Через какое-то время Кульков заметил, что дошёл уже до четвёртой сотни. Но не стал останавливаться. Будь как будет. На то воля божья.

Господь знает, как должно быть.

Дальше считать стал. Уже без присказок. Только цифры одни… только числа голые… Пятьсот… Пятьсот пятьдесят… Пятьсот шестьдесят шесть… Шестьсот… с полтиной… Перевалил за семьсот, за восемьсот, за девятьсот… за тыщу! На вторую попёр… Продолжил свой счёт, отвлёкся, забылся. Понемногу успокоился и потихоньку уснул.

Слава тебе, господи! Случилось.

И вновь явилось прошлое: Василий с Тоней, с любовью взявшись за руки, танцуют ёхор. Ой, как мило…

Рядом такие же пляшущие человечки. Люди.

Хорошо… Душевно.

Всем. И им, и другим, и третьим, и четвёртым.

И тем… что в сторонке стоят… платочки в руках теребят…

Да уж… Всем хорошо. Всем дивно.

Так и должно быть. Праздник же.

Вокруг много разных счастливых лиц.

Всевозможных.

И светлых, и смуглых.

Все веселятся и радуются.

Ох, как чудесно…

Сверкают чёрными, синими, голубыми, карими, жёлтыми и зелёными очами. И широко раскрытыми европейскими, и узкими раскосыми азиатскими. Африканских только не хватает. И австралийских. Американских глаз тоже не видно. Нет. Совсем их тут нет. Отсутствуют они.

И все люди в движении, в танце.

В национальном.

В степном.

В кочевом.

В ярком.

В животрепещущем.

Проходит великий народный бурятский праздник Сурхарбан.

Прелестно! Всем весело и радостно.

Чудесно! Эх, ма-а… Хорошо-то как… Душа поёт…

Выступают спортсмены, атлеты: национальная борьба, перетягивание каната, бег в мешках, конные скачки.

Немного поодаль по мишеням стреляют лучники. Мергены, так их тут называют.

Красиво стреляют! И метко!

Загляденье! Восхитительно!

Мергены всё также стреляют по мишеням.

Вдруг один из них поворачивается и выпускает стрелу прямо в Василия.

Да-да! В него! Именно!

Ни в кого-либо… Ни в этого… и ни в того…

А в Василия свет Никанорыча!

Да! В человека божьего. В жителя земного. В прекрасного человека. В страдальца. В работягу. В трудягу. В семьянина хорошего. И вообще… в вежливого, грамотного и культурного гражданина свой страны, родины, государства российского.

У того поджилки затряслись, чуть не перевернулся, от беды неминуемой спасаясь, опять душа в пятки ускользнула. Сердце замерло. Уши заложило. В висках затикало и заторкало. На глаза пелена наползла. Дыхание остановилось.

Стрела попала точно в цель – в него. В горло.

Крови нет, но боль дикая… Боль страшная… Боль адская… Ужас, как больно!!

Второй мерген делает то же самое. И опять в него. И снова в горло.

Потом третий… Четвёртый… Пятый… Шестой… Седьмой… Восьмой… Девятый… Десятый… Одиннадцатый… Двенадцатый… Тринадцатый…

И вот уже целый поток стрел летит в сторону бедного, бледного и растерявшегося Василия свет Никаноровича.

Ох и ах!! Вот как. В него. И больше ни в кого.

Как же так-то… Почему… Зачем… Для чего…

Увернуться нет никакой возможности; пригнуться, скрыться тоже не выходит.

Да. Попал Василий в переделку. В перетряску. В передрягу. Врагу такого желать нельзя. Если спрячешься, они в Тоню попадут… в жену родную… в дорогушку…

Вася тут же вздохнул полной грудью, встал во весь рост, на цыпочки, выпрямился, вытянулся в струнку, развёл руки в стороны, заслонил супругу своим телом и так стоял, не двигаясь. Терпел. Стиснув зубы. Закусив до боли губы. До крови. До последней капли. До синевы. До черноты. До бесчувствия. До потери сознания. До остановки пульса.

