Он тряхнул большой своей головой с такой силой, что она замоталась на тонкой шее, будто крупная родинка, едва держащаяся на тонком стебельке.

– Там же все четко просчитывалось! Как только врезались в трубу, сразу шел возврат и – бешеные прибыли. Ведь разумный был риск! Кто ж мог подумать, что Тимура убьют? После его смерти компания перестала быть для нас прозрачной. – А Мясоедов? Мамедов?

– Мясоедов, он еще при Тимуре появился. Тот его на контракты с поставщиками и покупателями посадил. Где чего скомбинировать – это он силен. Не отнимешь. А вот тащить на себе после смерти Тимура компанию, – слабак оказался. Но признать не хочет. Амбиций-то вагон! Тем более что и Фархадов за него держится. Для него – раз сын привел, стало быть, навечно. А финансовые потоки меж тем резко иссякли. – Но Мамедов! Этот-то из своих! Должен видеть!

– А что Мамедов? Цепной пес при Фархадове! Что Салман сказал, то ему и истина. И всякого, кто против, сметает. Я пытался выяснить, куда деньги идут. Но…Мясоедов чуть что слюной брызжет. А Фархадов… Вы ж с ним виделись. Знаете, каково общаться.

– Почему тогда не поставил в известность нас?

– Да потому!.. Надеялся, что образуется. Я ведь как рассуждал? Фархадову труба нужна позарез. Мужик он сильный, в авторитете. Значит, своего все равно добьется. Кто ж мог думать, что смерть сына его так подкосит?

И, избегая дальнейших неуютных расспросов, быстро засеменил к «Вольво».

Коломнин, стремясь сбить вспыхнувший едва контролируемый гнев, перевел дыхание.

Тут входная дверь распахнулась, и в проеме, едва не черканув плечами по косякам, появился Резуненко. Несмотря на мороз, голова его была непокрыта. А огромную косматую шапку вертел за ухо, так что она крутилась пропеллером возле его ноги, будто разыгравшийся коккер – спаниель.

– Шофер, поросенок, куда-то пропал, – объявил он с порога. – А то бы хрен меня перехватили. Наверное, опять «левый» калым нашел. Уволить бы к черту! Хотя – если так пойдет, всех придется на выход! И самому – туда же. Резуненко скрежетнул зубами. Пригляделся наспешливо:

– Стало быть, на экскурсию собрался?

– Что значит на экскурсию? Предложили ознакомиться со спецификой работы месторождения. Понюхать, так сказать, как нефть пахнет.

– Так нюхай! – Резуненко бесцеремонно ткнул ему под нос рукав собственного полушубка. – Ишь, нюхач выискался.

Коломнин молча отодвинул от себя подставленный локоть. Пристально посмотрел на непонятно задиристого собеседника.

– Похоже, времени у тебя до хрена, – определил Резуненко. – Поездку он затеял! Да не там! Здесь ты сейчас нужен. Потому что не там, а здесь начало всему. Если разбираться, то здесь. А уж после и покататься не грех.

– После чего? Хочешь, чтоб банк предъявил побыстрей иск «Нафте»? – догадался с усмешкой Коломнин. – Этого ведь добиваешься?

– С чего взял?

– Логика. За «Нафтой» перед тобой, как понял, долг. Самому взыскать не получится. А на плечах у банка, – присоединишься. Глядишь, и вернешь, – Коломнин под недоумевающим взглядом Резуненко несколько смешался. – Потом, как понял, обидели тебя.

– Да ты чего? Опешил, бедный мой Степан? – Резуненко собрался выругаться. Но что-то удержало. – Чтоб я Салман Курбадычу подлянку за спиной подложил? И потом, ты видел, сколько народу вчера было?..Видел, да? И за каждым минимум еще по сотне. Плюс семьи.

– И что?

– Ты муравейник когда-нибудь разорял? В детстве, в пионерлагере разорял?.. «Нафта» для нас всех – тот же муравейник. Он жив, мы живы. Не разорять ее, спасать надо.

Было очевидно, что возмущение Резуненко вполне искреннее.

– И все-таки я должен сам посмотреть, – объявил Коломнин, интонацией как бы извиняясь за допущенную невольно бестактность.

– Да на хрена?! Не терпится побыть лохом! Неделю за здорово живешь потеряешь, пока тебя в тайге «разводить» будут.

– Что значит «разводить»?

– Да как всех лохов. Ну, привезу я тебя. Покажу буровую. Увидишь ее снаружи. Что поймешь? На парадах вон перед всем миром ракетные установки возят. Тоже все видят. А много понимают?

– Не вовсе же я лох. В чем-то разбираюсь. И убедиться, как налажена система учета, надеюсь, сумею.

– Ни черта не сумееешь. Я тебе без всякой поездки скажу: воруют. А только внешне – все тип-топ.

– Так не бывает. Существуют же журналы, компьютерный контроль.

Резуненко помотал головой:

– Ты и впрямь как дитя малое. Чего там контроль? Ты приехал, – шайбу поменяли. Сечение изменилось. Смотришь по показателям – душа радуется. Уехал: ту шайбу вывернули, старую ввернули, – пошел опять «левый» конденсат. Да и с компьютером – натренировались. На что другое, а на это русских мозог с запасом хватает.

– Но существуют же датчики на количество оборотов!

– Ишь ты, натаскался чуток, – удивился Резуненко. – А если неучтенное извлечение? Скважина, к примеру, в фонтанном режиме. Как учтешь? А газовые, они всегда фонтанируют.

С удовольствием профессионала убедился, что окончательно смутил собеседника.

– Это я к тому, чтоб самомнение сбить. На самом деле по жизни воруют на месторождении, кто ни попадя. В полном соответствии с штатным расписанием: прорабы цистернами, бригадиры машинами, рабочие ведрами. Могли б в подолах, в подолах бы уносили. Кто во что горазд. Потому и ущучить трудно, что все. Но можно, если знаючи. Только сейчас здесь вы нужны. Не там! Здесь надобно перекрывать. Там – ручейки. Здесь – поток. Я б на твоем месте, пока документы не предъявили бы, никуда не сдвинулся. Резуненко вгляделся в насупившегося собеседника. Что-то определил. – Ох, и твердолобый ты, как погляжу, – бесцеремонно определил он. – Прям как я. Хотя такие иногда как раз стены и прошибают. Ладно, раз уж Салман приказал, – завтра с утра взлетаем. За недельку, глядишь, и научишься скважину от «вертушки» отличать.

Но пробыть в тайге целую неделю Коломнину в этот раз оказалось не суждено. На четвертый день по мобильному телефону ему дозвонились из секретариата банка и передали указание немедленно явиться к Дашевскому.

– Так он же мне сам две недели дал, – удивился Коломнин. – Сказал хоть, для чего?