Ни ему самому, ни отцу, если бы он не сопротивлялся, ничего не грозило. У обоих волосы были цвета льна.

Много позже, через пятнадцать лет, он найдет убийцу родителей, тогда, когда уже совсем прекратит его поиски, смирившись с тем, что кто-то другой отправил в ад черную душу наемника по имени Олаф. Он тогда уже будет лейтенантом в «Мертвых голов». Его рота остановится на постой в трактире и хозяин, выскочив во двор, вскинет руку с сжатым кулаком вверх и гаркнет традиционное приветствие ландскнехтов:

– Реж, коли, руби!

Капитан, свесившись с седла, хлопнул трактирщика по плечу:

– Олаф Менкье, тебя еще не спалили?

А затем обернется к Роланду:

– Знаешь, Мертвый, за что его прозвали Мизинчиком?

Роланд покачал головой, не услышав вопроса, он словно завороженный смотрел на пускающую лучики серьгу в ухе трактирщика. Серебряную серьгу, выполненную безвестным ювелиром в виде сжатого кулака.

– А потому что он был самым маленьким в нашем копье9. Я ведь в «Стальных кулаках» начинал карьеру. Это уже потом после семилетней войны меня взяли в «Мертвую голову».

– Где твои усы с косичками, Олаф? – Роланд спрыгнул на землю, едва удержавшись чтобы не выхватить кацбальгер и не вонзить его в живот трактирщика. Как когда-то тот проделал с его отцом. Он не убил Олафа, не потому что Капитан и солдаты этого не поняли бы, и возможно после расправы его ждал трибунал, нет. Плевать ему было и на недовольство солдат и на суд капитана, к тому же он не думал, что дело зайдет так далеко. Его любили, насколько вообще наемники могут любить, в роте Роланд считался любимчиком фортуны и когда он брался за дело никто не оставался внакладе. Он не зарезал трактирщика сразу как узнал, только потому, что желал насладиться его смертью, а перед этим рассказать, за что тот так мучительно умирает.

Он приблизился к низенькому толстячку, тот макушкой едва доставал Роланду до подбородка, а ведь убийца родителей, тогда в детстве, показался ему огромным, словно замковая башня, бесстрастно глядя в лицо. Наемник постарел – тело обрюзгло, лицо избороздили морщины, а волосы съела плешь. Сколько ему? Лет пятьдесят? Долгожитель для наемника. Что же пожил и хватит.

– А, – махнул рукой трактирщик, – сбрил, жена ругается – колются мол. Ну, заходите, располагайтесь, сейчас все равно пусто, так что всех обслужу, а вас капитан, и вас лейтенант, так вообще по высшему разряду.

Роланд не убил его – не смог. Хотя уже мгновенно, еще по пути в трактир, спланировал, как это сделает. Уедут они со двора, он с полдороги под благовидным предлогом вернется, и убьет толстяка Олафа, а после сожжет его трактир дотла.

Но войдя в зал, понял, что не сможет. К хозяину, едва он переступил порог, подлетела пухленькая женщина лет сорока и, нежно обняв его за талию, улыбнулась гостям.

Роланд сглотнул, из-под чепца на лоб женщины выбилась медно-рыжая прядь волос.

– Вот капитан, знакомьтесь – жена моя, Сара, а это, – он махнул рукой в сторону кухни, из-за дверей которой выглядывали улыбающиеся детские мордашки, – дочки мои.

– Отец, – донеслось из-за спины, – лошадей распрягать?

Роланд медленно повернул голову на голос, в дверях стоял мальчишка лет девяти, очень похожий и на мать и на отца одновременно.

– Сын мой. – С гордостью произнес Олаф и обратился к капитану. – Надолго к нам, заночуете?

– Нет, поедим и уедем.

Роланд прикрыл глаза, и сжал кулаки, поняв, что не сумет отомстить за смерть родителей. Уж очень его месть будет похожа на то, что произошло с ним в детстве. И если он прикончит трактирщика, то кто знает, может быть и за ним, лет эдак через пятнадцать заявится такой вот как он мститель.

Роланд так сильно стиснул пальцы, что тонкое стекло бокала хрустнуло и вино потекло ему на колени, пятная багрянцем ткань штанов.

