В десять часов все припасы были погружены, и мы приготовились выезжать. Джек еще раз проверил мотор, внося какие-то мелкие, но важные коррективы, мама в последний раз пересчитала свертки с едой, Марго трижды возвращалась в дом за какими-то забытыми предметами. Наконец все мы были готовы и собрались на дорожке в саду.

— Вам не кажется, что по случаю такой хорошей погоды стоит убрать парусиновую крышу? — предложил Джек.

— Конечно, конечно, дорогой, — отозвалась мама. — Грех не воспользоваться такой прекрасной погодой.

Лесли и Джек совместными усилиями убрали крышу, все заняли свои места, и вот уже мы катим под звуки птичьего щебетания по зеленой, цветущей английской сельской местности. Каждая роща на волнистых Парбекских холмах выделялась четким рельефом на фоне голубого неба, где в высоте застыли неподвижно призрачные нити облаков. Воздух был напоен благоуханием, солнышко приятно грело, и наш автомобиль, жужжа, будто сонный шмель, плавно скользил среди ветвей живой изгороди, переваливал через зеленые холмы, коршуном нырял в долинки с кучками крытых соломой домов, которые явно нуждались в стрижке.

— Да-а, — задумчиво произнес Ларри. — Я совсем забыл, насколько английский ландшафт местами напоминает кукольные селения викторианской эпохи.

— Правда, красиво, дорогой? — сказала мама. — Я знала, что тебе понравится.

Только мы промчались через деревушку с белеными домами, чьи соломенные крыши напоминали огромные вздыбленные корочки пирога, как сидящий за баранкой Джек вдруг весь подобрался.

— Вот! — внезапно выпалил он. — Слышали! Легкий металлический стук, потом скрежет.

Мы притихли.

— Мне казалось, — обратился Ларри к маме, — в нашей семье и без того довольно душевных расстройств, зачем было еще добавлять помешательства, сочетаясь священными узами брака.

— Вот опять! Скрежет! Скрежет! Неужели вы не слышите? — вскричал Джек с фанатическим блеском в глазах.

— О, Господи! — с горечью произнесла Марго. — Почему мы не можем никуда выехать без того, чтобы на тебя не напало желание разобрать машину на части?

— Но это может быть что-то серьезное, — сказал Джек. — Этот металлический стук… Возможно, сломалось магнето.

— По-моему, просто у тебя из-под колеса выскочил камешек, — возразил Лесли.

— Да нет же, — настаивал Джек. — От камня совсем другой звук. Без этого тиканья.

— Лично я не слышал никакого тиканья, — заметил Лесли.

— Так всегда, никто кроме него не слышит тиканья, — жалобно произнесла возмущенная Марго. — Меня уже тошнит!

— Ну, ну, дорогие, не ссорьтесь, — вступила мама. — Как-никак, Джек единственный в нашей семье разбирается в механике.

— Если он и впрямь механик, то меня удивляет современная техническая терминология, которую он усвоил, — заметил Ларри. — Не помню, чтобы прежде техники прилюдно толковали о каком-то тиканье.

— Если, по-твоему, Джек, это что-то серьезное, — сказала мама, — может быть, нам лучше остановиться, чтобы ты мог проверить, в чем дело?

Джек не мешкая свернул на обрамленную цветущими ивами площадку для временных стоянок, выскочил из машины, поднял капот и нырнул в чрево «Эсмеральды», как умирающий от жажды человек в пустыне бросился бы во встреченный им водоем. Сперва мы услышали тяжелые вздохи, потом кряхтенье, которое сменилось звенящим жужжанием, словно сердитая оса запуталась в струнах цитры. То напевал наш зять.

— Что ж, — заговорил Ларри, — поскольку нашего форейтора, похоже, ударило молнией, как насчет глотка живительной влаги?

— Не рановато ли, дорогой? — спросила мама.

— Возможно, рановато для англичан, — отозвался Ларри, — но не забудь, что я не один год прожил среди безнравственных чужеземцев, которые не связывают удовольствия с каким-то определенным часом и не считают, что человек подвергает угрозе свою бессмертную душу всякий раз, когда выпивает стаканчик, будь то днем или ночью.

— Хорошо, дорогой, — уступила мама. — Быть может, и впрямь неплохо будет выпить по стаканчику.

Лесли вторгся в багажное отделение и налил всем спиртного.

