– Помолчи, приятель,– добродушно ответил тот.– В таком виде ты далеко не уедешь. Ты что, не чувствуешь – у тебя же сломано по меньшей мере пять ребер, сломана рука, нога, а в другой сидит пуля. Да еще и грудь исполосована так, словно из твоей кожи нарезали ремни. Сейчас мы соорудим носилки. А что это ты держишь в своей мужественной руке? И тут я вспомнил про часы дядюшки Гарфильда, которые до сих пор мертвой хваткой сжимал, в ладони. С усилием, я разжал пальцы, и из моей груди вырвалс душераздирающий стон. Вместо часов на ладони лежал ком искореженного желтого металла, сломанных колес, и пружинок – все, что угодно, только не часы.

– Держите его! – закричал Хопкинс,– Ему плохо!

– Закопайте меня под деревом, парни,– слабым голосом завещал я им.– А на плите сделайте такую надпись: «Он храбро сражался, но судьба сыграла с ним злую шутку…» Несколько дней спустя печальная процессия подошла по извилистой тропинке к Медвежьей речке. Я пластом лежал на носилках. Я сказал шерифу, что не могу умереть, не повидав прежде Эллен Рейнольдс, и что я должен передать дядюшке Гарфильду останки его часов, доказав тем самым, что до конца исполнил свой долг, по крайней мере так, как я его понимаю.

И вот, когда, до родного дома оставалось всего несколько миль, кто, вы думаете, повстречался нам на дороге? Ну, конечно же, Джим Брэкстон собственной персоной. Он едва сдержал радость, когда я чуть слышно прошептал, что перед ним умирающий. Он был с головы до пят разодет в новую одежду из оленьих шкур и весь так и сиял от восторга, что было весьма обидно видеть человеку в моем положении.

– Кака жалость,– сказал он,– какая жалость, Брекенридж, что ты умираешь! Твой отец попросил, если я тебя встречу, рассказать кое-что о часах дяди Гарфильда. Он очень надеялся, что я тебя встречу где-нибудь по дороге в Рваное Ухо – я только что оттуда, ездил за бланком свидетельства о браке.

– Что такое? – Я навострил уши.

– Да-да – я и Эллен Рейнольдс собираемся пожениться. Ах да, так о часах. Кажется, отец одного из бандитов, ограбивших дилижанс, знавал твоего дядю Гарфильда еще по Техасу и даже водил с ним крепкую дружбу. Он прочитал имя, выгравированное на часах, вспомнил их хозяина и отправил часы обратно. Так что почта доставила их владельцу на следующий день после твоего отъезда.

Некоторые утверждают, что это ревность придала мне силы приподняться на носилках и хорошенько въехать Джиму Брэкстону в нижнюю челюсть. Не могу с этим согласиться. Я не способен на подобные выходки. Здесь дело в семейных, традициях. Я ведь не мог в ту минуту достать дядюшку Гарфильда, а мне срочно требовался хоть кто–нибудь, чтобы излить на него свои чувства. Так что Джим Брэкстон подвернулся как нельзя кстати.