В десять часов все припасы были погружены, и мы приготовились выезжать. Джек еще раз проверил мотор, внося какие-то мелкие, но важные коррективы, мама в последний раз пересчитала свертки с едой, Марго трижды возвращалась в дом за какими-то забытыми предметами. Наконец все мы были готовы и собрались на дорожке в саду.

– Вам не кажется, что по случаю такой хорошей погоды стоит убрать парусиновую крышу? – предложил Джек.

– Конечно, конечно, дорогой, – отозвалась мама. – Грех не воспользоваться такой прекрасной погодой.

Лесли и Джек совместными усилиями убрали крышу, все заняли свои места, и вот уже мы катим под звуки птичьего щебетания по зеленой, цветущей английской сельской местности. Каждая роща на волнистых Парбекских холмах выделялась четким рельефом на фоне голубого неба, где в высоте застыли неподвижно призрачные нити облаков. Воздух был напоен благоуханием, солнышко приятно грело, и наш автомобиль, жужжа, будто сонный шмель, плавно скользил среди ветвей живой изгороди, переваливал через зеленые холмы, коршуном нырял в долинки с кучками крытых соломой домов, которые явно нуждались в стрижке.

– Да-а, – задумчиво произнес Ларри. – Я совсем забыл, насколько английский ландшафт местами напоминает кукольные селения викторианской эпохи.

– Правда, красиво, дорогой? – сказала мама. – Я знала, что тебе понравится.

Только мы промчались через деревушку с белеными домами, чьи соломенные крыши напоминали огромные вздыбленные корочки пирога, как сидящий за баранкой Джек вдруг весь подобрался.

– Вот! – внезапно выпалил он. – Слышали! Легкий металлический стук, потом скрежет.

Мы притихли.

– Мне казалось, – обратился Ларри к маме, – в нашей семье и без того довольно душевных расстройств, зачем было еще добавлять помешательства, сочетаясь священными узами брака.

– Вот опять! Скрежет! Скрежет! Неужели вы не слышите? – вскричал Джек с фанатическим блеском в глазах.

– О, Господи! – с горечью произнесла Марго. – Почему мы не можем никуда выехать без того, чтобы на тебя не напало желание разобрать машину на части?

– Но это может быть что-то серьезное, – сказал Джек. – Этот металлический стук… Возможно, сломалось магнето.

– По-моему, просто у тебя из-под колеса выскочил камешек, – возразил Лесли.

– Да нет же, – настаивал Джек. – От камня совсем другой звук. Без этого тиканья.

– Лично я не слышал никакого тиканья, – заметил Лесли.

– Так всегда, никто кроме него не слышит тиканья, – жалобно произнесла возмущенная Марго. – Меня уже тошнит!

– Ну, ну, дорогие, не ссорьтесь, – вступила мама. – Как-никак, Джек единственный в нашей семье разбирается в механике.

– Если он и впрямь механик, то меня удивляет современная техническая терминология, которую он усвоил, – заметил Ларри. – Не помню, чтобы прежде техники прилюдно толковали о каком-то тиканье.

– Если, по-твоему, Джек, это что-то серьезное, – сказала мама, – может быть, нам лучше остановиться, чтобы ты мог проверить, в чем дело?

Джек не мешкая свернул на обрамленную цветущими ивами площадку для временных стоянок, выскочил из машины, поднял капот и нырнул в чрево «Эсмеральды», как умирающий от жажды человек в пустыне бросился бы во встреченный им водоем. Сперва мы услышали тяжелые вздохи, потом кряхтенье, которое сменилось звенящим жужжанием, словно сердитая оса запуталась в струнах цитры. То напевал наш зять.

– Что ж, – заговорил Ларри, – поскольку нашего форейтора, похоже, ударило молнией, как насчет глотка живительной влаги?

– Не рановато ли, дорогой? – спросила мама.

– Возможно, рановато для англичан, – отозвался Ларри, – но не забудь, что я не один год прожил среди безнравственных чужеземцев, которые не связывают удовольствия с каким-то определенным часом и не считают, что человек подвергает угрозе свою бессмертную душу всякий раз, когда выпивает стаканчик, будь то днем или ночью.

– Хорошо, дорогой, – уступила мама. – Быть может, и впрямь неплохо будет выпить по стаканчику.

Лесли вторгся в багажное отделение и налил всем спиртного.