— Раз уж нам пришлось остановиться, следует признать, что здесь совсем недурно, — снисходительно заметил Ларри, созерцая волнистые зеленые холмы, расписанные клеточками живых изгородей и кудрявой листвой над черными стволами перелесков.

— А солнце прямо-таки припекает, — добавила мама. — Необычная теплынь для этого времени года.

— Боюсь, зимой нас ждет расплата, — мрачно произнес Лесли. — Так всегда бывает.

В эту секунду из-под капота донесся оглушительный чих. Ларри окаменел, не донеся до рта стакан.

— Что это было? — спросил он.

— Джек, — ответил Лесли.

— Этот звук! — воскликнул Ларри. — Его издал Джек?

— Ага, — подтвердил Лесли. — Джек чихнул.

— Господи! — вскричал Ларри. — Он везет с собой этих чертовых микробов. Мама, я целую неделю оборонялся от инфекции всеми способами, известными Британской медицинской ассоциации, и все это только для того, чтобы меня затащили в дебри, где кругом на полтораста километров нет ни одного медика, и мой собственный зять бомбардировал меня вирусами гриппа. Это уж слишком!

— Ну, ну, дорогой, — попыталась успокоить его мама, — будто не знаешь, что люди и без простуды чихают.

— Только не в Англии, — возразил Ларри. — В Англии любой чих — предвестник невзгод, а то и смерти. Иногда мне кажется, что для англичан единственное развлечение — пестовать свои вирусы.

— Ларри, дорогой, ты преувеличиваешь, — сказала мама. — Он чихнул-то всего один раз.

Джек чихнул снова.

— Ну что! — воскликнул Ларри. — Вот тебе и второй раз. Уверяю, с этого начинаются эпидемии. Почему бы нам не оставить его здесь, кто-нибудь подберет его и отвезет в Борнмут, а нашу машину поведет Лесли.

— Не говори глупости, Ларри, мы не можем бросить его на дороге, — сказала мама.

— Почему это? — спросил Ларри. — У эскимосов заведено сажать своих стариков на льдины, чтобы их съели белые медведи.

— Не вижу, почему Джек должен быть съеден белым медведем только потому, что ты боишься какой-то дурацкой легкой простуды, — возмутилась Марго.

— Это была метафора, — пояснил Ларри. — Что до здешних мест, то тут его, вероятно, заклевали бы до смерти кукушки.

— Все равно, я против того, чтобы бросать его, — сказала Марго.

В эту минуту выбрался из-под капота Джек. И без того внушительный нос его увеличился чуть не вдвое и приобрел окраску переспелой хурмы, а из наполовину закрытых глаз текли обильные слезы. Он подошел к нам, продолжая громко чихать.

— Уходи! — закричал Ларри. — Убирайся подальше со своими мерзкими микробами!

— Это де бикробы, — выговорил Джек. — Это сенная дихорадка.

— Мне нет дела до научных названий! — кипятился Ларри. — Уходи! За кого ты меня принимаешь, черт возьми? За Луи Пастера? Разносишь тут свои проклятые микробы!

— Это сенная дихорадка, — повторил Джек, чихая. — Где-то тут расдуд то ли какие-то прокдятые цветы, то ди еще что-то.

Он злобно повел кругом слезящимися глазами и остановил взгляд на ивах.

— Ага! — прорычал он, перемежая слова чихом. — Вот они, черт бы их побрал.

— Ни черта не понимаю, — сказал Ларри. — Эта простуда явно повлияла на его рассудок.

— Он говорит про сенную лихорадку, — объяснила Марго. — Это ивы вызвали приступ.

— Но ведь это еще хуже простуды, — встревожился Ларри. — Я вовсе не хочу заразиться сенной лихорадкой.

— Ты не можешь ею заразиться, дорогой, — сказала мама. — Это вид аллергии.

— А хоть бы анаграмма, — возразил Ларри. — Не желаю, чтобы он дышал на меня.

— Но она не заразна, — настаивала Марго.

— Ты уверена? — спросил Ларри. — Все когда-то происходит впервые. Полагаю, то же самое говорил своей жене первый человек, заболевший проказой, и не успела она оглянуться, как пришлось учредить колонию, чьи обитатели звонили своими колокольчиками и кричали «нечистый».

— Не надо усложнять, дорогой, — сказала мама. — Это самая обыкновенная сенная лихорадка.