Джим задыхался и отчаянно молотил руками, весь облепленный склизкой тиной. Он даже не сразу сообразил, что болото, где он тонул, было на самом деле ему по грудь. И вдруг откуда-то сбоку раздался голос:

– Давай ко мне, парень. Тут у меня пара ярдов сухой земли. Не знаю, чем тебе это поможет, но выбирайся сюда.

Голос был в точности как у лягушек из мультиков. С сильным британским акцентом, причём явно кокни, и с характерным упором на гласные, типа как у Мика Джагера, но не когда он поёт, а когда говорит. Голос лягушки, если это и вправду была лягушка, вполне заслуживал доверия. Впрочем, других предложений всё равно не поступало, так что Джим пошёл в направлении голоса, с трудом продираясь сквозь плотную тину.

– Скажи ещё что-нибудь. Ты там где?

– Тебя, стало быть, из тарелки летающей выкинули? Получили, что надо, – и пошёл, милый, вон? Прямо в болото? Эти пришельцы, скажу я тебе, те ещё мудаки.

Джим брёл по пояс в воде, пробираясь сквозь заросли камыша. Было почти совсем ничего не видно. Над болотом клубился густой туман. Похоже, лягушка-кокни вела его в правильном направлении. Главное, чтобы она не умолкала.

– А что, часто у вас тут выбрасывают людей из летающих тарелок?

– Да постоянно. – Теперь лягушачий голос звучал пресыщено и устало, мол, задолбали уже, бросают чего ни попадя.

– Постоянно?!

– Ну, может быть, и не каждый лень, но достаточно часто. Уже давно было замечено, что у пришельцев какая-то особая тяга к юрскому периоду. Может, это как-то связано с астероидом Немезида.

Джим окончательно растерялся:

– К юрскому периоду?

– Ну да.

– Ты хочешь сказать, мы сейчас в юрском периоде?

Лягушка кашлянула. Может быть, чтобы прочистить горло.

– Или в его реконструкции, максимально приближённой к оригиналу.

Джим резко замер на месте. Ни хрена себе.

– Что, удивился? Все сперва удивляются. В смысле – кто выпал из НЛО.

– То есть мы в юрском периоде?

– В юрском периоде.

– Быть не может. Не верю.

– Боюсь, что поверить придётся, сынок. Тем более что тут от тебя ничего не зависит. Всё, что ты можешь по этому поводу сделать со своей стороны, – попытаться не дать себя съесть. Что, кстати, очень непросто в здешней пищевой цепочке. Хотя я тебя понимаю. На твоём месте я бы тоже, наверное, расстроился. Ну ещё бы: в один миг опуститься от Царя Природы до ходячей закуски.

Словно в подтверждение его слов, туман расступился, и вдали показалось что-то большое и страшное. Больше пятидесяти футов ростом, с длинной змеиной шеей и таким же хвостом, с туловищем размером с небольшой холм и сморщенной, в корке засохшей грязи, зелёно-коричневой шкурой, похожей по расцветке на армейский камуфляж. Зверюга мирно щипала листья с верхушки средних размеров деревца; малейшее её движение поднимало волну на болоте, так что Джима едва не сбивало с ног. Джим Моррисон застыл, потрясённо разглядывая своего первого живого динозавра. Он вдруг пожалел о своём неосторожном решении назваться Королём-Ящером. В плане монаршего величия эта зверюга давала ему сто очков вперёд. Джим не был уверен, кто это – бронтозавр или диплодок. Он их всегда путал. Лягушачий голос услужливо подсказал:

– Да ты не бойся, приятель. Она травоядная.

– А то я не знал, – буркнул Джим, которому было стыдно признаться, что испугался до полусмерти.

– Знал, конечно.

В это мгновение зверюга вытянула свою бесконечную шею, запрокинула к небесам крошечную головку и издала громкий, но странно мелодичный вой, что-то среднее между песней горбатых китов и протяжным гудком туманного горна. В ответ раздался точно такой же вой – откуда-то из болот.

– Они любят петь по вечерам.

Хотя Джим не сомневался, что лягушачий голос – равно как и археологи из его времени – были правы в своём предположении, что эти динозавры вполне безобидны, он всё же дождался, пока зверюга не закончит свои песнопения, и только тогда решился сдвинуться с места. Рассуждал он примерно так: разъярённый бык тоже формально травоядный и безобидный, но никто в здравом уме не станет махать красной тряпкой у него перед носом, а он, Джим, понятия не имел, может ли сыграть роль красной тряпки в случае с диплодоком.

