И дверь действительно начала приоткрываться, едва он поднялся на крыльцо. Барт застыл на месте. Дверь открывалась медленно, с торжественным скрипом.

– Генриетта, я… – начал Барт, но слова застряли у него в горле.

Старушки на пороге не оказалось. Вместо нее там была темнота. Барту показалось, что из глубин дома, из самой тьмы, за ним кто-то наблюдает. Кто-то, с кем точно не стоило встречаться.

Барт предпочел убраться с участка старой Генриетты, после чего с трудом заковылял в сторону центра. Колени горели огнем, боль выворачивала суставы наизнанку. Радовало только то, что фигура в балахоне по-прежнему не показывалась.

Дома один за другим выплывали из тумана, провожая Барта темными глазницами окон. Все вокруг выглядело знакомым – и в то же время каким-то не таким, словно на мониторе снизили настройки яркости. Пейзаж представлялся серым и невзрачным. Неужели туман так искажает перспективу?

Но главный вопрос состоял в другом. Почему он до сих пор не встретил на улице ни одного человека?

Оказавшись на Мейн-стрит, главной улице их городка, Барт привалился к стене какого-то здания. Следовало отдышаться, иначе он прямо сейчас замертво упадет на асфальт. Тянуло присесть, а еще лучше прилечь, но Барт одернул себя. Если дать слабину и сесть на асфальт, то со своими коленями он рискует больше не подняться. А там его точно настигнет фигура в балахоне.

С трудом разогнувшись, он огляделся по сторонам. Увидев вывеску здания, у которого стоял, он радостно крякнул. То была закусочная «У Пита». Место это всегда имело для них с Марджори особое значение, ведь именно тут состоялось их первое свидание много лет назад. Барт помнил, как они пили молочные коктейли в тогда еще новенькой закусочной и посмеивались над нерасторопными официантами, что говорили с протяжным южным акцентом, называя их, еще совсем молодых, «сээр» и «мээм».

С тех пор утекло немало воды. Сама закусочная не раз подвергалась капитальному ремонту, за годы у нее менялись владельцы и меню, но для них с Марджори она всегда оставалась особым местом, наполненным скрытым, почти мистическим смыслом. Они ужинали здесь не реже раза в месяц, а в последнее время, уже после смерти жены, Барт не раз приходил сюда в одиночестве.

Лучше места в его текущей ситуации не придумаешь. И пусть окна закусочной были темны, как и в других зданиях поблизости, он разглядел слабый проблеск света. Толкнув дверь, он ввалился внутрь.

Барт сразу увидел ее. Она сидела за столиком в дальней кабинке, где они всегда заказывали себе столик, когда приходили сюда вдвоем. Заметив его, Марджори улыбнулась и помахала рукой. Она не была молодой, как во времена их знакомства, нет. Она выглядела такой, какой он запомнил ее за несколько месяцев до смерти. Лицо ее освещалось светом единственной свечи. На ватных ногах Барт приблизился к столику. Дыхание перехватило, а в голове стало совсем пусто. Ему хотелось сказать так много, но буквы отчего-то не складывались в слова.

– Здравствуй, милый, – сказала Марджори, улыбнувшись. – Рада, что ты наконец нашел меня. Присаживайся.

Опустившись на стул, Барт бросил взгляд в окно – и вздрогнул. Фигура в балахоне стояла снаружи и заглядывала внутрь через стекло. Теперь, разглядев ее получше, Барт убедился, что лица под капюшоном не было. На его месте клубилась чернильная тьма.

– Не беспокойся, – торопливо заверила Марджори. – Он сюда не войдет.

– Он? – глухо переспросил Барт. – Это… дух?

Марджори поморщилась.

– Сложно объяснить… Это не совсем дух. Не такой, как я, во всяком случае. Он никогда не был человеком.

– Что ему от меня надо?

– Ты сам виноват, – Марджори развела руки в стороны. – Приманил его светом, как мотылька в летнюю ночь, а потом оскорбил. Такие, как он, этого не любят.

– А как же…

– Я надеялась успеть к тебе первой, – перебила Марджори. – Но не сразу нашла дорогу, – она махнула рукой себе за спину. – Поэтому решила дождаться тебя здесь. Знала, что рано или поздно ты сюда придешь. Вы, мужчины, очень предсказуемы.