– Мьерде10, – он грязно выругался, стряхивая капли на пол. Штаны его, тонкого шелка с еле заметной вышивкой по бокам, были безнадежно испорчены.

– Сеньор, – в комнату заглянул хозяин заведения, Сантьяго Гонсалез, – Вас хочет видеть сеньорита.

– К дьяволу всех сеньорит, – рявкнул Роланд.

– Но это, – хозяин быстро просеменил к нему и жарко зашептал, кто его хочет видеть.

– Долорес Де ЛаВега? – повторил он вслед за Гонсалезом. – Да, таким сеньоритам отказывать не принято. Хорошо, веди.

И добавил чуть слышно, когда за хозяином затворилась дверь:

– И что, дочери сиятельного графа понадобилось от ночной тени?

– Капуло11! – он снова выругался, глянув на пятно испачкавшее штаны.

И ведь не сядешь, не прикроешь испачканное место плащом, невежливо встречать даму сидя. Взглянув на пятно еще раз, он мысленно плюнул, теперь ничего не поделаешь.

Дверь бесшумно отворилась и в дверях возникла Долорес Де ЛаВега. На пороге она остановилась и, небрежно махнув кому-то рукой, затянутой в тонкую кружевную перчатку, зашла внутрь. Нет, не зашла, поправил себя Роланд, вплыла, такой грации он давненько не видел. Последний раз такие плавные и завораживающие движения он наблюдал у молоденькой байлаоры12, что танцевала в праздник Росио13 на главной площади Оливы.

Дверь закрылась, и они остались вдвоем. Роланд в изумлении приподнял бровь – это немыслимо, чтобы незамужняя сеньорита осталась в комнате с мужчиной одна, без сопровождения. Это поступок попирал все устои общества. Видимо случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, если девушка отважилась на подобное.

– Сеньорита, – Роланд вежливо поклонился, – присядете, выпьете вина? Здесь подают превосходное Альенское.

Роланд видел ее несколько раз издали, тогда она показалась ему красивой, но несколько холодной, что было так не характерно для женщин юга Спании, но представлен не был, как не бывает представлен уличный пес породистой кошечке знатной госпожи. Сейчас, вблизи, она показалась ему еще более красивой и, вот странно, не такой холодной. Он невольно залюбовался ею. Женщины славной Оливы были красивы, но Долорес была прекрасна. Даже, пожалуй, красивее Изабеллы, хоть раньше он думал, что такое невозможно.

Прекрасные темные глаза Долорес Де ЛаВеги сузились, а пухлые губы поджались так, что рот стал похож на шрам. Но все же она присела на отодвинутый Роландом стул, грациозно подобрав узорчатый подол восхитительного траджес де фаралес14. На секунду мелькнула тонкая лодыжка и маленькая ступня в расшитой золотом туфельке.

Затылок сеньориты Долорес был не мене красив, чем ее лицо. Густые черные волосы были забраны в высокую прическу, и Роланд видел меж краем расшитого в тон платья мантона и линией густых волос полоску смуглой кожи.

– Сеньор Муэрто, – прервала его любования сеньорита Де ЛаВега, – я пришла сюда не вино пить, у меня к вам, как бы это сказать – конверасион привада.

– Приватная беседа? – переспросил Роланд, обходя девушку и усаживаясь на стоявший напротив стул.

Разделявший их стол мешал разглядеть ее руки, но по движению плеч угадывалось – девушка нервно теребит складку шелкового платья.

Взгляд его скользнул по расшитому лифу, прошелся по изящной шее, круглому подбородку, пухлым губам, тонкому с горбинкой носу и остановился на темных глазах, с неестественно расширенными зрачками.

Да, она боится – осенило его, вот и нервничает, а совсем не из-за того что уединилась с мужчиной, как он вначале подумал.

Интересно, чего может бояться, дочь правителя города? Старый граф, Долорес была поздним ребенком, железной рукой правил городом. Его если и не боялся, то, как минимум, уважал даже глава лас сомбрес дела ночи15. К тому же, по слухам, девушка пользовалась уважением в низших слоях Оливы. Она содержала несколько домов призрения и сиротских приютов. Так что обидеть ее не пришло бы в голову и самому закоренелому матону16. Если только…