А стрелы всё несутся, несутся и несутся. Мчатся! Как угорелые… Стремятся цель поразить, в него вонзиться.

Вот они: летят и летят… шуршат, искрятся, блестят на солнце, переливаются…

Жгучие. Нахальные. Наглые.

Шевелиться нельзя. Никак нельзя. Тоню необходимо защищать! Половинку свою…

Адскую боль терпеть надо. Сжать зубы и терпеть.

Антонину спасать нужно. От стрел этих острых. Не дай бог, заденет.

А они всё летят!.. летят… и летят…

Ох… как страшно… Ах…

Горло уже не воспринимает боль, там уже свободного места нет, сплошные стрелы.

Дышать трудно, невозможно продохнуть.

Задыхаться стал. Сил уже никаких.

Когда же это кончится…

Ну когда же… Когда-а-а-а-а-а-а-а!..

Василий проснулся от своего крика. От истошного. От нечеловеческого.

Руками ухватился за горло, весь в поту.

«Это как понимать?.. Что это такое?.. Что это было?? Почему? И за что?.. Чем я провинился?.. И перед кем?..» – машинально он стал задавать сам себе вопросы, ещё не до конца осмыслив весь этот приснившийся жуткий кошмар.

Ответов не было. Не знал он их. И подсказать некому.

Хотелось крикнуть: Люди! За что это мне такие страдания?? За что-о-о-о-о!..

Но кто ему хоть слово промолвит?.. Кто разъяснит. Кто пояснит. Кто надоумит. В пустой-то квартире…

Снова сам у себя стал спрашивать. Но… тишина… Ничто не шло в голову.

Как ни старался. Голова как будто не своя… чужая… приклеенная…

«Вроде бы никогда ничего плохого в жизни не делал… Нет! Ни-ко-му!! Наоборот, всегда стремился добро людям нести. Только хорошее. Позитивное. Мама так учила… и папа…» – пытался он оправдать себя и понять причину таких ужасных сонных экзекуций.

Кульков лежал в кровати и силился уразуметь, как могло такое произойти, как оно даже присниться могло: «Неужели это восприятие увиденного по телевизору? Но там ничего худого не показывали, всё по-праздничному происходило, всё как обычно, как на всевозможных торжествах, как на всех массовых спортивных состязаниях, как на любых соревнованиях и мероприятиях. Никто и никогда там не стрелял по публике. Стоп. Может быть… один из лучников… – это бывший муж Тонечки? Неужели это так? – сделал Вася неожиданное предположение. – Лица, правда, я того мергена не разглядел. Не до того было. Но так же не бывает… Не должно, во всяком случае. Да и не один он там из лука целился. Целая команда стреляла. И потом, я же не враг им. Нет. Не враг!! – ответил он сам себе. – Тоня со своим прежним мужем нормально рассталась: без скандалов, без криков, без разборок. И я в их разводе участия не принимал… Сами решение приняли. Он и она. И не из-за меня они развелись. Да и распрощались они друг с другом задолго до нашей с ней встречи. Так что… эта версия из другой оперы, – отставил в сторону он эту несуразицу. – Должна быть иная причина. Может, во мне?.. Дело-то… Может, это я… грешник?.. Я иуда?? Неужели? Может, я накосячил где-то? Нет! Я ничего неблаговидного в жизни не совершал. Нет! Кому я что-то плохое сделал? Ни-ко-му!! Даже не припомню… Да и не было такого никогда. Вот те крест!»

Василий лежал, голову ломал, вопросы себе задавал, ответы нужные выискивал, мысли набекрень наклонял, напрягался, думал, представлял, анализировал, забывался, засыпал; снова кошмары творились пред глазами; снова снился тот же липучий сон, он опять в ужасе терпел уколы тех стрел.