Были случаи отравления айну, когда японцы в «знак примирения» предлагали сдобренное ядом саке [используются некоторые данные из истории Менаси-Кунаширского восстания айнов 1789 года]. Тогда умерли пять старейшин, остальные же роды подняли восстание и разгромили только что образованное поселение клана Мацуи.

Прошел уже год с начала той войны, в которой погиб Ильичев, а командование взял на себя мичман Егоров Иван Васильевич. Резвятся казаки, обучая охотников айну своим премудростям и нападая на японские отряды, укрепляются поселения туземцев, организовываются караулы и дозоры. Уже разгромлено два отряда карателей, а всего убито до двух сотен японцев. Потери же айну еще больше, подходят к тысяче человек.

Что касается пакетбота, то это именно он дал свой последний и решительный бой две недели назад, когда разбил шесть японских джонок с десантом. Сам же русский корабль был взят на абордаж, в ходе которого Ильичев, приказав оставшимся в живых прыгать в воду, подорвал остатки порохового заряда.

— Вот дела!!! — Елагин почесал затылок.

Это была его привычка, от которой капитан избавлялся с самого детства, но в моменты больших переживаний руки Ивана Фомича непроизвольно тянулись к затылку. Выглядело это глупо, по-мужицки, но после такого рассказа Елагину было все равно, как он выглядит.

— И у айну уже есть бумага о верноподданничестве государыне? — спросил капитан Сапина.

— Да, Ваше Высокоблагородие! — четко ответил ранее матрос, а сейчас командир маленького партизанского отряда борцов за независимость.

— Ну вы, братцы, и начудили! — Елагин покачал головой.

— Капитан говорил, что мы, русские, иначе не можем. Негоже отступать из-за первой же опасности! — несколько торжественно сказал матрос.

— Что делать-то? — спросил капитан и, видя, что Сапин не собирается давать советы вышестоящему начальству, добавил: — Да говори уже, как видишь выход из положения!

— Ваше Высокоблагородие, так Вы и есть выход. Ну куда там японам тем справиться с цельным линкором, да и фрегатом. У нас уже и пороху нет, а то иначе война бы шла. Прибывал в середине лета знатный японец, предлагал откупиться от нас да оставить себе Кунашир, а Эдзо [Хоккайдо], значит, им отдать. Может и на иное пойти, мы условились встретиться опосля. А то, тать такая, силой нам грозил! Так это его кораблики и потопили.

— Вот что! — уже приняв решение, Елагин даже повеселел. — С Японией у нас соглашений нет, а они напали на русских моряков. Посему мы в праве своем. Окромя этого, айны уже российские подданные, тако же империя своих людишек защищать должна. Побуду я тут пару месяцев, построим остроги, пушки поставим, вдоль берегов Японии прогуляемся, глядишь — и Эдзо русским островом станет. А тут зело добро поставить и порт, и верфи. Лесу маловато, да найдем, где дерево.

Почти семьсот человек, не считая оставленных на вахте, высадились на берег, и закипела стройка, по всем законам современной фортификации. Казаки пошли пошалить к японским базам, что еще оставались на острове, иные стали еще более усердно обучать подлым приемам боя уже новых русских подданных. Таких странных, волосатых… А их женщины, если только не уродуют себя черными красками на лице, могут быть очень даже пригожими.

*………*………*

Петербург

22 октября 1751 года

Марфа Егорьевна была ни жива ни мертва. Сильная женщина, она, оказывается, не столь твердо стояла на ногах, чтобы пережить потерю своего мужа. Еще тогда, как Петр Иванович был только лишь пажом при Петре Великом, Марфа томно вздыхала от вида статного красавца. Может, он не был столь пригож и ростом не вышел, но для нее Петр Шувалов был всем.

Женщина прощала все измены, знала, что он вернется, он всегда возвращался. Она прощала ему и порой оскорбительное поведение, и даже прямую брань. И сейчас она не могла надышаться, не хотела есть, не получалось выспаться. Только когда сам организм резко отключался от трех-четырехдневного бдения, она спала. С едой становилось чуть полегче. Пищу принимать получалось, но лишь тогда, когда Марфа думала о мести.

