Вера Алексеевна заметила неожиданно для себя, что голос рассказчика Фёдора Ивановича, да и сам рассказ действует на неё успокаивающе. Он спросил с куртуазными извинительными нотками:

– Может, это вам не слишком интересно, да и рассказчик навязчив…

– Ну, что вы, даже очень интересно… Я ведь ничего об этом не знаю… Я ведь простая медсестра… А здесь проездом… Рассказывайте, ваш рассказ и учительский уверенный спокойный голос меня только успокаивает…

И он увлечённо рассказывал ей нечто интересное, мол, Одигитрия в переводе с греческого означает – «Путеводительница», «Наставница». Причём древний образ Богоматери, по преданию написан евангелистом Лукой, сподвижником апостола, и хранился он в храме Константинополя Одигон монастыря Панагии Одигитрии. По легенде в русские земли икона попала в середине в 1046 году, когда византийский император Константин Мономах Константин благословил ею в дорогу свою дочь царевну Анну, ставшую женою князя Всеволода Ярославича. Икона стала родовой святыней русских князей, символом преемственности и династической близости Константинополя и Руси Московской. В начале 12 века князь Владимир Мономах Владимир перенёс икону в Смоленск, где заложил собор Успения Богоматери, в котором впоследствии и разместил христианскую святыню. С тех пор икона стала называться Смоленской, а Смоленск – градом Пресвятой Богородицы, а собор – Домом Ея. Церковное предание приписывает иконе помощь в спасении города в 1239 году от нашествия хана Батыя. В 15 веке икона оказалась в Москве. По всей видимости, эту икону дал великий князь литовский и смоленский Витовт своей дочери Софье, супруге московского великого князя Василия Дмитриевича, когда она была в Смоленске в 1398 году для свидания с отцом и получила от него много икон греческого письма. В 1456 году по просьбе посольства епископа Смоленского Мисаила великий князь Василий Тёмный вернул икону в Смоленск. С неё был снят точный список «мера в меру» и в то время поставлен в Благовещенском соборе Кремля. Только 28 июля 1525 года Смоленский образ Пресвятой Богородицы Одигитрии был перенесён в Новодевичий монастырь.

– А почему же икона Одигитрия оказалась в Москве, если её московский князь, как говорите вы, дал разместить в Смоленске.

– О, то интересная история обета великого князя Василия Третьего. Его дед Василий Тёмный отказался от Смоленска и Смоленской земли «навеки» по договору с великим литовским князем Литвы Казимиром в 1449 году. Но при его сыне князе Василии Ивановиче, спор за Смоленские земли и Смоленск возобновился при усилении Москвы. В ходе очередной русско-литовской войны под стенами осаждённого Смоленска русскими войсками князь Василий Иванович в 1514 году дал обет такого символического содержания: «Коли Божией волей доставлю в свою вотчину град Смоленск и земли Смоленские, тогда поставлю в Москве на посаде Девичьем в монастырь, а в нём храм во имя Пречистой Богородицы». Осада Смоленска была короткой, всего один день, 30-го июля 15140го литовский гарнизон, а на следующий день 31-го июля смоляне были приведены к присяге Москве… Навстречу князю Василию, въехавшему в свою Смоленскую отчину, горожане во главе со своим епископом Варсонофием вынесли чудотворную святыню Одигитрии… И обет Василия будет исполнен: город взят, пора строить в Москве Новодевичий монастырь со Смоленским собором…

– Вот, я и успокоилась, Фёдор Иванович… Я готова идти с вами в Смоленский собор…

– К сожалению, он закрыт, Вера Алексеевна… Есть действующая церковь, так что туда мы можем пройти, если её не закрыли по случаю природной катастрофы…

– И палаты Иринины покажите?..

– Конечно, покажу, Вера Алексеевна…

При входе в ворота монастыря она тихо спросила его:

– Как погибла ваша жена Ирина-Александра?

– Её убили бандиты и сбросили с поезда, скрывая следы преступления.

В монастырь их вдвоём и ещё несколько посетителей не пустила милицейская охрана на входе.

– Вы, что не видите последствия урагана?

