Ну и, наконец, ещё одна версия появления в нашем языке устойчивого, как говорят филологи, фразеологизма «дело в шляпе». Я расскажу её стихами Алексея Константиновича Толстого, который так описал разговор истца с дьяком:
«…Я б те всыпал, ей-ей, в шапку десять рублей,
Шутка!»
«Сыпь сейчас, — сказал дьяк, подставляя колпак. —
Ну-тка!»
Дьяки и приказные, разбирая судебные дела, пользовались своими шляпами, чтобы получать взятки. И началось это со времён Бориса Годунова. Тогда и появилось выражение «дело в шляпе».
Впрочем, мздоимство и коррупция существовали в России и раньше. Вот только шляп ещё не было.
Действительно, первое упоминание о шляпах встречается в списке одеяний Бориса Годунова — в записи 1589 года. А сначала на Руси головные уборы называли только шапками. В «Душевной грамоте московского царя Ивана Даниловича» — под таким названием осталось в истории завещание Ивана Калиты, датированное 1327 годом, — читаем: «А из одежды моей сыну моему, Семёну, — кожух красный, шапка золотая».
Да и многие выражения первоначально были связаны только с шапкой. Мимолётное знакомство называли шапочным. «Прийти к шапочному разбору» значило опоздать куда- нибудь. «Дать по шапке» — прогнать человека. Фразеологизм «шапками закидать» означает бахвальство и глупую самонадеянность.
И только позднее появились выражения, связанные со шляпой.
Про безвольного, вялого человека говорили «экий шляпа». Глагол «прошляпить» у нас синоним слов «упустить», «зевануть», «недосмотреть».
В военном дореволюционном разговорном языке слово «шляпа» имело презрительный оттенок. Так военные называли штатских.
А вот у англичан шляпа всегда пользовалась уважением. «Если вы хотите преуспеть — наденьте шляпу!» — говорит английская пословица.
Во Франции шляпки молниеносно присвоили себе дамы. Нет, конечно, и мужчины их с удовольствием носили и носят. Но французская поговорка всё-таки гласит: «Женщина без шляпы — всё равно что Эйфелева башня без наконечника».
А мне, признаться, очень нравится восточная поговорка: «Глядя в прошлое, снимите шляпу! Глядя в будущее, засучите рукава!»
Мыльная опера
Откуда взялось выражение «мыльная опера»? Так называли дешёвые сериалы — но ведь там не поют и не стирают!
А вот это и попытаемся выяснить.
Первый сериал, который увидели телезрители в России, был показан в 1988 году. Он пришёл из далекой Бразилии, жизнь которой нам тогда была известна так же, как жизнь на Марсе. Но бразильянцы и бразильянки быстро стали родными и понятными сердцу каждого русского человека. Конечно же, вы его не забыли — это «Рабыня Изаура».
Свои шесть соток наши граждане тут же начали именовать «фазендой». А некоторые злопыхатели даже всерьёз утверждали, что именно эта «мыльная опера» развалила Советский Союз.
Ещё больший успех выпал на долю «Санта-Барбары». Зрители прильнули к экранам аж на 10 лет!
Анекдот советского периода: «Куда вы собираетесь эмигрировать?» — спрашивает чиновник желающего покинуть СССР. — «В Санта-Барбару. Я там всех знаю».
А что? За 2040 серий, пожалуй, узнаешь! Впрочем, если бы наш человек смотрел китайские сериалы, он узнал бы ещё большее количество людей. Китайцы в одной из мыльных опер ухитрились задействовать 300 тысяч персонажей!
Сериалы — это американский вклад в мировую субкультуру (культурой мыльные оперы назвать трудно). Рассчитаны они были на домохозяек. И точно попали в цель. Возишься на кухне, разговариваешь только с кастрюлями и сковородками. А тут такой красивый мир, такая яркая, наполненная страстями жизнь — пусть и виртуальная.
Первые сериалы появились в США не на телевидении, а на радио в 30–40-х годах прошлого столетия. Даже война не уменьшила их популярности.
На популярность сериалов отреагировали компании, производящие мыло и стиральные порошки. Они стали главными рекламодателями душещипательных историй. И не прогадали! Домохозяйки покупали только их товар!
