– Ну же! – нервно поторопила мачеха, стиснув в руке трость и обмахиваясь перчатками вместо веера.

– Дом и приусадебный участок завещаю супруге Жадетт Миллер, – огласил мистер Нейтон.

Женщина расслабленно выдохнула и засветилась от радости. Я же горько вздохнула: с того дня, как Жадетт появилась в доме, он стал чужим и неуютным. Пусть забирает!

– Старшей дочери Клариссе завещаю мельницу, – Жадетт ахнула и приобняла дочь, не скрывая победоносной улыбки.

Еще бы! Мельница приносила основной доход семье. Теперь эта троица и дальше может не работать, нанимать прислугу и заказывать нарядные платья. Несправедливо! Оставалась последняя надежда…

– Средней дочери Ванессе завещаю кондитерскую лавку на Тимьянной улице…

Что же это? Страшный сон? Разве мог любимый папенька так поступить? Может, завещание составил чужой человек? – в глазах потемнело и закружилась голова.

– Младшей дочери Розе завещаю флеминфир. Дерево желаний, в которое я вложил всю нерастраченную любовь и частичку души. Оно растет в кадке на заднем дворе у амбара. Я верю, флеминфир принесет новой хозяйке удачу и счастье.

– Завещание поддельное! Папа не мог так поступить! – выпалила, не в силах сдержать разочарования.

– Смею заверить, – сухо отозвался мистер Нейтон, – документ подлинный и составлен с соблюдением правил и законов королевства. Можете убедиться, на завещании подпись мистера Нила Миллера.

Я вскочила, подбежала к столу нотариуса и дрожащими руками взяла белоснежный лист. Глазами пробежалась по строчкам, запнувшись на собственном имени, и впилась взглядом в размашистый росчерк. Замысловатые завитушки в заглавной букве фамилии я ни с чем не перепутаю. Со щеки сорвалась слезинка, капнула на ровные строчки.

– Почему он так поступил? Не понимаю!

– Потому, дорогуша, – поучительным тоном сказала Жадетт, – что простофиля Нил, наконец, понял, какую змею пригрел на груди!

– Не смейте оскорблять его память! Вы понятия не имеете, каким он был человеком! Каким добрым и всепрощающим было его сердце.

– Ах-ха-ха! Не могу, – расхохоталась Кларисса, – добрый папочка оставил любимой дочурке жалкое деревце вместо мельницы!

– Да! – мерзким голоском подхватила Ванесса, – какой-то занюханный флеминфир вместо кондитерской! Вот посмешище!

– Вы… вы жадные пиявки, присосавшиеся к нашей семье!

– Сказала бездомная нищенка, у которой за душой облезлая палка, – гнусаво поддела Кларисса.

– Довольно! – шлепнул ладонью по столу мистер Нейтон, – устроили тут свару! Оплатите штраф за нарушение порядка в четыре золотых, еще четыре – пошлина в казну города. Всего восемь золотых!

– С какой это стати мы должны платить штраф? – возмутилась Жадетт, – вот нарушительница, с нее и взимайте плату! – грубо толкнула меня к нотариусу, а сама направилась к выходу. – Крошки мои, за мной!

Я больно ударилась об угол стола и случайно задела безвкусную вазу. Конечно же, она упала и раскололась на части.

– Простите, мистер Нейтон, я не специально, – умоляюще посмотрела на мужчину, – вы ведь видели, меня толкнули.

– Ничего я не видел! – рявкнул толстяк. – Это подарок жены на годовщину. С вас еще ползолотого! Итого: восемь с половиной золотых. Платите немедленно или ночевать отправитесь в участок.

– Но я… – по щекам полились горькие слезы, – эти деньги последние. Мне некуда идти и нечего будет есть. Неужели вам меня ничуть не жаль?

– Я вам не благотворительный фонд! У меня жена и дети, которые заждались отца к ужину.

– Штраф, ваза – это я еще понимаю, но пошлина? Вы ведь знаете, по завещанию я почти ничего не получила. Возьмите деньги с мадам Жадетт и ее дочерей.

– Некогда мне разбираться, кто из вашей семейки будет платить. Или на весь город ославить, что наследники Нила Миллера передрались на оглашении завещания, а его младшая дочурка отправилась в долговую яму? – зло выпалил мужчина и потянулся к специальному свистку, который использовали для вызова жандармов.

