Стало немного жутко, я напомнил себе – все правильно. Да, жестоко. Но если бы я позволил себе быть мягким Ольга снова бы увезла её, и я бы не нашёл их больше. Такие, как Ольга, не признают полумер. Они понимают только силу. Значит силой я и буду давить.

– В дом, – велел я.

Дома я не жил с тех пор, как уехала Настя. Большой и пустой он только навевал ненужные воспоминания, которые душили, разрывали изнутри грудную клетку. Но квартира все же не подходила для ребёнка, внезапно решил я. Её место там, где когда-то с любовью и ожиданием устраивали ей комнату. И там можно выставить охрану по периметру, и никого не пропускать, даже ментов. Про полицию подумал не я один – позвонил юрист.

– Вы все хотели делать по закону, – напомнил он.

– Закон чересчур медлителен. Она бы ее увезла.

Тишина недолгая, снова смотрю на отражение дочери.

– Вы похитили ребёнка. По сути, она все ещё её мать…

– Я позвоню вам, если дело дойдёт до суда.

Сбросил звонок. Громада дома в темноте подавляла. Сейчас там никого, поэтому все окна темны, только охранник в сторожке у ворот. Уборку производили раз в неделю, доставку еды тоже организовать несложно. Дом готов нас принять.

Водитель замялся отпирая дверь, но все же сам взял девочку на руки. Она больше не воевала с нами – выдохлась, устала. Уже дома поставил её на ноги и подал руку. Её она не приняла.

– Здесь красиво, да?

Не ответила. Проходя мимо огромного зеркала в холле увидел на своей щеке длинную полосу. Царапина. Девочка – воительница. Этим она явно пошла не в Настю, которой всегда было проще уступить. В меня. Или, с недовольствием понял я, в Ольгу, ведь воспитание тоже многое значит. А Ольга, которая рискнула похитить моё дитя точно ничего не боится.

– Я хочу домой, – тихо сказала девочка.

–Твой дом здесь, – ответил я. – Смотри, вот эта твоя комната.

Кроватка была немного мала, но пока девочка поместится. Потом придётся заменить, все же, она принадлежала другому ребёнку. Комната была красивой. Нежной. Настя вложила в её оформление всю любовь и нежность. Малышка тогда только зрела в её чреве…

–Здесь очень красиво, – подытожил я. – Тебе понравится. Уже завтра у тебя будет няня, а пока возле твоей комнаты будет дежурить охранник.

– Уже завтра, – заносчиво продолжила девочка. – Сюда придёт моя мама!

Я улыбнулся, представив, как Ольга преодолевает двухметровый забор обнесенный колючей проволокой.

– И что она сделает?

– Она… – замолчала девочка, подумала и сказала – она убьёт вас!

Я подавил улыбку – не стоит поощрять кровожадность ребёнка. Дал распоряжение охране и ушёл. Пока ребёнку без меня комфортнее, но все изменится. Вывел на монитор компьютера изображение – в комнате велась съемка ещё с прошлых времен. Малышка сильно болела, за ней всегда кто-то смотрел.

Привезли еду из ресторана, ребёнок наверное проголодался. Еду поставили на столик, но она не стала даже смотреть. Отказалась снять сапожки и куртку, так и стояла, ждала, пока все уйдут. А потом залезла на подоконник, прижалась носом к стеклу и сидела так битый час, словно и правда ожидая, что Ольга перелезет через забор и придёт за ней.

– Она меня полюбит, – твёрдо сказал я. – Ей просто нужно время, чтобы позабыть весь этот кошмар. Детская психика весьма гибкая.

К ужину она так и не притронулась. Няню пока не подобрали, но к утру приехала горничная. Она точно здорова, проверяли, и у неё есть дети, пока нет няни, она справится. Я наблюдал.

– Тебе нужно покушать, – уговаривала женщина. Милая, приятная, она должна была расположить к себе ребёнка. – Ты же так совсем растаешь. Смотри, какая маленькая. Не будешь кушать, станет обратно четыре годика.

– Мне шесть станет, – заносчиво ответила моя дочь. – Я ничего тут кушать не буду, и умру от голода, потому что это не мой папа, а просто вор. Мне мама говорила, что воровать плохо. Он меня своровал! Там мама, наверное, плачет…

И заплакала сама. Няня растерялась, захлопопотала вокруг суетливо. У меня заболело сердце, где бы оно ни было. Я снова напомнил себе – я все делаю правильно. Конечно, девочка не виновата в том, что её украли. Она привязалась к Ольге. Но пройдут годы и она будет благодарна, что не дочь безызвестной преступницы, а одного из самых богатых людей города.