– Видим, милок, видим… – прошамкала беззубая бабка в лицо молодому милиционеру, – всё видим, но служба-то должна идти независимо от всего-с… Как будто всё нормально…

– Ничего себе нормально, – возмутился милиционер, – крестов нет, а два креста повисли на кровле, на честном слове держатся… Упадут и башку снесут за милу душу… А нам отвечать, коль шустрых посетителей пустили…

– От креста падающего погибнуть не жалко, – прошамкала бабка, – это даже считается за честь от креста или под крестом душу грешную отдать…

Милиционер махнул рукой и стал закрывать ворота наглухо. Фёдор Иванович только и успел спросить:

– А надгробные памятники и могилы не пострадали?

– Пострадали… Особенно сильно могила Дениса Давыдова…

– А что с ней, – успела спросить Вера Алексеевна со слезинками на глазах. Но ответ так и не услышала ответа служивого из-за запертых ворот. – Вот и поэт-партизан пострадал от ночного страшного вихря…

– Какого вихря, милая, от урагана чёрного ночного, бури дьявольской жуткой… – поправила её бабка. – За грехи наши святой монастырь пострадал, и упокоенные там под землёй в гробах перевернулись… Неспроста это, знак какой… Такого ещё в стольной Москве никогда не было…

Видя, как старуха молча и недовольно отошла от ворот, Фёдор Иванович сдавленным шёпотом прошептал в ухо Вере Алексеевне.

– Было, было такое в 1904-м накануне революции… Тоже по Москве слухи ходили – неспроста это… А потом расстрел царя девятого января, баррикады на Красной Пресне… Революция 1905-го… – Он сделал лёгкую паузу и предложил. – Идёмте прогуляемся вокруг знаменитого пруда по набережной. Я вам много чего могу рассказать об этом…

– Хорошо… Только про революцию… контрреволюцию не надо… И так все уши забили этим после 91-го… Хватит, мне современная история революций и контр… как бы это помягче сказать, противна… От них и я, и моя семья настрадались… Жертвы мы этих революций и контр…

Фёдор Иванович только пожал плечами, но не стал ничего больше расспрашивать. Постарался как бы полегче перевести разговор на другую, более отдалённую тему.

– Вы историю своего рода знаете?

– Откуда?.. Ни князей, ни дворян в нашем роду отродясь не было, так что… Историю рода из меня клещами выпытывай, ничего не узнаете… Извините, что взять с простолюдинов…

– Не скромничайте, Вера Алексеевна, наверняка в вашем роду были какие-нибудь давние тёмные предания, легенды… И, возможно, если вспомните, поймёте, что история вашего рода принадлежит всем…

– Вряд ли, – мягко улыбнулась она, – так какие-то рассказы бабушек и дедушек о войне, каких-то семейных тайнах…

– Вот, видите, значит, какие-то родовые семейные тайны, прорастающие издревле, были, есть… Не так ли, Вера Алексеевна?..

– Возможно, есть, только наши тайны никому не интересны, вообще… Вам, например… Так ерунда на постном масле… Вряд ли что вас заинтересует, на чём вы остановите внимание… – Голос её вдруг стал серьёзным и суровым. – Да и ни к чему в чужие тайны чужим людям вникать, совсем ни к чему…

– Как знаете, – мягко ответил Фёдор Иванович, – может, вы и правы, чужакам ни к чему… «А чтобы близкими и родными стать, так для этого время требуется, – подумал грустно он, – много времени», задумался и сказал. – О каких-то тайнах времени, многих легендах как вихрях Новодевичьего вы услышите от меня сегодня, если захотите, конечно…

– Конечно, захочу… Особенно в такой знаковый мистический день 21 июня 1998 года… Исторический по-своему день…

– Да, у меня ночь с двадцатого и на двадцать первое с природным ужасом сопряжена, жутью вселенской…

– Вот видите, и у меня тоже, Фёдор Иванович, душа и сердце в пятки ушли… До сих поджилки трясутся, как вспомню… Как видение в тёмное страшное видение сегодняшней действительности переходит… Ужас смертный…

Они уже неторопливо шли по набережной вокруг монастырского пруда у кирпичных стен обители…

– Какие же легенды Новодевичьего вы хотите услышать, Вера Алексеевна?