Точно не знаю. Она просто вышла на улицу. Я не видел, куда она пошла.

Я бросаюсь к пульту охраны и встаю с другой стороны.

— Покажите мне запись с камеры за то время.

Он переключает видео на момент, когда Ася вышла. Она пару мгновений стоит на тротуаре, на виду у камеры, потом уходит вправо. Через несколько минут она быстро проносится мимо двери. Я не вижу ее лица, но, судя по тому, как шустро она бежала, она перепугалась до ужаса.

— Позвони мне, если она вернется! — рявкаю я и бегу к выходу.

Я бегу по тротуару, лихорадочно оглядываясь по сторонам, но Асю нигде не вижу. Неподалеку находится продуктовый магазин. Я захожу внутрь и спрашиваю у кассира, не видел ли он девушку, похожую на Асю, но тот только качает головой. Иду дальше по улице, спрашиваю у людей, не видели ли они ее, захожу в другие магазины, но никто не заметил убегающую девушку. Дойдя до перекрестка в конце улицы, я возвращаюсь. Здесь слишком людно. Вряд ли она пойдет в большое скопление людей.

Страх и тревога нарастают во мне с каждой минутой. Ася не могла уйти далеко, так почему я ее не нашел? Надо было купить ей телефон, чтобы она звонила, если я ей понадоблюсь. До сих пор мне это даже не приходило в голову, ведь мы были практически всегда вместе. Вот болван!

Я замечаю группу детей, весело резвящихся на ступеньках перед зданием на другой стороне улицы, и спешу к ним.

— Детишки, вы не видели девушку, которая пробегала мимо минут пять назад? — спрашиваю я.

— Желтое пальто. Длинные каштановые волосы? — спрашивает ребенок лет девяти.

— Да. — Я киваю.

— Она вроде туда побежала. — Он показывает в сторону переулка за продуктовым магазином. — Она выглядела испуганной.

Я бегу через дорогу, едва не угодив под такси, и ныряю в узкий переулок. На первый взгляд он кажется пустынным, но я продолжаю идти вглубь, мимо мусорного контейнера у задней двери бакалейной лавки. Запах гнилых фруктов от мусорных баков напоминает мне о подростковых годах. Я сжимаю руки в кулаки и сворачиваю за угол, двигаясь между зданиями.

Это моя вина. Следовало почаще выводить Асю на улицу, каждый день понемногу, чтобы она снова привыкла к людям. Надо было настоять на психотерапевте или уговорить ее позвонить брату. Ей нужно вернуться к своей жизни, к своей семье. Я ничего этого не сделал. Наоборот, позволил ей спрятаться у меня. Со мной.

Мне нравится просыпаться с ней под боком — как будто даже во сне она подсознательно ищет моего присутствия. Или как она забирается ко мне на колени, когда мы садимся вечером смотреть телевизор, и кладет голову мне на плечо. Обычно Ася засыпает через десять минут, но я остаюсь на диване часами, и только уже далеко за полночь переношу ее в кровать. Это подпитывает то страстное желание, которое проснулось во мне, стремление все время держать ее в своих объятиях, знать, что она в безопасности, где никто никогда больше не сможет причинить ей боль. Она живет у меня уже более четырех недель, но все еще ходит за мной по квартире, держась то за мою руку, то за подол рубашки. Приятно чувствовать себя нужным. Поэтому я перестал уговаривать ее позвонить родным. Эгоистичному сукину сыну, в которого я превратился, хочется оставить ее у себя.

Переулок сворачивает вправо и заканчивается большой бетонной стеной. Возле нее припаркован пикап. Вокруг никого нет. Я уже почти повернулся, чтобы идти обратно, как вдруг заметил под пикапом что-то желтое. Я бросаюсь туда и останавливаюсь на месте. Там, между пикапом и стеной, лежит на боку Ася, лицом к стене, обхватив руками талию.

— Господи! — Я опускаюсь на колени и заключаю ее в свои объятия. Она дрожит. Как только Ася оказывается в моих объятиях, то обхватывает меня руками за шею, а ногами — мою талию. Я кладу ладонь на ее затылок, укладывая ее лицо в ложбинку своей шеи.

— Все хорошо, mishka, — шепчу я. — Я тебя держу.

АСЯ

Жалкая.

Слабая.

Так я чувствую себя, когда Паша несет меня в свою квартиру. Я не могу набраться смелости, чтобы поднять голову и посмотреть вверх, потому что боюсь, что опять сойду с ума. Вместо этого я уткнулась лицом в его шею.

Не понимаю, почему он продолжает обо мне беспокоиться. Я ворвалась в его жизнь и устроила в ней беспорядок. Я с ужасом жду, когда он усадит меня и скажет, что мне пора уходить. Он обязательно это сделает и, наверное, скоро. Я для него никто. И не могу продолжать портить ему жизнь. Но от одной только мысли, чтобы покинуть его, я содрогаюсь от ужаса.

— Пойдем в душ, — говорит Паша, занося меня в квартиру.

В ванной комнате он останавливается возле душевой кабинки, ожидая, что я его отпущу. Но я прижимаюсь к нему еще крепче.

— Ася, детка. Посмотри на меня.

Нехотя отстраняюсь от его шеи и смотрю ему в глаза. Мне кажется, я никогда не встречала человека с такими глазами, как у Паши, — они поразительного серо-металлического цвета.

— Тебе нужно помыть голову, — уговаривает он глубоким голосом, и кажется, что я чувствую его всеми фибрами души. — Ты вся испачкалась в машинном масле.

— Ты можешь помыть? — прошу я и жалею об этом, как только слова срываются с моих губ. Как будто я ему и так не в тягость.

Паша смотрит на меня несколько мгновений, поднимает руку, как бы намереваясь положить ее мне на лицо, но передумывает и просто снимает очки.

— Хорошо. — Он оставляет очки рядом с раковиной и медленно опускает меня вниз.

Я снимаю пальто и свитер, затем туфли и джинсы. Паша терпеливо ждет, не сводя с меня глаз. Даже когда сбрасываю лифчик и трусики, его взгляд не опускается ниже.

По идее, это должно меня беспокоить — быть перед ним голой. Но это не так. Только мысль о том, что мужчина смотрит на мое обнаженное тело, обычно заставляет желчь подниматься у меня в горле. Любой мужчина, кроме него. Я хочу, чтобы он опустил взгляд ниже. Прикоснулся ко мне. Поцеловал меня.

Я захожу в кабинку и включаю душ. Вода льется сверху на голову и стекает по телу. Я неподвижно стою под струями и наблюдаю, как Паша снимает куртку, туфли и носки и заходит в душ полностью одетым. Он берет с полки бутылку с шампунем, наливает в ладонь в три раза больше, чем нужно, и смотрит на меня сверху вниз.

— Повернись ко мне, — говорит он необычно хриплым голосом.

Я отворачиваюсь от него и протягиваю руку, чтобы выключить душ. Как только поток воды прекращается, единственное, что я слышу, — это глубокое дыхание Паши. Его прикосновения начинаются с моей макушки, он массирует мне кожу головы. Биение моего сердца учащается. Он по ошибке взял свой шампунь, а не мой. Но я его не остановила. Я закрываю глаза и вдыхаю аромат шалфея и цитрусовых. Не думаю, что когда-нибудь смогу связать эти два запаха с чем-то другим, кроме как с Пашей, когда засыпаю рядом с ним.

Он убирает руки с моих волос. Я снова включаю душ и медленно поворачиваюсь.