— Прошу тебя, дорогой, выбирай слова, — сказала мама. — Не забывай, что ты в женской уборной.

— Там внутри, — обратился Лесли к Марго, — должна быть какая-то шишка, за которую нужно потянуть. Что-то вроде задвижки.

— Я уже за все тут тянула, — возмущенно откликнулась Марго. — Чем еще, по-твоему, я занимаюсь здесь битый час?

— Все равно, потяни еще раз, — предложил Лесли. — А я нажму на дверь с этой стороны.

— Хорошо, тяну, — сказала Марго.

Лесли напряг свои могучие плечи и бросился на дверь.

— Это напоминает мне детективный сериал, — заметил Ларри, глотнув анисовки, которую предусмотрительно захватил с собой и которая к этому времени успела остыть. — Ты уж поосторожнее, не то будет в корпусе еще одна пробоина.

— Бесполезно, — пропыхтел Лесли. — Слишком крепкая дверь. Придется нам поискать какого-нибудь стюарда.

И он отправился на поиски кого-нибудь, разбирающегося в механике.

— Нельзя ли поскорее, — жалобно произнесла Марго. — Здесь ужасно душно.

— Только не падай в обморок! — тревожно воскликнула мама. — Старайся ровно дышать.

— И не бейся ни обо что локтями, — добавил Ларри.

— Ларри, не выводи меня из себя, — взмолилась мама. — Когда ты только образумишься?

— Ладно, хочешь я принесу ей горячей анисовки? — предложил он. — Мы могли бы просунуть ей стаканчик под дверью.

Его спасло от маминого гнева появление Лесли, который привел с собой маленького раздраженного человечка.

— Эти леди постоянно так делают, — мрачно обратился человечек к маме, выразительно пожимая плечами. — Постоянно там застревают. Я покажу, все очень просто. И почему только женщины не могут запомнить?

Он подошел к двери, с минуту поколдовал над ней, и она распахнулась.

— Слава Богу, — сказала мама, увидев Марго, однако человечек не дал ей броситься в объятия родичей.

— Назад! — скомандовал он, сопровождая это слово решительным жестом. — Я научу вас.

Мы не успели даже рта раскрыть, как он затолкал Марго обратно в кабину и захлопнул дверь.

— Что он делает? — испуганно вскричала мама. — Что этот человечек задумал? Ларри, сделай же что-нибудь!

— Все в порядке, мама! — успокоила ее Марго. — Он показывает мне, как это делается.

— Что делается? — тревожно осведомилась мама.

Наступила долгая зловещая тишина, которую нарушил поток греческой брани.

— Марго, сейчас же выходи оттуда, — велела не на шутку обеспокоенная мама.

— Не могу, — отозвалась Марго. — Он запер нас.

— Мерзавец! — воскликнула мама. — Бей его, дорогая, бей. Ларри, сходи за капитаном.

— Я хотела сказать, что он тоже не может отпереть, — поспешила объяснить Марго.

— Пожалуйста, найти казначей, — простонал человечек. — Пожалуйста, найти казначей открыть дверь.

— А где его искать? — осведомился Лесли.

— Это Бог знает что, — сказала мама. — С тобой все в порядке? Держись от него подальше, дорогая.

— Вы найти казначей в кабинете казначей, первая палуба! — кричал несчастный узник.

Последующая сцена всякому, кто не знаком с греческим темпераментом и недоступной пониманию англосакса способностью греков до крайности усложнять элементарнейшую ситуацию, покажется невероятной. Такой же показалась она и нам, знающим греков. Лесли вернулся с казначеем, который добавил аромат чеснока к благоуханию женской уборной, похвалил Ларри за его любовь к анисовке, а Лесли — за знание греческого, вручил маме в утешение гвоздику, торчавшую у него за ухом, после чего обрушил на злополучного человечка, запертого вместе с моей сестрой, такой залп бранных слов, что я удивился, как не расплавилась стальная дверь. Отведя душу бранью, казначей принялся колотить дверь руками и ногами. Наконец повернулся к маме и поклонился.

— Мадам, — сказал он, улыбаясь, — не волнуйтесь. Ваша дочь может быть спокойна вместе с девственником.

Его слова повергли маму в смятение. Она обратилась за объяснением ко мне, поскольку Ларри, насмотревшийся подобных сцен, отправился в бар за новой порцией анисовки. Я объяснил маме, что казначей, видимо, хотел сказать, что девственности Марго ничего не угрожает.