Она хихикнула.

– То место, где мы сейчас – это уже не мой мир, да? – решился спросить Барт.

Марджори кивнула.

Барт замолчал. Он не мог понять, почему продолжает задавать вопросы, когда на самом деле хочет сказать совсем другое. О том, как он скучает по Марджори, как плохо ему живется без нее, и о том, как часто он берет в руки старые альбомы, чтобы вновь и вновь переживать прекрасные мгновения далекого прошлого.

Еще он хотел спросить, как и где провела эти месяцы она. Неужели в этом холодном и пустом мире, укутанным туманом? От одной этой мысли его сердце сдавило словно в тисках.

– Здесь всегда так мрачно? – выдавил он.

Улыбка Марджори стала шире.

– О, милый Барт, конечно же нет. Я обитаю не здесь, если ты об этом. Это даже не мир как таковой, а граница, место слияния двух пространств – мира физического и мира духов. Те самые врата, что открываются лишь один раз в год в эту ночь. Но сам мир духов другой. Поверь мне, он замечательный. Там нет молодости и старости, нет боли… Это по-настоящему волшебное место. Рано или поздно ты сам в этом убедишься.

Они говорили еще долго и не могли наговориться, словно не виделись долгие годы. Наконец Марджори сообщила, что ей пора.

– Я еще увижу тебя? – с надеждой спросил Барт.

– На следующий Хэллоуин, – пообещала Марджори и поцеловала его, после чего растаяла в воздухе.

Барт проснулся в кресле собственного дома от яркого солнечного света, бившего в глаза. Он еще ощущал на губах легкий поцелуй жены. Несмотря ни на что, он знал: то, что произошло прошлой ночью, не было, да и не могло быть сном.

Следующего Хэллоуина Барт ждал с большим нетерпением. Особых событий в его жизни за этот год не произошло, разве что артритные колени теперь болели почти постоянно. После встречи с Марджори он много думал о ее словах. Со временем решение созрело само собой.

Тридцать первого октября Барт Флэнаган облачился в заранее приготовленный костюм, зажег в комнате свечи и стал ждать. Когда за окном начал клубиться сероватый туман, Барт понял, что ждать осталось недолго.

Вскоре после полуночи в дверь постучали. Полупрозрачная Марджори сияла в свете наружной лампы, но еще больше сияла ее улыбка. Они обнялись, и Барт проводил ее в гостиную. Туман на улице сгустился, и Барт догадался, что они вновь на границе миров.

Они снова разговаривали, смеясь и поддразнивая друг друга, как в старые добрые времена. Когда в ночной мгле стали проступать первые признаки рассвета, Марджори сказала, что ей пора, а ему следует лечь в постель и хорошенько выспаться.

Барт проглотил ком в горле. Он много раз представлял себе этот момент, но все равно очень волновался.

– Можно мне пойти с тобой? – робко начал он.

Марджори удивленно воззрилась на него.

– Я больше так не могу, – слова вырывались из самого сердца. – Мне плохо здесь. Одному. Без тебя. Мне кажется, я больше не понимаю этот мир. Все стало другим. Эти гаджеты, электрические машины, умные дома. Я чувствую себя чужим, как будто мой поезд ушел со станции, а я остался на перроне. Я стар, Марджори, а все вокруг меняется так быстро. Да еще и артрит замучил…

– О Барт… – начала Марджори, но он перебил ее:

– Я хочу увидеть тот волшебный мир, о котором ты говорила. Волшебный мир, где нет больных коленей и старости, и где мы снова будем вместе. Разве я так много прошу?

Какое-то время Марджори сидела, закусив нижнюю губу и глядя в пространство. Казалось, она прислушивается к чему-то. Возможно, так и было. Барт чувствовал: в эти мгновения решается его судьба, и решение принимает отнюдь не Марджори.

Тут лицо жены просветлело. Она протянула руку, и Барт с готовностью схватился за нее, поднявшись на ноги и в последний раз поморщившись от боли.

Держась за руки, они покинули дом, многие десятилетия бывший им родным. Вскоре их силуэты скрылись в густом тумане сырой октябрьской ночи.