– Джульетта знала, что это возможно, – говорит она. – Пусть это тебя не пугает. Этого они и хотят – заставить нас всех чувствовать себя загнанными в угол. Но ты не одинока, Лари. Против них объединилось целое сообщество.

Первые слезы катятся по моим щекам.

Наши финансовые проблемы для меня не новы – они стали очевидны примерно в то же время, когда появились первые признаки бабушкиной болезни. В январе прошлого года. Ровно через год после того, как появились «Сделки-Сделки».

Бабушка хотела работать в «Соли», как будто ничего не случилось, но она не могла продолжать работать по-прежнему. У нее кружилась голова, и она так хотела спать, что глаза у нее закрывались, даже когда она месила тесто. Она упрямилась, всегда говорила, что все в порядке, пока не упала в обморок.

Мы срочно отвезли ее в больницу. А потом…

Что ж, это видели все. Бабушка заболела. Она стала все чаще и чаще ходить к врачам. Бывали дни, когда «Соль» даже не открывалась. Мы либо были в больнице, либо бабушка была слишком измотана, чтобы работать, а мама не отходила от нее ни на шаг.

Я отчаянно хотела что-нибудь сделать, чтобы помочь. Я могла бы просто работать за прилавком, поскольку все, кого мама пыталась нанять, просили больше денег, чем она могла предложить. Но мама каждый раз отмахивалась от меня, повторяя свою мантру: «Ты будешь первой Рамирес, которая поступит в университет!» И, по ее словам, именно туда должна была направляться вся моя энергия, даже если мой собственный дом начинает разваливаться у меня на глазах.

Когда дела в пекарне пошли совсем плохо, бабушке пришла в голову идея подать заявление в Гастрономическое общество, престижную кулинарную школу и кулинарное объединение. Если бы ее приняли в ученицы, даже при том, что она была достаточно хороша, чтобы быть инструктором, она смогла бы принять участие в их большом ежегодном кулинарном конкурсе. В том конкурсе, который транслируется по телевидению и меняет жизни людей. Победители открывали собственные рестораны и получали звезды Мишлена!

Бабушка говорила, что это то, что нужно «Соли». Быть нанесенной на карту.

Как будто это был единственный способ удержать нас на плаву.

Но вступительный экзамен проводился три месяца назад, как раз когда бабушка почувствовала себя по-настоящему плохо. Ее не приняли. Мама была в ярости, что такому опытному пекарю, как бабушка, отказали.

– Что нужно «Соли», так это получить лучшие возможности для организации питания, чтобы дать нам толчок и вывести на потенциальных новых клиентов, – говорила мама. – Мы не можем связывать наши надежды с мечтами, с вещами, которые нам неподвластны, такими как кулинарные конкурсы.

Но не было никаких кейтеринговых мероприятий, за исключением того, которое украл у нас «Сахар».

В марте бабушку пришлось положить в больницу, и «Соль» совсем закрыла свои двери. Тем не менее бабушка продолжала учиться, чтобы поступить в Гастрономическое общество, надеясь попытать счастья в следующем году. Последние несколько дней в больнице бабушка постоянно раскладывала на кровати свои рецепты, изучая их при любой возможности.

Но ей так и не довелось увидеть, как осуществится эта мечта.

Я рыдаю в объятиях доньи Сельмы. Она прижимает меня к себе, поглаживая мою спину.

– У бабушки было так много мечтаний, – говорю я, и мое сердце разбивается на миллион кусочков. – Был ли когда-нибудь… Был ли когда-нибудь хоть какой-нибудь шанс? Или она была просто мечтательницей, как говорила мама?

– Нет ничего плохого в том, чтобы мечтать, любимая. Твоя прабабушка Элиза тоже была мечтательницей. Разве она не мечтала, что гостиница, которую она унаследовала, однажды превратится в пекарню? Она мечтала построить дом для себя и Джульетты. Дом, который теперь принадлежит твоей матери и тебе самой. Несмотря ни на что, сейчас ты здесь, воплощаешь мечту этой женщины.