В 1938 году обозреватель одной американской газеты написал: «Эти пятнадцатиминутные трагедии я называю „мыльной оперой“».
Почему «мыльная», теперь понятно. Но отчего «опера»? Не спектакль, не оперетта, не мюзикл, а именно опера? Можно только предположить, что автор выражения не любил этот уважаемый жанр, увы, часто страдающий штампами.
В русском языке калька с английского — «мыльная опера» (soap opera) — появилась в 1992 году, а слово «сериал» лет на десять раньше. До этого мы говорили лишь о «многосерийных фильмах».
Кстати, нашим кинематографистам поначалу не понравились ни сами сериалы, ни это слово. Режиссер Марлен Хуциев в одном из интервью тогда сказал: «Что-то внутренне протестует против укоренения слова „сериал“. Это слишком научно и многозначительно-торжественно: „кафедрал“, „мемориал“, „империал“».
Но слово «сериал» всё-таки укоренилось, кинематографистам пришлось с ними смириться. В защиту сериалов скажем, что сейчас их качество заметно выросло. Возможно, поэтому выражение «мыльная опера» используется всё реже.
Бороться с сериалами — всё равно что с ветряными мельницами! И всё же, если всё время жить чужой жизнью, можно пропустить свою.
Умерла так умерла
Memento mori — «Помни о смерти», — говорили древние.
Разнообразие и богатство нашего языка заставляет нас обратиться и к этой вечной теме. Грусти и печали не будет. Ведь русские, как никто другой, любили шутить со смертью. И «костлявая» отступала. Она боится смеха!
Вот, к примеру, некоторые пословицы и поговорки нашего народа: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», «В могилке, что в перинке — не просторно, да улежно», «Убьют — забота не наша. Убьют — так закопают!».
Синонимов слова «умереть» в русском языке наберется добрых четыре десятка. Мы же не англичане какие-нибудь! Те скажут об усопшем — мол, «присоединился к большинству». Как на собрании каком-то, прости господи.
Японцы, те вообще выразятся непонятно: «Цветок возвращается к корням». Изысканно, но больно мудрёно. Известно, Восток — дело тонкое.
То ли дело у нас! Вспомним хоть незабвенного героя романа «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова — гробовых дел мастера Безенчука.
— Умерла Клавдия Ивановна, — сообщил заказчик.
— Ну, царствие небесное, — согласился Безенчук. — Преставилась, значит, старушка… Старушки, они всегда преставляются… Или Богу душу отдают, — это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, — значит, преставилась. А например, которая покрупнее да похудее — та, считается, Богу душу отдает.
— То есть как это считается? У кого это считается?
— У нас и считается. У мастеров. Вот Вы, например, мужчина видный, возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели, не дай бог, помрёте, что в ящик сыграли. А который человек торговый, бывшей купеческой гильдии, тот, значит, приказал долго жить. А если кто чином поменьше, дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят: перекинулся или ноги протянул. Но самые могучие, когда помирают, железнодорожные кондуктора или из начальства кто, то считается, что дуба дают. Так про них и говорят: «А наш-то, слышали, дуба дал».
Потрясённый этой странной классификацией человеческих смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
— Ну а когда ты помрёшь, как про тебя мастера скажут?
— Я человек маленький. Скажут: «Гигнулся Безенчук». А больше ничего не скажут. — И строго добавил: — Мне дуба дать или сыграть в ящик невозможно — у меня комплекция мелкая.
Видимо, Безенчуку не доводилось хоронить монарших особ. А то он добавил бы в свой «поминальник» и такое: «Почить в бозе». Считается, что про монарших особ следует говорить именно так.
«В бозе» на церковнославянском языке значило «в Боге». То есть «почить в бозе» буквально — «уснуть в Боге».
В наше время этот высокопарный оборот стал, что называется, красивой фигурой речи. О каких только явлениях и событиях не говорят, что они «почили в бозе», например: «Лучшие намерения депутатов почили в бозе». Но это по меньшей мере странно. Попробуем заменить «почить в бозе» на «отдать Богу душу». Что получается? «Намерения депутатов отдали Богу душу». Получается полная несуразица.