– Она всё же заставила тебя понервничать, да?

– Всё, что больше меня по размерам в несколько тысяч раз, заставляет меня сильно нервничать.

Впереди показался участок твёрдой земли, поросший жёсткой травой и какими-то чахлыми деревцами вроде плакучих ив. Он возвышался над уровнем воды на какие-то пару дюймов, но туман здесь был всё-таки не такой густой, и Джим разглядел вдалеке струйку дыма – надо думать, из действующего вулкана. Похоже, это и вправду юрский период. Доисторические времена. Джим огляделся в поисках говорящей лягушки – или, может быть, не лягушки, – но не нашёл ничего, что могло бы сойти за живое существо, наделённое речью.

– Ты где, дружище?

– Я здесь.

Голос исходил от растения, что торчало наподобие тройного столба между двумя ивами. Джим никогда в жизни не видел такого растения. Три зелёных ствола, похожие на вытянутые в длину тыквы-переростки с отрезанными верхушками, выхолили из чашечки мясистых зелёных и жёлтых листьев, а из «горлышка» каждой тыквы тянулись длинные и тонкие не то щупальца, не то ли побеги – вроде зелёных хлыстов. Джим, однако, не разглядел никакой лягушки – или, может быть, не лягушки. В общем, там не было никого, кто мог бы с ним разговаривать.

– А чего не покажешься?

– Так ты же прямо на меня смотришь. Не знаю, что мне ещё сделать, чтоб ты меня увидел.

Джим заметил, что всякий раз, когда голос с ним заговаривал, нижние листья растения тёрлись о землю синхронно со словами. Он недоверчиво покачал головой:

– Так ты растение?!

– А почему бы и нет?

Вполне резонный вопрос. Джим только плечами пожал:

– А действительно, почему? Просто раньше я никогда не встречал говорящих растений. И голос у тебя как у лягушки.

– Это чтобы лягушки меня не боялись. А то как же я буду их есть, если они ко мне не подойдут?

– Ты ешь лягушек?

– А ты никогда не встречал плотоядных растений?

– Ну, когда я был маленьким, у меня была венерина мухоловка, но…

– Мухоловки – это так, мелочь.

– То есть ты хищное, плотоядное растение?

– А у тебя с этим проблемы? Ты вегетарианец, что ли? Как ты, наверное, понимаешь, с моей, сугубо растительной точки зрения, вегетарианство – это совсем уже никуда не годится.

Джим отступил на пару шагов.

– Я не вегетарианец.

– Рад это слышать.

Джим отступил ещё на шаг.

– А откуда я знаю, что ты не собираешься меня съесть?

Одно из щупалец-побегов возмущённо качнулось – мол, очень обидные ваши слова.

– Ты правда считаешь, что я стану есть существо, с которым мы так душевно поговорили?

– Но ты же с лягушками разговариваешь, прежде чем ты их съешь. Ты мне сам только что это сказал.

– Да, но ты – не лягушка.

– Не лягушка.

– Ну, так подойди поближе и расскажи о своих приключениях с пришельцами.

Джим, однако, не сдвинулся с места:

– Я пока здесь постою.

Щупальце напряглось, будто его глубоко оскорбили.

– Ты мне не доверяешь?

Джим расправил плечи, выпрямился в полный рост и произнёс холодным, педантичным тоном:

– Большинство плотоядных растений, о которых я слышал, приманивают своих жертв, так чтобы до них дотянуться, либо приятным запахом, либо ярким красивым цветом, либо сладким нектаром.

– И ты думаешь, я коварно приманиваю тебя остроумной приятной беседой?

Джим кивнул:

– Я не исключаю такой возможности. В том смысле, что ты же не станешь меня винить за проявление излишней, с твоей точки зрения, осторожности, верно? Я, может быть, и не лягушка, но я такой же съедобный. Тем более что я явно сытнее лягушки, потому что крупнее. Меня тебе на неделю хватит. В смысле – чтобы переварить.

Голос растения звучал обиженно:

– То есть, по-твоему, выходит, что я ничем не отличаюсь от тираннозавра рекса?