Донья Сельма удерживает меня за плечи, заставляя посмотреть на нее. Когда я встречаюсь с ней глазами, я почти могу позволить себе найти утешение в ее словах. Но как мечта сможет выжить перед лицом стольких препятствий?

ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 АПРЕЛЯ

В понедельник утром учительница Карла Пиментель хлопает в ладоши, чтобы разбудить сонных учеников.

– Слушайте! – говорит она. – Я знаю, что все переживают из-за последнего теста, но у меня есть для вас хорошие новости. Я поговорила с несколькими обеспокоенными родителями и подумала, что было бы неплохо дать каждому из вас шанс заработать дополнительные баллы.

Пиментель смотрит на меня, и у меня в животе появляется неприятное чувство, что она говорит это специально для меня. Обеспокоенные родители? Очень похоже на то, что речь идет о моей маме.

– Итак, вот вам небольшой тест, – говорит она, поворачиваясь, чтобы написать на доске уравнение. – Тот, кто сумеет его решить, может получить дополнительное очко к тесту за прошлую пятницу.

К тесту, который я бросила, не доделав, чтобы пойти на похороны бабушки. У меня скручивает желудок. Я не хочу, чтобы мои учителя, особенно Пиментель, думали, что мама вынуждена контролировать мои оценки. Математика в любом случае – мой лучший предмет, и я даже участвую в межшкольных математических олимпиадах.

Диего, Паулина и Талита вскакивают. Я думаю, конец семестра – это своего рода тревожный звонок для всех. Луана встает и подходит к доске, как модель на подиуме. Проходя мимо моего стола, она задирает нос, и ее «конский хвост» в стиле Арианы Гранде[31] раскачивается как маятник, едва не хлестнув меня по лицу.

Сколько бы я ни отказывалась от этого – и как бы неловко мне ни было это признавать, – я хочу, чтобы мама мной гордилась. Она с первого класса переживала за мои оценки. Я понимаю, что это просто ее способ сказать, что она любит меня, но снова и снова я задаюсь вопросом: есть ли для меня что-то большее, чем подготовка к олимпиадам по математике и вступительным экзаменам? Для мамы единственное, что имеет значение, – чтобы я проложила путь к университету, стала первой Рамирес, поступившей в университет, – даже если я не уверена, что это то, чем я хочу заниматься…

Я тяжело вздыхаю, беру синий маркер и начинаю писать рядом со своими одноклассниками. Мы все работаем в постоянном темпе, терпкий запах маркеров обжигает изнутри мои ноздри, и каким бы ржавым ни был сегодня мой разум, моя рука двигается, как дань мышечной памяти.

Через короткий промежуток времени я начинаю чувствовать оцепенение. Оцепенение – это хорошо, верно?

Мои руки замирают.

В пятницу вечером на кухне «Соли» я испытала нечто противоположное. Я почувствовала себя ближе к бабушке, чем когда-либо прежде. До того, как я обожглась маслом, я ощущала эту связь. Что-то произошло. Что-то, чего я не могу объяснить, как будто приготовление пищи связало меня с ней.

Хихиканье возвращает меня в реальность. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как мои одноклассники бросаются к окнам. Пиментель отрывается от выставления оценок за своим столом, ее большие очки сползают на кончик носа.

– Что происходит? – встревоженно спрашивает она.

– Там на улице Педро убегает от вахтера! – объявляет Луана.

Педро – что?..

Я присоединяюсь к остальным у окна.

Наш класс находится на втором этаже, и сначала я вижу только узкую дорожку между задней частью школьного здания и забором. Затем замечаю вахтера, сеу Висенте, бегущего с журналом посещаемости в руке. Он всегда дежурит у школьных ворот, записывая имена детей, которые опаздывают или пытаются прогулять занятия. Многие из нас годами оттачивали способы его избегать.

Когда сеу Висенте скрывается из виду, Педро выходит из своего укрытия на другом конце здания, волоча за собой лестницу, и все ликуют, как будто он – Индиана Джонс, спасшийся от гигантского валуна.

Я закатываю глаза.

– Педро Молина, не смей! – кричит Пиментель. – Спускайся сию же минуту! Я серьезно! Не лезь в мой класс!