Помню, одна почтенная старушка, затаив дыхание, смотрела, как я качу через Волчий лес тачку с кровавым грузом и разбрасываю мясо. Когда я вышел из вольера и закрыл за собой ворота, она обратилась ко мне:

— Простите, молодой человек, а каким мясом вы кормите волков?

В тот день у меня было особенно шутливое настроение, и я ответил с каменным лицом:

— Это мясо служителей, мэм. Режим экономии… Когда служители состарятся и уже не в состоянии работать, мы скармливаем их волкам.

Лицо ее выразило ужас и недоверие, но в следующий миг она догадалась, что я ее разыгрываю.

Как бы то ни было, напоминающие флейту волчьи голоса придавали волшебное очарование лунной ночи — когда ты мирно лежал в уютной постели.

По сравнению с волками наши медведи представляли собой довольно разношерстную компанию. Как будто их родословная сочетала в себе и европейские, и азиатские, и североамериканские виды. Самым крупным был самец, которого в приливе гениальности, посещающей даже весьма заурядных людей, когда они крестят животных, назвали Тедди. Могучий косолапый олух с рыжеватой шерстью, маленькими умоляющими глазками деревенского дурачка и большим, курносым розовым носом, он отрастил чрезвычайно длинные когти цвета черепахи и без конца сосал их, делая себе маникюр. Из-за его вихляющей женоподобной походки когти гремели, словно кастаньеты, повергая публику в веселое изумление.

— Глянь, Билл… медведь чечетку отбивает.

— Не угадал, приятель, это медведь с заводом. Слышишь — моторчик работает. Небось служитель заводит его по утрам.

На мою долю выпало открыть то, о чем и раньше можно было догадаться, глядя на тяжелую поступь и осанистую фигуру Тедди и на то, как он любит сидеть, положив лапу на сердце: Тедди был переодетый оперный тенор.

Проезжая однажды на велосипеде мимо медвежьего вольера, я вдруг услышал крайне необычный звук — тонкий писк комара с более низкими обертонами, перемежаемый фальцетным повизгиванием, напоминающим предсмертный крик умирающей феи. Озадаченный этим звуком, который никак не вязался с моим представлением о медведях, я слез с велосипеда и приступил к расследованию. За кустом терновника сидел на своем тучном рыжем седалище Тедди и напевал про себя, положив на грудь одну лапу и засунув в рот когти другой. Невероятная картина: этакая махинища — он весил добрых полтораста килограммов — издает столь странные, чисто женские звуки. Крохотные кнопки глаз были полузакрыты, и медведь слегка покачивался. Я постоял, наблюдая, потом окликнул его. Тедди испуганно открыл глаза, вынул когти изо рта и воззрился на меня с явным замешательством. Я подозвал его к ограде и угостил ягодами терновника. Сидя передо мной с видом этакого могучего рыжего Будды, он бережно брал чуткими губами блестящие черные ягоды с моей ладони. Когда он управился с ними, я сделал глубокий вдох, постарался возможно лучше настроить голосовые связки и воспроизвел, как мог, мелодию из «Трактира „Белая Лошадь“».

Тедди озадаченно взглянул на меня, потом, к моему великому восторгу, положил на грудь жирную лапу, сунул в рот когти другой лапы, зажмурился и стал подпевать. Это было вдохновенное исполнение, и мы оба, сдается мне, огорчились, когда из-за недостатка воздуха в моих легких пение оборвалось.

С той поры я не раз устраивал маленькие концерты с участием косолапого. Когда я собирал бумажки и прочий мусор между отжимом и оградой, Тедди скрашивал однообразие этой работы, сопровождая меня и лихо распевая. Однажды, когда мы, прислонясь к ограде и глядя друг другу в глаза, довольно согласно исполняли «Пусть ты не ангел», я случайно обернулся и увидел на дорожке трех монахинь, которые оцепенело смотрели на нас. Заметив мой взгляд, они поспешно подобрали свои юбки и засеменили прочь. Правда, ничто в их лицах не говорило о том, что они стали свидетелями необычного зрелища, но все же мы с Тедди чувствовали себя очень неловко.