– Раз уж нам пришлось остановиться, следует признать, что здесь совсем недурно, – снисходительно заметил Ларри, созерцая волнистые зеленые холмы, расписанные клеточками живых изгородей и кудрявой листвой над черными стволами перелесков.

– А солнце прямо-таки припекает, – добавила мама. – Необычная теплынь для этого времени года.

– Боюсь, зимой нас ждет расплата, – мрачно произнес Лесли. – Так всегда бывает.

В эту секунду из-под капота донесся оглушительный чих. Ларри окаменел, не донеся до рта стакан.

– Что это было? – спросил он.

– Джек, – ответил Лесли.

– Этот звук! – воскликнул Ларри. – Его издал Джек?

– Ага, – подтвердил Лесли. – Джек чихнул.

– Господи! – вскричал Ларри. – Он везет с собой этих чертовых микробов. Мама, я целую неделю оборонялся от инфекции всеми способами, известными Британской медицинской ассоциации, и все это только для того, чтобы меня затащили в дебри, где кругом на полтораста километров нет ни одного медика, и мой собственный зять бомбардировал меня вирусами гриппа. Это уж слишком!

– Ну, ну, дорогой, – попыталась успокоить его мама, – будто не знаешь, что люди и без простуды чихают.

– Только не в Англии, – возразил Ларри. – В Англии любой чих – предвестник невзгод, а то и смерти. Иногда мне кажется, что для англичан единственное развлечение – пестовать свои вирусы.

– Ларри, дорогой, ты преувеличиваешь, – сказала мама. – Он чихнул-то всего один раз.

Джек чихнул снова.

– Ну что! – воскликнул Ларри. – Вот тебе и второй раз. Уверяю, с этого начинаются эпидемии. Почему бы нам не оставить его здесь, кто-нибудь подберет его и отвезет в Борнмут, а нашу машину поведет Лесли.

– Не говори глупости, Ларри, мы не можем бросить его на дороге, – сказала мама.

– Почему это? – спросил Ларри. – У эскимосов заведено сажать своих стариков на льдины, чтобы их съели белые медведи.

– Не вижу, почему Джек должен быть съеден белым медведем только потому, что ты боишься какой-то дурацкой легкой простуды, – возмутилась Марго.

– Это была метафора, – пояснил Ларри. – Что до здешних мест, то тут его, вероятно, заклевали бы до смерти кукушки.

– Все равно, я против того, чтобы бросать его, – сказала Марго.

В эту минуту выбрался из-под капота Джек. И без того внушительный нос его увеличился чуть не вдвое и приобрел окраску переспелой хурмы, а из наполовину закрытых глаз текли обильные слезы. Он подошел к нам, продолжая громко чихать.

– Уходи! – закричал Ларри. – Убирайся подальше со своими мерзкими микробами!

– Это де бикробы, – выговорил Джек. – Это сенная дихорадка.

– Мне нет дела до научных названий! – кипятился Ларри. – Уходи! За кого ты меня принимаешь, черт возьми? За Луи Пастера? Разносишь тут свои проклятые микробы!

– Это сенная дихорадка, – повторил Джек, чихая. – Где-то тут расдуд то ли какие-то прокдятые цветы, то ди еще что-то.

Он злобно повел кругом слезящимися глазами и остановил взгляд на ивах.

– Ага! – прорычал он, перемежая слова чихом. – Вот они, черт бы их побрал.

– Ни черта не понимаю, – сказал Ларри. – Эта простуда явно повлияла на его рассудок.

– Он говорит про сенную лихорадку, – объяснила Марго. – Это ивы вызвали приступ.

– Но ведь это еще хуже простуды, – встревожился Ларри. – Я вовсе не хочу заразиться сенной лихорадкой.

– Ты не можешь ею заразиться, дорогой, – сказала мама. – Это вид аллергии.

– А хоть бы анаграмма, – возразил Ларри. – Не желаю, чтобы он дышал на меня.

– Но она не заразна, – настаивала Марго.

– Ты уверена? – спросил Ларри. – Все когда-то происходит впервые. Полагаю, то же самое говорил своей жене первый человек, заболевший проказой, и не успела она оглянуться, как пришлось учредить колонию, чьи обитатели звонили своими колокольчиками и кричали «нечистый».

– Не надо усложнять, дорогой, – сказала мама. – Это самая обыкновенная сенная лихорадка.