– Не нужно долговой ямы, – дрожащими руками вытащила из кармана кошель и отсчитала нужную сумму, – получите ваши деньги. И прощайте!

Глотая слезы, я гордо покинула кабинет и напоследок хлопнула дверью. В приемной накинула полушубок, подхватила шаль, перчатки и выскочила на улицу, где набирала силу непогода.

Идти было некуда, но ноги сами привели к родному дому. Засов на калитке и цепь с замком лишний раз доказали, что гостям здесь не рады. Но я прожила тут всю жизнь и знала другой путь. Если обойти дом по кругу вдоль забора, то можно найти штакетину, болтающуюся на одном гвозде, и попасть на задний двор. Собственно, мне туда и нужно. Флеминфир – единственное, что осталось на память от папы, и без него я не уйду.

Двор утопал в снегу, некому теперь чистить. С трудом пробралась к амбару и протиснулась внутрь. В нос ударило запахом пыли, сырости и гнилой соломы. Я наощупь отыскала масляную лампу и спички, отсыревшие от влаги. На этот случай у отца хранились кремень и кресало. Чиркнула десяток раз, прежде чем высекла искру и подожгла фитиль. Тусклый огонек осветил полки с любовно разложенными инструментами, мешки с удобрениями и семенами для посадки растений в зиму. В дальнем углу, присыпанный древесной стружкой, рос флеминфир.

Я закрепила фонарь на крюке под потолком и присела, рассматривая наследство. Рассохшаяся кадка, выпирающие из тугого комка земли корни, тоненький ствол с веточками и сухими листочками. По специальному желобу в кадку текла дождевая вода с крыши. Но снег укрыл землю больше месяца назад, поэтому влага не поступала, деревце находилось на грани гибели. А, может, переживало утрату хозяина? Что ни говори, а у растений тоже есть душа. Они умеют слушать, как никто другой. И любить умеют, и ненавидеть, запоминая тех, кто причинил зло.

– Потерпи, мой хороший, сейчас помогу, – погладила сухие веточки и отправилась к полкам, на которых хранились запасы удобрений.

Осторожно вытащила комок земли из кадки, бережно высвободила хрупкие корешки. Пальцы покраснели от холода, но я не обращала внимания на неудобства. Смешала старую землю с удобрением и пересадила флеминфир, подвязав стебель к подпорке. Масляная лампа почти не давала тепла, но мне удалось растопить горсть снега и напоить бедное растение. Чтобы оно не замерзло по дороге, укутала кадку мешковиной. Раз десять прочихалась, пока вытряхнула из тряпки мучную пыль.

– Куда пойдем, дружок? – задала вопрос деревцу, не рассчитывая на ответ. – Некуда идти, ты прав. Денег даже на обратный билет не хватит. Я не знаю, что делать дальше.

Мелькнула мысль попроситься на ночлег к мачехе, но я быстро ее отмела. Такого унижения израненное потерей сердце не выдержит.

Обняв покрепче укутанную кадку, свободной рукой подхватила саквояж и вышла во двор, щурясь от ветра, бросающего в лицо острые как иголочки льдинки. Ресницы запорошило снежинками, на улице мело так, что дальше вытянутой руки ничего не видно. Но я слишком часто пользовалась тайным ходом, поэтому ориентировалась с закрытыми глазами и ускорилась, когда старый пес залаял, а на крыльце загорелся свет.

Утопая по колено в сугробах, уныло побрела к ближайшему трактиру. Каждый шаг давался с таким трудом, что, казалось, если упаду, то уже не поднимусь и усну вечным сном на пару с деревцем. Такой участи я себе не хотела. Пересчитав скудные сбережения, остановила проезжающий мимо экипаж. За грабительскую плату он домчал до трактира «Ус дракона» на Разгульной улице – местечко для бедняков, с дешевым пойлом и ужасным обслуживанием. Но не впору привередничать, тут бы не замерзнуть насмерть. А в таверне подкупала низкая цена за ночлег и ужин.

Оставив скромное имущество в комнатке на втором этаже, спустилась в харчевню, где жутко воняло потом, протухшим хмелем и пригоревшей кашей. Не обращая внимания на неудобства, с жадностью накинулась на горячую похлебку. Вприкуску с черствым хлебом выпила отвар из трав и покинула шумное помещение, пока никто из пьяных посетителей не пристал.