– Надо поесть, – хлопотала женщина.

– Нет! – закричала девочка. – Я хочу маму!

Женщина растерянно обернулась и посмотрела на объектив камеры, покачав головой, я спустился сам.

– Малышка, – продолжил уговоры я. – Тебе нужно поесть.

Девочка толкнула тарелку. В ней была каша. Она опрокинулась на пол, растеклась неопрятным пятном с вкраплениями свежих ягод.

– Ну ничего, – пожал плечами я. – Рано или поздно ты проголодаешься. Уберите тут все, она не хочет есть.

Девочка спала в куртке, до сих пор в ней сидела. Ещё у неё рюкзачок маленький был, в форме игрушки. Мне ужасно хотелось посмотреть, что там внутри, но не отбирать же. Потом, когда она расслабится, я посмотрю.

– Гулять не хочешь?

– Нет.

Залезла снова на подоконник – смотреть и ждать.

– Я буду не кушать, пока не умру.

– Хорошо, – кивнул я. – Ты большая девочка, это твой выбор.

Она недоверчиво посмотрела на меня голубыми глазами, моими глазами, мать вашу. Неужели сама Ольга этого не видела? В ней ничего нет от псевдоматери. Скорее всего видела, но продолжала упрямо стоять на своём.

Я вдруг вспомнил, как она упала в грязный снег. Её сзади удерживали за руки, а она вдруг обвисла и упала. Просто лицом в грязный снег, словно не чувствуя ничего вообще. Как так может быть? Может ли преступник привязаться к своей жертве? Это тоже какой-то мудреный симптом?

– Как тебе имя Алёна? – решился спросить я.

– Меня Даша зовут, – верно поняла она. – Дарья. Потому что я мамин подарок. А подарки никому не отдают!

И прижалась к окну носом, маленькая воительница. А я подумал о том, что теперь точно никому её не отдам. Теперь она дома.

Реальность возвращалась ко мне урывками. Вот мерное укачивание автомобиля. Я лежу на заднем сиденье, ноги согнуты, коленками упираюсь в холодное стекло. Ремень на мне застегнут, но из-за неудобства позы больно врезается в мой бок. Я хочу спросить, куда мы едем, куда меня везут, но на это недостаёт сил. Да и думаю только о том, что у меня забрали Дашку. Только вспомню, как её уносят, так порываюсь встать, идти спасать, но и на это сил не хватает.

Потом меня несут на руках. Неловко и тоже неудобно. Вспоминаю, как на руках меня муж нёс. В день свадьбы, да и раньше, до того, как стал монстром, любил носить. Например – в постель. Он сильным был, в полной мере я ощутила на себе его силу только после перевоплощения в чудовище.

А сейчас несут – кажется вот-вот выронят. Но все равно. В снегу я уже лежала, воротник куртки мокрый, холодит кожу. С усилием открываю глаза и вижу усы. Кажется вдруг – дед. Мой дед. И я снова маленькая, в деревне, уснула играя, и несут меня спать в кроватку, подушки на которой накрыты кружевными салфетками – для красоты. Но деда давно нет. И вспоминаю вдруг машину. И даже имя – Игорь.

– Помоги сапоги снять, – командует его жена. – Куртку тоже. Одеяло неси. Девочка, чаю попей, с лимоном и мёдом, горячий.

Мне приподнимают голову, в рот течёт сладкая до приторности и одновременно терпкая жидкость. Закашливаюсь, затем послушно глотаю все. Мою голову вновь опускают на подушку.

Потом просыпаюсь и даже не понимаю, какое время суток. В доме, а это дом приземистый потолок и тёмные обои на стенах. Узкое окно зашторено и кажется, что ночь. Но дверь открывается и из соседней комнаты вливается свет. Дневной.

– Где я? – говорю хриплым голосом, горло пересохло и не хочет выпускать из себя воздух. Впускать тоже, кажется, задохнусь.

– Мужики же с ребёнком ушли, – говорит женщина. – Не бросать же тебя на дороге… Мы на дачу ехали как раз, вот тебя и взяли.