Проводив Дика Блэнтона, я повернул обратно. По мере приближения к тому месту, где от общей тропы отходит дорожка к дому Макгроу, я все сильнее начинал волноваться. Если уж кого мне и не хотелось видеть в ту минуту, так это Глорию. Я уже прошел мимо и едва успел вздохнуть с облегчением, как услышал конский топот. Я быстро оглянулся и увидел Глорию, выезжающую на тропу. Я нырнул в кусты, а она – черт бы ее побрал! – пришпорила лошадь и свернула за мной следом. Под ней была небольшая быстроногая лошадка, но поскольку в нашей скачке лидировал я, то сразу нацелился на густые заросли, сквозь которые верхом ей ну нипочем не продраться! То и дело оглядываясь, я неустанно наддавал ходу, как вдруг – бамц! – налетел, головой на низко свесившуюся ветку дуба, да так лихо, что чуть мозги в стороны не брызнули! Когда головокружение прекратилось и деревья увернулись на свои места, я обнаружил, что сижу на земле, а передо мной на своей лошадке восседает и смотрит на меня сверху вниз Глория Макгроу.

– В чем дело, Брекенридж? – насмешливо спросила она.– Зачем от меня убегать? Неужели такая страшная?

– Я от тебя не убегал,– проворчал я, глядя на нее горящими глазами. – Я и понятия не имел, что ты где-то неподалеку. Просто увидел в кустах нашего бычка и хотел его поймать, но ты его спугнула, и он удрал.

Я поднялся и шляпой начал отряхивать пыль с одежды. А Глория и говорит:

– Я тут о тебе много чего понаслушалась, Брекенридж. Похоже, ты становишься знаменитостью.

– Хм-м-м,– подозрительно промычал я.

– Кстати, Брекенридж, – она сузила глаза и слегка нагнулась ко мне с седла.– Где та прелестная горожанка, которую ты поклялся привезти на Медвежью речку своей невестой?

– Мы еще не назначили день помолвки, – пробормотал я, отведя глаза в сторону.

– Она хотя бы стройная? – продолжала пытку Глория.

– Стройная, – отвечаю,– как кувшин для воды. На Медвежьей речке ей никто и в подметки не годится.

– А откуда она?

– Из Бизоньего Хвоста,– я сказал первое пришедшее на ум название поселка.

– А как ее зовут, Брекенридж? – спрашивает тогда Глория, а у меня под прицелом ее глаз, как на грех, все имена повыскакивали из головы.

В отчаянных попытках вспомнить хоть какое-то имя, я переминался с ноги на ногу и встряхивал головой. Глория громко рассмеяяась.

– Вот так влюбленный! – веселилась она. – Забыл имя девушки, которую намерен взять в жены. А ты ведь хочешь взять ее в жены, правда, Брекенридж?

– Да, хочу!-прорычал я. – Думай что угодно, но у меня есть девушка в том поселке, и сейчас же отправлюсь за ней. Вот только оседлаю коня. Что вы на это скажемте, мисс Красотка?

– Скажу, что ты самый большой лгунишка на. всей Медвежьей речке, – ответила она с насмешливой улыбочкой, повернула лошадку и поехала, прочь, оставив меня одного сгорать от бессильной ярости. – Передай от меня наилучшие пожелания своей возлюбленной из Бизоньего Хвоста, – крикнула она через плечо,– если, конечно, вспомнишь ее имя!

Я ничего не ответил. У меня просто язык отнялся. Я отдал бы все на свете, лишь бы Глори сделалась мужчиной хотя бы на пять минут! Она уже совсем скрылась из виду, а все никак не мог сосредоточить взгляд на одном предмете, гораздо хуже мне удавалось членораздельно говорить, еще меньше – здраво рассуждать. Наконец истоpr из груди рычание дикого зверя и, отломав от дерева сук толщиной с ногу, принялся в припадке бешенства выкашивать им кусты и обивать кору с деревьев. К тому времени, как я чуть подостыл, заросли выглядели так, словно по ним прошелся торнадо. Но в душе у мен немного улеглось, и я помчался домой, кляня на чем свет стоит голубые глазки, женское непостоянство и спесивый нрав. Я направился прямиком к загону. Выйдя на поляну, я обратил внимание на доносящийся из нашего дома дикий рев, напоминающий мычание сексуально озабоченного быка. В следующий миг из дома вылетели мои братцы – Гарфильд, Бакнер, Джон и Билл – и очертя голову помчались к лесу. Я сразу подумал, что у папаши, должно быть, опять разыгрался ревматизм: в минуты приступа он становится таким раздражительным, просто беда, Но я все равно вошел в загон, и оседлал Капитана Кидда. Я был решительно настроен, исполнить все, о чем говорил Глории. Конечно, у меня не могло быть девушки в Бизоньем Хвосте, но – черт побери! – что мешает мне ее там завести? Решено! Поеду в Бизоний Хвост и добуду себе невесту, даже если для этого придется разнести целый поселок!

И вот в тот момент, когда я уже выводил из загона Капитана, в дверях возникает моя сестрица Бразория и кричит:

– Эй, Брекенридж! Зайди-ка в дом! Отец хочет тебя видеть.

– Э? – говорю.– На кой черт я ему понадобился? – Но привязал коня и направился к дому Захожу и вижу – у папаши только что миновал приступ раздражительности, и, значит, наступили минуты раскаяния. На него ревматизм всегда так действует. Вот только раскаивается он в делах давно минувших – например, у него не промелькнуло и тени сожаления по поводу того, что этим утром он запустил бычьим ярмом в голову братца Гарфильда.

Папаша лежал голой спиной на незастеленной кровати, а на табурете рядом стоял кувшин с кукурузной водкой.

– Брекенридж, сынок,– начал он.– Грехи прошлого тяжким камнем лежат на моей совести. В дни молодости я вел свободный и беспутный образ жизни, о чем свидетельствуют многочисленные могильные холмики, разбросанные по прериям. Я иногда испрашиваю себя: Билл, не слишком ли ты торопился отправлять на тот свет джентльменов, с которыми расходился во взглядах на жизнь? Может быть, тебе следовало вести себя посдержанней и просто отрезать им уши? Взять, к примеру, моего двоюродного братца – твоего дядю Исайю Гримза. – И папаша шумно вздохнул.– Я не видел братца Исайю уже много лет. При расставании мы наговорили друг другу много грубостей, и наши лица скрывал пороховой дым. Меня мучает вопрос: точит ли он на меня по-прежнему зуб за то, что я однажды засадил ему в задницу заряд крупной дроби?

– С чего это вдруг ты его вспомнил? – спрашиваю.

А папаша вытаскивает откуда-то бумажный лист и отвечает: