– Док, а как можно меня лечить, если диагноз еще неясен?

– Очень хороший вопрос. Да, диагноза мы пока не знаем. Но уже определенно известно, что в суставах есть воспаление. Какой бы ни была его природа, это воспаление нужно погасить. Иначе оно, как пожар, разрушит все на своем пути. А нам не надо разрушений, нам надо отвоевать то, что воспаление уже попыталось у вас отнять. Нормальная ровная походка. Хваткость кистей.

Владимир внимательно слушает. Молчит.

– Согласны?

Пациент кивает, почесывая макушку.

– А что это у вас на локте? – практически хватаю я его за руку.

На локтевом сгибе – как я это пропустила при осмотре! – шелушение, подозрительно напоминающее псориатическую бляшку.

– Да ничего там такого… не было! – пытается возразить Владимир.

– Завтра сходите к дерматологу на консультацию, это в соседнем корпусе. О времени договоримся.

Все-таки псориаз! Я почти уверена. Дерматолог подтвердила мою версию.

Буквально через сутки после поступления диагноз «псориатический артрит» был выставлен и подтвержден.

Я пришла рассказать пациенту о природе артрита, о его злой природе. О том, что терапия будет длительной.

– Еле-е-ена Александровна, и вы туда же, – досадливо поморщился Владимир. – Вы будете меня убеждать, что одна маленькая бляшка вызывает все эти проблемы? Ну да, пара дерматологов тоже мне это рассказывали.

– А вы?

– А я не буду пить эту вашу химию, которая гасит иммунитет.

Я замолчала. Я думала.

– Давайте, – решилась я на компромисс, – начнем с самого мягкого базисного препарата. Он и иммунитет не трогает, и заболевание останавливает.

Владимир обещал подумать. Почитать.

На фоне противовоспалительной терапии пациенту стало получше, и уже дня через три он засобирался домой.

Я и не задерживала. Расписала свою схему-компромисс. Подчеркнула, что терапия сработает в полную силу через три месяца, и нам надо будет ее оценить: достаточно ли ее действия на болезнь, справляется ли препарат.

Увиделись мы через год.

Та же палата. Тот же Владимир. Но кисти уже деформированы. За год!

– Да пил я ваши таблетки три месяца, как и сказали. Потом отменил.

– Я сказала, через три месяца нужно оценить терапию. Ее не надо было отменять.

– Да-а-а? Ну что теперь делать, док, – вздыхает Владимир, – давайте лечиться.

Делаем новые снимки. Там ожидаемо новые дефекты. Много новых дефектов. Двух суставов вообще не досчитались – суставные поверхности раскрошились вдрызг.

Вздыхаю. Расстроена. Этого можно было избежать!

Назначаю терапию. Владимиру снова становится лучше. Да, разрушенные суставы больше не гнутся, но уходит хромота, пропала утренняя скованность.

– Доктор, да я как новенький! Можно я буду приезжать к вам починяться каждые три месяца?

– Владимир, капельницы раз в три месяца не остановят болезнь, если постоянно не пить таблетки.

Я снова рассказываю об аутоиммунном процессе, о том, что его нужно сдерживать, что лечение безопасно и мы можем контролировать и его эффективность, и возможные побочные эффекты.

На этот раз Владимир отлежал от звонка до звонка две недели. Боли в суставах не так быстро сдавались.

Снова расписываю терапию. Рассказываю, что будет с ней, что – без нее.

В следующий раз мы встречаемся через полтора года. Причина госпитализации – подготовка к эндопротезированию: разрушен тазобедренный сустав.

Могу даже не спрашивать. Знаю, что не принимал лекарства. Но нет, спросить все-таки надо.

– Елена Александровна, а вы не меняетесь! И вопросы те же. Достал я ваш листочек с назначениями полгода назад, когда совсем ходить перестал. Начал принимать, что написано. Но как-то не слишком помогало. Вот в первый раз, помню, мне полегчало.

Да, ситуация поменялась. И схема лечения тоже будет другой. Лечиться по схеме, которую тебе расписали полтора года назад, не самая хорошая идея.

Через два месяца Владимиру спротезировали сустав. Предстояла реабилитация. Он взялся за ум: выполнял упражнения – скрипя зубами, с матерком. Шел вперед.

И терапию – уже в расширенном виде – принимал как положено, и приезжал на контроль.

По его походке никто не догадался бы, что это мужчина с титановым суставом. Да, правая кисть сгибалась с трудом – там, где два сустава потеряны. Но остальное мы отвоевали. Вместе.

И, кстати, потом выяснилось, что бляшки свои Владимир тщательно замазывал. И на голове, и на лице. На терапии замазюкивать не пришлось: кожные бляшки исчезли вместе с хромотой, припухшими суставами и скованностью.

– Волшебство, не иначе, – улыбается Владимир.

– Это наши с вами скоординированные действия, – поправляю я.

Есть ситуации, когда я считаю похвалу в свой адрес незаслуженной. Ну что я такого сделала? Да и не я причастна к этому чуду – чуду движения, чуду радости. Отнекиваюсь и смущаюсь.

Но годы в медицине говорят об обратном: принимай благодарность, принимай радость, тебе адресованную. И я позволяю себе. Радуюсь искренне с пациентом вместе. А начиналась наша история с ссоры.

– Кто там мой лечащий врач? – Маленький жилистый мужчина открыл дверь в ординаторскую с ноги, точнее, с костыля – он пришел на двух костылях и был зол.

– Как ваша фамилия? – неторопливо поднимая глаза от истории, спрашивает наша непоколебимая старший ординатор.

– Халатов! Халатов моя фамилия! А кто мой врач, я вас спрашиваю? А? – распаляется скандальер.

– Чей это пациент? – ординатор обводит глазами пятерых врачей. Никто не в курсе. – Он что, вообще не поступал?

В Сети пациент есть. В отделении уже числится: вот, поступление час назад. Но он не распределен ни к одному из докторов.

– Вы были на посту? Вам назначена палата?

– В 113-й я.

– По ходу, твой, – шепчет мне коллега.

Палата-то моя.

– Угу. Но почему никто не… – начинаю я и осекаюсь.

Лучше не спорить. Лучше начинать разгребать.

– Пойдемте, я провожу вас до палаты, и мы выясним, почему вашей истории до сих пор нет в ординаторской.

Пока идем по коридору, прикидываю. Три часа дня. Это сколько же часов он провел сегодня на своих костылях в поликлинике. В приемном.

– Есть хотите?

– Что?

Кажется, это совсем не то, чего мужчина от меня ждал.

– Вы голодный?

– А вам почему это интересно? – не сбавляет воинственного тона пациент.

– Ну я посмотрела на часы. Прикинула, когда вы сюда приехали. Сколько стояли в очереди в регистратуру. Пришлось постоять?

– Пришлось, – мужчина выглядит уже заметно спокойнее.

– Потом посидели в очереди к ревматологу. Посидели?

– Мест не было. Стоял, – бурчит боец себе под нос. – Сначала к ревматологу, потом к травматологу. Потом снова к ревматологу. А меня принимать не хотели.

– Еще веселее. А потом…

– А потом я выбил направление на госпитализацию.

– То есть вы к нам не записаны? Теперь я поняла, на каком этапе мы вас потеряли. Сейчас найдем. И накормим.

– А вот это шиш вам!

– Чего-о-о? – теперь уже я переспрашиваю ошарашенно.

– Ваша Клава сказала, что на меня разнарядки нет и кормить меня не будут до завтрашнего обеда.

– Ну не-е-ет, накормим, – смеюсь я.

В отчеты кухни новенький действительно попадет только с завтрашнего дня, тогда на него и начнут выписывать личные порции. Но неужто не найдется тарелки борща и котлеты для уставшего и голодного вновь прибывшего? Не все пациенты едят больничное, что уж там. А кое-кто вообще отпросился на сегодня домой.

Да, обед уже закончен, но я точно знаю: девочки еще на раздатке.

– Девочки-и-и! – стучу я к феям еды.

– Что, Елен Санна? Борщику? Котлетку? – Ну я же говорю – феи!

– И борщику, и котлетку. Можно даже две котлетки. Голодному Халатову в 113-ю. Он на костылях, сам не дойдет, точнее, дойдет, но не донесет. Пожа-а-алуйста!