ГЛАВА 1

Больше всего я беспокоилась, что в кабинете Софии я почувствую дискомфорт. Я представляла живую с ней встречу еще месяцем ранее, во время переписки, и мне тогда в первый раз показалось, что она именно тот специалист, с которым я, наконец, смогу начать терапию и не бросить после первой же сессии. Конечно, я могла начать заниматься сразу по видеосвязи из Бирмингема. Но каждый раз, когда мы предварительно договаривались о времени, у меня включалось сопротивление. Я запаниковала, что в квартире не было подходящего фонового пространства, где меня хорошо видно и слышно.

Затем, когда мой кабинет казался мне уже вполне пригодным для занятий, если только опустить жалюзи и правильно включить свет, у меня разыгралась паранойя, что Роман нашпиговал наше жилище прослушивающими устройствами. Я весь день разбирала предметы на части – и часы, и тюбики от зубной пасты, и переворачивала картины, открывала и закрывала ящики столов, ужасаясь, как много на самом деле «внутриящичного» барахла складировал муж: если бы я знала сразу, что он генетически впитал советскую привычку бросать в ящик стола засохшие ручки, прошлогодние календарики и мятые черновики, я бы не вышла за него замуж. Меня бросало в дрожь при виде таких кабинетных столов, как у моего отца, куда мужчины складывают весь свой мыслительный хаос, крохоборничают и табуируют выкидывать хотя бы клочок оттуда, превращая свой домашний офис в дом-музей. Дом сиял роскошью, и только этот стол, куда я впервые сунулась за все время проживания, был островком свободы от моих хозяйственных рук. Я поймала себя на мысли, что мне совсем не интересно искать там какие-то компроматы на Романа, и мне, в общем-то, было все равно, даже если бы весь дом был в скрытых камерах. Главное, чтобы мой разговор с Софией оставался интимным. Самым похожим на коварного шпиона мне показался самоуправляемый пылесос, и я вынесла его в гараж.

А в третий раз сама София, пытаясь сэкономить мне третью сотню евро, чтобы я не потратила на компенсацию отмененных занятий день в день, сказала, что формат видеосвязи мне не подходит, и она будет ждать меня в Москве. Да, это именно то, в чем я не хотела себе признаваться: я была готова погружаться в работу только в Москве, где все и произошло. Вернуться туда для терапии было для меня так же радикально, как лечить клаустрофобию, будучи погребенной заживо. Москва стала для меня чем-то бутафорским, безымянным и формальным: просто место, где живут мои родители и где надо иногда появляться по бизнесу и формальным поводам. Последние несколько лет Москва окончательно уменьшилась для меня до длины стрелочек между датами билетов туда и обратно. Но этой весной меня тянуло навстречу ужасам, которые мне предстояли в златоглавой.

За несколько дней до вылета мне приснился сон, который омрачил мою аллегорию с наушниками. Я увидела старую, еще потрепанную Москву с ее мрачным приземистым центром и девятиэтажный дом, в котором я жила с мамой и папой с самого рождения и до тех пор, когда в нем меня изнасиловали в мои двадцать лет. Строения во сне выглядели плоскими, полыми и нарисованными, как театральные декорации, а внизу, на уровне земли и под ней виднелась древняя, хтоническая корневая система, присыпанная землей и уходящая долгими километрами вглубь. Жуткие корни душили друг друга, и во сне я знала, что, провалившись вниз, я вот-вот встречу там кого-то подземного и очень страшного, кого я очень сильно боюсь, и не смогу убежать, запутавшись в непроходимых подземных лесах. Пребывание с этой сущностью в замкнутом пространстве вводило меня в ужас, и я долго кричала, прежде чем мужу удалось меня растолкать.

Когда я увидела город с высоты птичьего полета, я все еще не хотела допускать для себя, что это была Москва. И когда проходила регистрацию, и когда уже шла по коридору, и даже когда медитативно наблюдала за медленно ползущими багажными сумками на каруселях, я все еще витала в облаках. Мимо меня проплывали разные чемоданы – скучные серые, веселые с наклейками, помпезные брендовые и обшарпанные стариковские. И только когда я схватила свой красный чемодан и поволокла его к выходу, я смирилась со своим пребыванием здесь. Приложение такси задало мне конкретный вопрос: «Куда?» Я начала вводить дом своего отца. И когда карта начала рисовать маршрут, я моментально нажала «отмену» и выбрала первый попавшийся отель в центре.

