— Что посоветуете, Государственный Совет? — задал я вопрос всем присутствующим.

— Допустить усиления Фридриха неможно! — взял слово, после непродолжительного всеобщего молчания, Алексей Разумовский. — Матушка-государыня воевала бы пруссака!

Этот, где уместно, а где и не очень, но всегда ссылается на мнение уже умершей Елизаветы, даже не заботясь осознанием того, что это самое мнение было часто шуваловским. Но и в этом подходе резонов было немало, тем более, что кардинально изменять елизаветинские векторы внешней политики я не собирался. Но и сразу же соглашаться с первым высказанным на Совете мнением и расходиться, не стоило.

— А что плохого нам даст усиление дядюшки? Ослабление Австрии и ее большая податливость и угодливость нам? Чем больше мы будем нужны австрийцам, тем больше мы можем у них затребовать взамен на наше участие, — задал я провокационный вопрос, чтобы выявить действительные мнения присутствующих.

Если про «бить пруссака» говориться только в угоду мне, то сейчас собравшиеся советчики задумаются над тем, что я действительный фанат своего родственника и склонен даже к союзу с Пруссией. Посмотрим на подхалимаж.

— Ваше Величество, — начал говорить Христофор Антонович Миних, уже снова ставший генерал-фельдмаршалом. — Нужно биться с Фридрихом, которого уже начинают называть «великим», при том, что именование сие в угоду, скорее, самому монарху. Он заберет себе Курляндию, не спрашивая у поляков, приблизит свои границы к Российской империи и станет угрожать уже нам. Пруссии нужны нынче только люди, коих поставить в строй и не важно, поляки это будут, или саксонцы с чехами. Серебро и оружие может дать и Англия. Когда же Фридрих захватит Саксонию, а я уверен, что удар будет нанесен туда, его армия может возрасти с двухсот тысяч, до трехсот. С Курляндией уже триста пятьдесят тысяч. Бавария также может быстро переметнуться к прусскому королю — четыреста пятьдесят тысяч. Богемия, которая падет после Саксонии — еще прибавит до ста тысяч штыков. А что захочет он, простите, Ваш дядюшка, на ужин, если так плотно пообедает?

— Я в восхищении, Христофор Антонович. Такие образы в словах и еще и арифметика! — я был удивлен спичем Миниха.

За войну с немцами высказывается природный немец! Хотя, нет, он то как раз саксонец и начал свое выступление именно с того, что его бывшая Родина падет первой. И насколько же прозорлив оказывается Миних, да при его инженерном и прямолинейном складе ума!

Я не знал, когда именно начнется, вернее началась в иной истории та самая Семилетняя война. Вроде бы попозже 1752 года. В этой реальности Австрия должна быть чуть ослабленной из-за ее не очень удачного участия в войне с Османской империей. Франция, опять же чуть ослаблена нашей победой при Берг-оп-Зоме. И Фридрих может выгадать время, когда, по его мнению, мы завязнем в Персии и ударить. Вот только мы не завязнем!

Послезнание подсказывало, что Фридрих Прусский нанесет сокрушающий удар именно по Саксонии, между прочим, «вотчине» польского короля Августа III, что говорит в пользу того, что оборачиваться и спрашивать мнения у Речи Посполитой, Фридрих не будет. И захват Саксонии будет иметь целью увеличение армии прусского короля. Потом Фридрих должен, если сценарии войны будут похожие, разбить французов. Только русские, ценой неимоверных потерь, остановили в той реальности пруссаков! Нет сомнений, что остановят и сейчас!

Так что, задача минимум — сработать не хуже, усредненная задача — взять Кенисберг в свое подданство, что, знаю, было в иной реальности. Тогда именно я и вернул этот город и земли вокруг его обратно Фридриху. Сейчас не отдам. России нужен незамерзающий порт в Балтике, да и Эммануил Кант не повредит, а то нету возможности открыть еще один университет только по той причине, что некому преподавать.

— А что скажете Вы, Петр Семенович? — спросил я Салтыкова.

— Пруссака бить можно и нужно, Ваше Величество. Но следует тогда вертать назад, ушедшие в персидские земли, полки. Да готовится к большой войне, — высказался «министр обороны».

