– Послал подальше?

– Прежде бы послал. А сейчас не знаю. Понимаешь, расплылась эта грань. Потому и Димке твоему сказать нечего. Может, в самом деле, пусть возьмет? Хоть заработает чуток. Парень давно о подержанной иномарке мечтает.

Коломнин сокрушенно мотнул головой: «И ты, Брут!».

– Грань эта в нас, – заявил он. – И пока она есть, будет она и в тех, кто рядом с нами. Я так понимаю, Толя, кто-то эту планку должен держать. А все остальное – пыльца, чтоб глаза запорошить. Мы-то с тобой знаем: сегодня взял вроде без убытка для дела. Завтра возьмет на любых условиях. Здесь только переступи.

Он прислушался к молчанию Панчеева. Отчужденное было это молчание.

– Короче! Дмитрия от аукциона этого немедленно отстраняй. Хочешь, сошлись на меня. Мне все равно. Но если не отстранишь, имей в виду – сам подниму скандал. Не посчитаюсь!..

– Гляди! Ты – отец! – Панчеев поднял себя на руках, потянулся затекшим телом. Хотел что-то добавить. Но – мотнул только головой так, что тряхнулись щеки, и вышел.

Коломнин проводил его взглядом, отупело помотал головой. Димка, Димка! Вроде весь на глазах. Ведь непритворно же радовался новому делу. Учился взахлеб. Кажется, только на одном языке заговорили! Да и сам, телок, гоголем эдаким по банку ходил. Как же: сын, наследник. И вдруг – как из-за угла под колени. И главное – когда он это выносил?! Ведь не с этим же в банк шел! Или – здесь подцепил, как холеру?

Да, тягостным получилось возвращение.

Тряхнув головой, Коломнин потер виски и попробовал созвониться с Четвериком.

– Вячеслав Вячеславович до конца дня в мэрии, – после паузы сухо отреагировала вышколенная секретарша.

Решительно набрал номер мобильного телефона Ознобихина.

– На проволоке, – послышался вальяжный голос.

– Здравствуй, Николай. Это Сергей Коломнин.

– О, тайский половой разбойник! – возликовал Ознобихин. – С возвращением. Где увидимся?

– Может, в кабинете Дашевского. Выходит, в Тайланде не догулял, чтоб очередной транш Гилялову пробить?

– А что было делать? – не стал отпираться Ознобихин. – С тобой, упертым, воевать, как бы себе дороже. А дело надо делать.

– Какое, к черту?!.. – Коломнин перевел дыхание. – Пятьдесят миллионов без надежного обеспечения. А если они рассыпятся? Представляешь, как банк тряханет!

– Кто не рискует, тот шампанского не пьет. Да и риск больше в твоей больной голове. Не обижайся, но уж больно ты бдительностью замучен.

– Тогда и ты не обижайся, но я добьюсь встречи с Дашевским и выложу все, что об этом думаю.

– Жаль, что мы говорим на разных языках, – голос Ознобихина и впрямь выглядел огорченным. – Но – твое, как говорится, авторское право. Будь!

Он отсоединился.

Коломнину не пришлось просить об аудиенции. Через пятнадцать минут раздался звонок, – из приемной президента банка. Дашевский срочно требовал вышедшего из отпуска начальника УЭБ к себе.

Но прежде, чем Коломнин сел в машину, его перехватил Лавренцов, молча вручивший короткую справку: какой-либо информацией об убийстве в Москве бизнесмена Шараева правоохранительные органы не обладали.

Банк «Авангард», подступавшийся к своему десятилетнему юбилею, за прошедшие годы проводил интенсивную и достаточно беспорядочную скупку зданий: то здесь подворачивалось ухватить по дешевой цене, то там что-то надо было делать с помещениями разорившегося должника. В результате банковские службы оказались разбросаны по всей Москве. И почти всякое совещание в центральном офисе задерживалось, потому что кто-то из основных участников безнадежно буксовал в «пробке».

Впрочем центральный офис – это сказано чересчур громко. Помещения, в которых расположился аппарат президента, находились в панельном девятиэтажном здании, в котором банк арендовал пять этажей у НИИ «Нефтехимпродукт».

Здание это было не то чтобы неказистое. До девяносто пятого года оно смотрелось даже и неплохо, хотя и тогда уже в центре Москвы вырастали тонированные золоченые громады банков-конкурентов.

И все-таки было это убежище, скажем так, не хуже многих прочих. Пока по соседству не вырыли огромный котлован, и стремительными, невиданными для России темпами начал подниматься поблизости роскошный пирамидальный комплекс, все более отгораживая запыленные банковские окна от солнечных лучей.

Не прошло и двух лет, как «островок коммунизма» увенчался могучей, издалека обозреваемой шапкой – «Газпром». И его сотрудники на вопрос прохожих, где здесь находится банк «Авангард», любили задумчиво припомнить: «Ах да! Это, кажется, та самая лачуга, что у нас во дворе затерялась».

И тем не менее президент «Авангарда» Лев Борисович Дашевский упрямо продолжал держаться за старое помещение. Так спортсмен из суеверия не меняет стоптанные кроссовки, принесшие первые рекорды. А Лев Борисович – и про то знали все – был суеверен.

Лишь через час «ДЭУ-нэксия» проскочила под шлагбаум. Коломнин выскочил и, поскольку оба лифта оказались заняты, взбежал на третий этаж.

– Заходите быстренько. Дважды спрашивал, – коротко бросила секретарша Дашевского, тем самым определив безмерную степень вины опоздавшего. И, сжалившись, тихонько добавила. – Похоже, опередили вас.

Коломнин через двойную дверь вошел в длинный, обитый дубом кабинет президента банка. Вошел и воочию убедился, что опоздал. Здесь, оказывается, вовсю шло совещание.

У боковой стены с указкой в руках, среди прикрепленных схем, стоял не кто иной, как Вячеслав Вячеславович Четверик. Подле него, положив колено на колено, пристроился Николай Ознобихин.

Сам президент банка – худошавый пятидесятилетний человек с редеющей курчавостью на заостренной голове – раскачивался в своем кресле. Подвижное большеносое лицо его было наполнено вниманием.

На звук открывающейся двери обернулись все трое.

– Хо! Кого я вижу! – громко, опережая желчную фразу Коломнина, обрадовался Ознобихин.

– Опять переиграл? – огрызнулся тот. – Смотри, Коля. Не заиграйся!

– А со мной что ж не здороваетесь? – притворно расстроился, делая к нему шаг и протягивая ладонь, Четверик.