После того, как Марфа Егорьевна узнала о смерти своего любимого, женщина прекрасно поняла, что ее жизнь сейчас — лишь недоразумение, которое скоро так или иначе, но будет исправлено. Нет, тогда, в первые дни, она напротив считала, что повезло как раз Петру Ивановичу, что он первым ушел в иной мир, а ей было больно, изнуряюще больно. После появилась цель… Наказать, отомстить, уничтожить!

Касалось, жажда мести ослепляла Марфу, но это было не так. Она тщательно и скрупулёзно продумывала удар по Петру Федоровичу. Но убить было мало. Уколоть, чтобы он так, как и она, молил о смерти, но жил с этим грузом, мучился. Если Марфа убила бы наследника, то пострадал бы весь род Шуваловых. Да и черт с ними, но вот сыновья… Николай и Андрей, даже невзирая на их малолетство, попали бы в такую опалу, что вряд ли отмылись бы до скончания своих дней. А то и вовсе стали бы растить репу в Сибири.

Сказавшись больной, вдова некогда всесильного Петра Ивановича Шувалова искала болевую точку у цесаревича. Ей даже было безразлично, что на большинстве предприятий ее погибшего мужа уже вовсю хозяйничали люди петровского пса Шешковского.

На мануфактурах стали появляться вооруженные люди, которые говорили, что пришли защитить предприятия от разорения. На деле же эти ушкуйники требовали подчинения у всех управляющих, со временем перенаправляя прибыли в неизвестном для Марфы направлении. Не было у женщины такой силовой поддержки, чтобы выгнать, а лучше изрубить захватчиков, она и не предпринимала действий. Да и зачем ей деньги, если нет Петеньки⁈ Если только сыновьям! Но на их бытность хватит, у Шуваловых денег больше, чем нужно для роскошной жизни пяти поколений, даже без предприятий.

Два месяца Марфа не видела возможности для удара. Она продумывала даже убийство Екатерины, но пришла к выводу, что так только поможет цесаревичу, который многое сделал, чтобы жены не было рядом с ним уже больше полугода. Убийство наследника Павла или Анны? Но это мало чем отличалось бы от убийства самого Петра Федоровича. Да и любила своих внучат подруга Елизавета, и Марфа часто игралась с ними. Не настолько еще вдова сошла с ума.

Марфа Егорьевна начала искать ту, с кем спит наследник-цесаревич. Если это служанки, так вновь думать и выжидать момент. Но вдруг нет, и эта дама будет из благородных!

Петр Федорович таился и, на удивление, до сих пор мало кто знал, куда частенько уезжал наследник с малым сопровождением. Могло показаться, что Петр Федорович ездит тренироваться к своим башибузукам в Ропшу. На самом же деле, причины поездок были не столь очевидными. Поняла это Марфа тогда, как до нее донесли слух, что дочь сербского генерал-майора Ивана Шевича беременна. Марфе Егорьевне удалось найти человека, который подкупил истопника в Ропше, за большие деньги причем. Вот этот мужик из солдат-отставников и раскрыл подробности, но только касательно Иоанны Шевич. Сложить два плюс два Марфа, урожденная Шепелева, всегда умела, пусть и не блистала образованием.

Началась работа по поиску путей подхода к Иоанне. Тут Марфа Егорьевна встретилась с серьезнейшим сопротивлением и даже чуть не раскрылась. Ее человека взяли на попытке подкупа служанки. Пытали, но отставной офицер, который был многим обязан Петру Ивановичу Шувалову, молчал, а после и помер. То ли каты перестарались, то ли уже немолодое сердце не выдержало.

Но дело сдвинулось с мертвой точки, Марфа нашла, куда нанести болезненный укол. Теперь лучше поехать в имение и там спокойно подумать, что с этим делать, а главное, когда.

*………*………*

Город Мешхед

14 ноября 1751 года

Шахрох-шах уже смирился со своей судьбой. Теперь он слепец, как был слепым и его отец Реза-Кули-хан. Два года назад Мир Сеид поднял восстание и смог захватить, казалось, неприступный Мешхед. Тогда, смеясь над пятнадцатилетним внуком великого Надир-шаха, мятежник Мир Саид ослепил Шахроха, но уже скоро узурпатор сам пал. А внук последнего правителя всего Ирана вновь занял трон своего предка.