Однако продолжались и аресты. Мы считали, что эти аресты служили укреплению Советского государства и освобождали путь к построению социализма на принципах марксизма-ленинизма…»

Пока гестапо преследовало «расовых врагов» на оккупированной Германией территории Польши, НКВД принялось за «классовых врагов». Постановления НКВД в 1940 году перечисляли четырнадцать категорий населения, подлежащих депортации. Интересно, что в первую категорию входили троцкисты и другие еретики марксизма. В списки также включались все те, кто когда-либо ездил за границу или имел «контакты с представителями иностранных государств». Эта категория охватывала настолько широкие слои населения, что в нее входили даже эсперантисты и филателисты. Все же большинство депортированных составляли представители верхних слоев общества и члены их семей: политики, гражданские служащие, офицеры армии и полиции, адвокаты, землевладельцы, бизнесмены, владельцы отелей и ресторанов, священники и «активные прихожане». Как СС и гестапо, НКВД было задействовано, как позднее говорил генерал Владислав Андерс, для «обезглавливания общества», то есть для уничтожения любых потенциальных лидеров, которые могли организовать сопротивление советскому режиму. НКВД и в самом деле сотрудничало с СС и гестапо, обменяв немецких коммунистов из советских лагерей на русских эмигрантов и украинцев, проживавших в Германии. Маргарет Бубер-Нойманн была среди группы немецких коммунистов, выданных СС на мосту через реку Буг в городе Брест-Литовск. Отдав друг другу честь, офицеры СС и НКВД встретились как старые друзья:

«Когда мы уже прошли половину моста, я оглянулась назад. Представители НКВД все еще стояли группой и смотрели нам вслед. Позади них лежала Советская Россия. С горечью я вспомнила коммунистическое заклинание: родина тружеников, бульвар свободы, царство гонимых…»

В целом около полутора миллионов «классовых врагов» Польши были перевезены за несколько тысяч миль огромными этапами, на грузовиках для перевозки скота, в пустынные местности Казахстана и Сибири. К моменту амнистии, объявленной после вторжения Германии в Советский Союз в июне 1941 года, половина интернированных умерла. Примерно 15 тысяч польских офицеров были расстреляны недалеко от границы с Польшей. В своей последней записи в дневнике один из офицеров, майор Сольский, рассказывал, как он под охраной НКВД попал 9 апреля 1940 года в Катынский лес недалеко от Смоленска:

«Нас доставили в небольшой перелесок, и все было похоже на своеобразный пикник. У нас забрали обручальные кольца и часы, которые показывали половину седьмого утра. Отобрали также ремни и ножи. Что с нами будет?»

Через три года подразделение немецкой армии обнаружило тело Сельского, в кармане мундира которого находился этот дневник, и еще около четырех тысяч офицеров в братских могилах в Катынском лесу. У большинства расстрелянных были связаны сзади руки, и у каждого пулевое отверстие в затылке. Среди жертв НКВД были даже некоторые из польских коммунистов, которые выжили в период репрессий в Москве. В 1940 году будущий польский лидер Владислав Гомулка перебежал из советской в германскую зону.

За германо-советским разделом Польши последовал мягкий переход к новому давлению на Финляндию. Рыбкин, резидент НКВД в Хельсинки, сообщал Сталину только те сведения, которые тот хотел слышать, а именно, что в случае войны финны сдадутся так же быстро, как и поляки, и что рабочий класс Финляндии поддержит новый коммунистический режим. В середине октября 1939 года финская делегация, не знавшая о секретном протоколе между Германией и СССР, по которому Финляндия попадала в сферу влияния Советского Союза, была вызвана в Кремль и проинформирована самим Сталиным о том, что Советский Союз требует уступить ему островные и береговые военные базы, а также полосу территории к северу от Ленинграда в обмен на ненужный кусок Советской Карелии. «Мы, гражданские люди, кажется, не смогли добиться прогресса, — сказал Молотов финским представителям после двухнедельных переговоров. — Теперь настала очередь говорить солдатам.» В течение лета было разработано два плана нападения на Финляндию. Генерал Мерецков, командующий Ленинградским военным округом, считал, что захват Финляндии займет всего три недели. Маршал Шапошников, начальник Генерального Штаба, полагал, что для операции понадобится несколько месяцев. Сталин предпочел план Мерецкова. Хрущев позднее вспоминал о встрече со Сталиным, Молотовым и Отто Куусиненом, Генеральным секретарем Коминтерна, а также с одним из советников Сталина по внешней политике:

«Когда я вошел в квартиру, Сталин говорил: „Давайте начнем сегодня… Мы лишь чуть повысим голос, и финнам останется только подчиниться. Если они станут упорствовать, мы произведем только один выстрел, и финны сразу поднимут руки и сдадутся“.

Советским войскам, перешедшим финскую границу 30 ноября и начавшим «зимнюю войну», говорили, что угнетенные трудящиеся Финляндии ждут их с открытыми объятиями. Бомбардировщики Красной Армии сбрасывали листовки над Хельсинки с призывами к рабочим объединиться с Красной Армией и сбросить капиталистических эксплуататоров. В Териоки, первом финском городе, «освобожденном» Красной Армией, было организовано марионеточное «Демократическое правительство Финляндии», возглавляемое Куусиненом, которое, по его собственному заявлению, «пользовалось полной поддержкой народа». 2 декабря это правительство подписало договор с Советским Союзом, по которому оно уступало все территории, которых СССР добивался ранее от правительства Каяндера, и заявляло, что «героическая борьба финского народа и усилия Красной Армии Советского Союза должны ликвидировать истинный источник военной инфекции, которое прежнее плутократическое правительство Финляндии создало на границе с Советским Союзом ради выгоды империалистических держав».

В засекреченной истории Первого главного управления утверждается, что чрезмерно ложный оптимизм, с которым началась «зимняя война», был вызван донесениями просоветских агентов Рыбкина, которые представляли узкие круги финского общественного мнения. Их сообщения, лично пересланные в Москву подобострастным Рыбкиным, придали Сталину уверенности в собственных предположениях. В начале войны донесения, которым Москва доверяла, утверждали, что финское правительство «оставило Хельсинки и выехало в неизвестном направлении». Война, однако, развивалась отнюдь не по разработанному плану. Финская армия, едва насчитывавшая двести тысяч солдат и офицеров, одолела миллионную Советскую Армию, оснащенную тяжелой бронетанковой техникой и обеспеченную поддержкой с воздуха. Одетые в белые маскхалаты, финские лыжники появлялись из лесов и, расчленяя длинные колонны советских войск, уничтожали их по частям. Как свидетельствовал Хрущев, Сталин накричал на наркома обороны маршала Ворошилова, обвинив того в поражении. Ворошилов, тоже на повышенных тонах, оправдывался: «Вы сами должны винить себя во всем! Это вы уничтожили старую гвардию в армии, это вы расстреляли лучших военачальников!» В пылу ссоры разгневанный маршал опрокинул большое блюдо с жареным поросенком.