— Нельзя, господа! Те земли важны для России! Если сейчас оставить Кавказ, то после понадобится больше русской крови для возвращения влияния моей империи, — я оглядел всех собравшихся. — О русском присутствии на Кавказе разговора не ведем, но не все еще высказались о нужности войны с Пруссией.

— Ваше Величество! А сами Вы к какому решению близки? — спросил Степан Апраксин, который, как только понял, что Бестужев попал в опалу или даже арестован, начал своего патрона сторониться и демонстрировать всяческую угодливость.

Мерзко, не люблю такого, но пока стерпеть способен. Если Апраксин не занимается строительством своих домов, да чревоугодием, с него получается неплохой штабной генерал. Вернее, мог бы получится, но уже не судьба.

Генеральный штаб образовывался на основе квартирмейстерств. Реформа эта только началась. Если относительно обмундирования, частью и оружия, у меня были сомнения, то в отношении первой из, как я думаю, череды военных реформ, не сомневался. В наполеоновской армии штабы проявили себя, как важный элемент общей военной машины. И я надеялся, что русская штабная культура будет передовой уже потому, что мы первые будем ее создавать.

Генеральному штабу так же поручено выстроить новую систему комплектования войск с дивизионного уровня, до армии. Дело в том, что до сих пор дивизия, не говоря уже о корпусе, формируется просто прибытием полков. Эти полки чаще разные, редко одни и те же, что собирались в дивизию ранее. О каком-либо боевом слаживании в данном случае говорить не приходится.

Теперь же ведется работа по созданию военных округов, с казарменным размещением войск. Ранее все полки располагались на постоях в домах невоенного населения. Теперь, пусть и постепенно, но строятся военные городки, по типу тех, что уже существуют в Ораниенбауме, Люберцах, Ропше и строятся в Царском Селе и под Ригой.

И Генеральный штаб в такой обновленной армии занимается тем, что выстраивает взаимодействие между и родами войск и между подразделениями.

И все бы хорошо, и мог бы работать Степан Апраксин, но Шешковский, отрабатывая Бестужева «накопал» и на начальника Генерального штаба. Банальное воровство и масштабное использование солдат для собственных нужд. Солдатики и землю пахали и урожай собирали и строили и ремонтировали. При этом они находились на государственном обеспечении.

«Зря ты так, Степашка! Пойдешь, ведь следом за Бестужевым! Ты в Совете только потому, что Россия воюет. Придут войска из Персии, и тебя, и твоих прикормышей в армии, заменю!» — подумал я, но сказал Апраксину иное:

— Свое решение я должен принимать опосля того, как все мои советники опишут собственное видение проблемы, — сказал я и стал выслушивать тех, кто еще не говорил.

Михаил Михайлович Голицын заверил, что флот свою работу в войне с Пруссией выполнит полной мерой, тем самым обозначая, что он против Фридриха и никаких терзаний по поводу предстоящего противостояния, не испытывал. Ну, ему, с одной стороны, проще всего. Флот Пруссии — это всего-то одиннадцать вымпелов, далеко не самых боеспособных. Так что уже Рижская эскадра, не говоря о всем Балтийском флоте, может разбить пруссака на море. Тут главное, чтобы англичане не начали шалить. Мы с Англией окажемся врагами, но я почти был уверен, что боевых соприкосновений между нами не должно быть, по крайней мере в Европе. Иначе, даже в ущерб себе, но прекращу поставки островитянам. Посмотрим тогда, сколько английский флот продержится без русских и французских канатов и леса. Пусть для этого мне и придется приостанавливать некоторые проекты.

Кирилл Разумовский так, как и его брат, ратовал за войну с Фридрихом, ибо «на то завет матушки-государыни». Видимо, у Елизаветы были свои личные мотивы считать необходимой войну с Фридрихом, именно с ним, не с Пруссией. Может быть потому, что тот писал похабные пасквили на русскую государыню. Она так же не оставалась в долгу, называя прусского короля не иначе, как мужеложцем. А личное и эмоциональное в решениях Елизаветы Петровны часто было определяющим.