Так велико было обаяние Тедди, что я почти готов был поверить в историю о косолапом сердцееде, рассказанную Топселлом:

Интересно, что сходную историю рассказывают живущие на японском острове Хоккайдо айны, которые поклоняются медведю. Правда, в айнской легенде говорится о женщине, родившей сына от косолапого, и многие горные айны гордятся тем, что будто бы произошли от медведя. Их так и называют «потомками Медведя». Вот как они говорят о себе: «Что до меня, то я сын Бога гор. Я происхожу от божественного Правителя гор». Впрочем, самим косолапым от этого поклонения мало радости, если судить по ежегодному Празднику медведя у айнов.

Предварительно айны ловят медвежонка и доставляют его в деревню. Есди он очень маленький, его кормит грудью какая-нибудь из женщин или же ему дают корм из рук либо изо рта. Став побольше, он играет с детьми в лачуге и пользуется всеми привилегиями комнатного животного; когда же еще подрастет, его заточают в деревянную клетку и два-три года откармливают, как говорится, на убой. И наконец приходит время для праздника, приуроченного к сентябрю или октябрю.

Сперва жители деревни приносят извинения своим богам — дескать, они содержали медведя столько, сколько позволял им скудный достаток, но теперь вынуждены убить его. Если деревня небольшая, в празднике участвует вся община. Все собираются около клетки, и деревенский трибун сообщает медведю, что ему предстоит отправиться к предкам. Просит его быть снисходительным и не гневаться. После чего — странное противоречие! — медведя опутывают веревками, выводят из клетки и осыпают градом тупых стрел, чтобы разозлить. Когда медведь истощит свои силы в тщетной попытке избавиться от пут, его привязывают к столбу, затыкают пасть кляпом и подвергают беднягу удушению, сжимая его шею между двумя жердями. Вся деревня с великим рвением участвует в этой процедуре. Затем сердце медведя пронзают стрелой, но так, чтобы не пролилась даром ни одна капля крови. Иногда мужчины пьют горячую медвежью кровь, чтобы к ним перешла отвага и прочие достоинства косолапого, а также намазываются кровью, чтобы им сопутствовал успех в охоте.

С мертвого зверя снимают шкуру, голову отрубают и выставляют в обращенном на восток окне жилища вместе с частью туловища, миской вареной медвежатины, клецками из просяной муки и сушеной рыбой. К убитому зверю обращаются с молитвами, в частности, взывают к его великодушию и просят косолапого после свидания с родителями вернуться на землю, чтобы его можно было снова поймать и откормить для жертвоприношения. Замечено, что в начале праздника женщина, выкормившая медвежонка, громко рыдает, однако это не мешает ей с великой энергией участвовать в удушении медведя, после чего она вскоре вновь обретает былую жизнерадостность.

Мне посчастливилось работать в медвежатнике как раз в то время, когда ощенились супруги Тедди. Гарри знал, что они беременны, однако о дне предстоящих родов можно было лишь гадать. Но вот мы заметили, что медведицы собирают листву для своих логовищ, и поняли: близится долгожданное событие. Устроенные между кустами куманики логовища напоминали каменные ульи, присыпанные землей и дерном. Медведицы присаживались в нескольких метрах от логовищ и принимались сгребать листья и траву, прижимая охапки к своим толстым животам. Сгребут все вокруг себя — отодвигаются на седалище назад и снова приступают к работе. Набрав столько, что ноша едва помещалась в лапах, медведицы несли ее в логовище. В итоге получилась постель толщиной тридцать — сорок сантиметров, шириной около полутора метров. Закончив благоустройство, медведицы на некоторое время успокоились. А затем, в один прекрасный день, когда мы проходили мимо медвежьего вольера, Гарри вдруг остановился и наклонил голову набок.