Сиротский запах отеля утешил меня. Теперь мне не приходилось играть в гостиницу в своей голове, сидя дома, а я оказалась в настоящем бездомном отеле, в котором никогда я раньше не бывала. Здесь было так тихо, и во всем ощущался карантин. Водитель даже не предложил помочь с чемоданами, а я и обрадовалась, мне было приятно уставшей с дороги еще больше мучать себя, предвкушая, как я войду в номер, схожу в душ и рухну на отглаженную твердую холодную простынь. Я стояла в коридоре одна и заполняла анкету, с запылившейся маской на подбородке, сопровождавшей меня всю дорогу, измазанной помадой, пропахшей одеколоном и самолетным кофе. Белый безымянный ключ из дешевого пластика, серебристый лифт с пошлыми замызганными ковровыми покрытиями и реклама отельных СПА-процедур на доске объявлений – как же хорошо! Никаких воспоминаний, никаких предметов, никаких разговоров! Все оборачивалось не так уж и страшно: я молодец, что решила переночевать здесь, в царстве ковровых покрытий и разящего табачного дыма из каждой двери, тщательно замаскированного духами, освежителями воздуха и моющими средствами. Вместо хлама в ящике стола – только аккуратное меню, инструкция по использованию телевизора, пароль от Wi-Fi и прейскурант мини-бара. Мини-бар, как же кстати! Я сразу разделась догола, раскидала одежду по полу, залезла в душ и обмазала себя гибридом шампуня и геля для душа с запахом, присущим всей атмосфере химической отстраненности. Я извлекла из мини-бара маленькую бутылочку «Просекко» и рухнула на кровать. За окном уныло проезжали машины и садилось весеннее тревожное солнце, а я высунулась из окна с сигаретой, стряхивала пепел в местный стакан и пила средней паршивости «Просекко», наслаждаясь тем, что самое страшное уже произошло: это уже была Москва, до родителей двадцать пять минут без пробок, а офис таинственной Софии перестал быть недоступным миражом, ведь уже после ночи я окажусь перед ней и буду рассказывать себе и ей все с самого начала.

Телефон издал капризный звук: я же забыла отписаться мужу, что приземлилась и разместилась. Он спросил, все ли нормально, и печатал что-то дальше. Затем перестал печатать и начал звонить. Я продолжала смотреть на машинки за окном и перевела взгляд на его фотографию на экране входящего вызова, которую я уже несколько лет не меняла. Я каждый день видела это фото в своем телефоне, так долго и часто, что он совсем перестал меня волновать, превратившись в элемент гарантированной повседневности. В перерыве между звонками я записала ему аудиосообщение, что все хорошо и что я очень устала, и попросила не говорить моим родителям, что я в Москве. Я поставила телефон в режим «не беспокоить», включила музыку и открыла еще одну бутылку «Просекко».

Несколько ужасных окурков медленно разбухали в стакане, и похожие на чернила пятна расплывались в воде, в то время как бумага фильтров отклеивалась от сигарет и дрейфовала по поверхности. Было похоже на загрязнение вод мирового океана. Опустошенная бутылка и две пробки валялись на полу рядом с моими кроссовками и бельем. Я смотрела на мерцающую красную лампочку под потолком. Дым низко проплывал мимо пожарных датчиков. Интересно, они завопят и меня арестуют, как преступницу? Я смогу заснуть в ближайшие часы или проваляюсь всю ночь? Самое было ужасное состояние: одновременно и сильной усталости, и нежелания спать. Укорачивающееся время ночи изводило меня. Машин за окном становилось меньше, и они начинали ездить быстрее и агрессивнее.

Я нервно взяла телефон, ожидая кучи сообщений и пропущенных от мужа, но он снова обыграл меня: ничего, ни звонков, ни писем. Только две синие галочки, напротив отправленного аудиосообщения. Я легла головой на подушку и закрыла глаза, пытаясь наслаждаться своим одиночеством и свободой. Я посмотрела на себя в зеркало на шкафу и понравилась себе даже без косметики. Я представила, что в номере еще кто-то есть кроме меня и сейчас выйдет из душа, а я его жду. Мне было все равно, кто это. Пусть это будет Роман, или портье, или водитель, который не помог мне с чемоданом. Потом я подумала, что не хочу видеть здесь мужа, а мне бы хотелось видеть кого-то сильно старше или моложе меня. Я ведь все равно понимала, что не смогу быть с другим мужчиной в реальности, пусть только в моей голове. Чтобы было что-то окончательно неправильное. Если это – порочная мысль, то как порочная мысль может не дать полета фантазии? Я погасила свет и на мгновение погрузилась в полную тьму. Затем глаза начали привыкать к полумраку: номер был неплохо освещен лунным светом и желто-синими красками ночи из окна. Моментально проявились силуэты настольной лампы, угловатой мебели и бликов на металлических поверхностях. Я смотрела на дверь номера, и мне стало не по себе: мне казалось, что дверная ручка слегка шевелилась. Я не знаю, чего я испугалась больше – того, что она действительно дрогнула, или что ко мне могут вернуться мои маниакальные расстройства? Я вылезла из-под одеяла и пошла проверять. Я сначала захотела укутаться в халат или вовсе одеться в верхнюю одежду, но все равно навстречу своим страхам пошла абсолютно голая, вооружившись только айфоном с включенным фонариком. Я повернула ручку, и дверь открылась. Зажмурившись от холодного света коридора, я осторожно высунула голову в щель и осмотрелась. Коридор был пуст. Никого и ничего, кроме одинокого кулера с синей водой. Я снова закрыла дверь и нажала кнопку. Невозможно было проверить, закрывает ли эта кнопка дверь, потому что с каждым новым поворотом ручки дверь с легкостью открывалась изнутри. Я вернулась за халатом, накинула его, небрежно перетянулась поясом, вытащила пластиковый ключ из включателя, нажала кнопку изнутри, выскочила в коридор и подергала ручку снаружи. Заперто. Вновь войдя в номер, я снова потеряла уверенность, что эта фиговая кнопка удерживает дверь запертой. Я повесила табличку на дверь «не беспокоить», словно бы это был самый надежный замок от любой нежелательной интервенции, придвинула стул к входной двери и снова пошла в постель.