— Ты что-то не так понял, — недоверчиво произнесла мама. — У нее двое детей.

Я слегка растерялся, как теряется всякий, общаясь с греками. Набрав полные легкие воздуха, я приготовился выдать маме обстоятельное разъяснение, однако меня избавило от этого труда появление трех пассажирок, трех тучных, грудастых, широкобоких, усатых деревенских жительниц, втиснутых в непомерно тесные, черные полушелковые платья и источающих в равных пропорциях ароматы чеснока, тошнотворных духов и пота. Они протиснулись между мной и мамой в уборную и при виде яростно колотящего дверь кабины казначея замерли, точно могучие боевые кони перед сражением.

Представители любой другой национальности выразили бы недовольство присутствием в женской святыне судового казначея, не говоря уже об иностранце в моем лице, но греки — люди особого склада. Три дамы тотчас уразумели, что речь идет о драматической ситуации, а какой же грек не обожает таковые. Что там перед таким волнующим эпизодом присутствие в дамской уборной трех мужчин (если учитывать человечка, запертого в кабине вместе с Марго).

Сверкая глазами и раздувая усы, они окружили казначея стеной волнующей плоти и потребовали доложить, что здесь происходит. Как обычно, когда возникают драматические ситуации, все говорили одновременно. Температура воздуха в женской уборной приблизилась к семидесяти градусам, а сила звука достигла такой величины, что в голове звенело, как если бы вы слушали «Полет валькирий», сидя в железной бочке.

Поняв из слов изнуренного битвой с дверью казначея, в чем состоит суть ситуации, три могучих леди, сложением не уступающих профессиональным борцам, отодвинули его лопатами своих ручищ с красным маникюром, приподняли юбки и с оглушительным «Опа! Опа!» атаковали дверь кабины. Думаю, вес живого тарана составлял не менее четырехсот килограммов, однако сталь есть сталь, и три леди шлепнулись на пол, переплетясь конечностями. С трудом поднявшись на ноги, они принялись оживленно обсуждать возможные способы одолеть стойкую преграду.

Одна из них, весом полегче двух других, решила продемонстрировать придуманный ею способ — лучшего не бывает — на двери соседней кабины. К сожалению, эта дверь не была заперта, в результате женщина с поразительной скоростью влетела внутрь и сильно ушибла бедро, с ходу шлепнувшись на унитаз. Хотя ей не удалось доказать свою правоту, она нисколько не расстроилась, тем более что в эту минуту появился Ларри, сопровождаемый барменом, который нес уставленный напитками поднос.

Некоторое время мы дружно потягивали анисовку, желая друг другу здоровья, расспрашивали, у кого какая семья, сколько детей. Свежий интерес к ситуации пробудился, когда вернулся Лесли в сопровождении судового плотника, на поиски которого его отряжали. Тотчас все забыли про анисовку и обрушили на плотника свои варианты решения проблемы; все они были отвергнуты знатоком своего дела. После чего он с видом фокусника закатал рукава и подошел к нехорошей двери. В полной тишине он извлек из кармана крохотную отвертку и вставил ее в какое-то крохотное отверстие. Раздался щелчок, все восторженно ахнули, и дверь распахнулась. Плотник отступил назад на два шага и торжествующе вскинул руки.

Маленький узник и Марго вырвались на волю, точно беженцы из черных кварталов Калькутты. Казначей набросился на несчастного коротышку и принялся тузить и трясти его, осыпая бранью. Затем слово взял плотник: как-никак, это он открыл дверь. Мы почтительно слушали описание хитроумного устройства замков вообще и данного в частности. Осушив стаканчик анисовки, плотник заговорил таким возвышенным стилем, что сразу стало понятно — замки его хобби. Мы узнали, что он берется открыть любой замок — хоть отверткой, хоть шпилькой, хоть согнутым гвоздем, даже куском твердого пластика. В подтверждение своих слов он взял за руки своих двух товарищей, втащил их в кабину, точно барашков на заклание, и, не давая нам опомниться, захлопнул дверь. Семейство Дарреллов и три тучные леди затаили дыхание. Послышались какие-то щелчки и странный скрежет. Короткая пауза, затем из-за двери обрушился град нехороших слов на эксперта по замкам, который робко извинялся и оправдывался.