С визгливым смехом Злата вытерла рукавом кофты слезы под глазами и пригладила волосы, стоя перед зеркалом. Показательно ухмыльнулась сквозь слезы и поймала в отражении мой стеклянный взгляд.

― Какого же ты обо мне мнения, сестренка? Я лучше сдохну в канаве, чем вернусь сюда.

― Проваливай, ― мой голос сорвался на шепот. ― Проваливай, пока я сама тебя не прибила.

Подхватив сумку, Злата ушла…

Годы разлуки притупили разочарование в сестре и обиду на нее. Я просто хочу знать, что она жива и здорова. На большее не рассчитываю.

По телу проносится озноб, и я плотнее запахиваю флисовую рубашку. Надо возвращаться в постель.

Мой взгляд непроизвольно устремляется на мансардный этаж особняка, задерживается на единственном окне, в котором горит свет. Я останавливаюсь, чего-то жду… Но чего? Пустота в окне подстегивает интерес. Не могу избавиться от чувства, что кто-то вот-вот должен в нем промелькнуть.

Я резко глотаю воздух.

В желтом квадрате возникает фигура. Из-за внушительного расстояния нет возможности разглядеть ее детальнее. Черный силуэт сохраняет неподвижность, а в душе мне делается неспокойно, словно этот некто смотрит прямо на меня сквозь пелену ночи.

***

Дедушка Гривас может похвастаться невероятной коллекцией костюмов: смелых оттенков, классических, в клетку и в полоску, двубортными моделями, но главным доспехом этого истинного пожилого джентльмена является его благородство. Наш с Машенькой волшебный фей сотворил очередной подвиг.

– Вы… вы поразительны, Кирьян! ― я бросаюсь господину Гривасу на шею и едва сдерживаюсь, чтобы случайно не задушить его в пламенных объятиях. Несколько минут назад он переступил порог флигеля и огорошил меня поразительным известием.

Благодаря связям ему удалось выбить для Манюни место в садике, располагающемся на территории элитного поселка. С завтрашнего дня мне больше не придется волноваться о том, что днем дочка останется без должного надсмотра. К тому же бывает, что я задерживаюсь в особняке и помимо этого срываюсь туда посреди ночи, чтобы устранить за хозяином дома следы его пребывания на первом этаже, либо в саду. Любитель распивать бренди со странной особенностью ― не наполнять один стакан дважды, с каждой следующей порцией используя новый.

Дедушка пару раз хлопает меня по спине.

– Рад помочь, милая.

Не прекращая изумленно мотать головой, я возвращаю расстояние между нами.

– Извините, что накинулась. Просто… вы не представляете, как много для меня значит ваша поддержка.

– Ну перестаньте, Вера. Я не сделал ничего сверхъестественного.

Я мало знакома с бескорыстной человеческой добротой, поэтому даже если для него такие колоссально значимые поступки ― сущие пустяки, я до последнего вздоха буду ценить оказываемую поддержку.

Когда в жизни встречаются люди вроде Кирьяна Гриваса, волей неволей хочется начать верить в чудеса, к ним легко и быстро привыкаешь, а когда наступает пора расставаться ― втройне тяжелее отпускать.

Прекраснее начала дня не придумать. Мое настроение омрачит, разве что, преддверие Армагеддона. Либо же претенциозно-брезгливое выражение лица Александра Карраса собственной персоной. Он из кожи вон лезет, мимически выражая недовольство своим завтраком. Станиславский аплодировал бы стоя его актерской игре.

По несчастливому стечению обстоятельств я вновь очутилась с ним в одном помещении.

– Как можно было испортить такое элементарное блюдо, как яйца пашот? ― его верхняя губа дергается, будто при неврозе. Вот бы сердечный приступ не настиг нашего дражайшего хозяина.

Яйца готовила я. К этому привела незамысловатая цепочка событий, а все началось с того, что ротавирусная инфекция сразила и Марту. Повар, работающий с ней в тандеме, час назад заперся в уборной с внезапной болью в животе, а после его выпроводили за ворота, отправив на карантин во избежание распространения заразы

На время экстренных поисков достойной для его достопочтенного греческого величества замены гастрономического творца нужно было кого-то запрячь и приставить к плите. Опыт работы поваром у меня имеется, пусть это и не занесено в трудовую книжку. По первости в ресторане я несколько месяцев подрабатывала на кухне и набила руку, так сказать.

Поэтому, да. Завтраком для Александра занималась я. Не сказать, что это задание ввело меня в экстаз. Наоборот: я стояла у плиты с аналогичным выражением лица, что и у него сейчас.

Между прочим, на мои яйца еще никто не жаловался.

Господину Каррасу так же не нравится, как хрустит гренка, когда он пытается разрезать ее, держа в одной руке вилку, в другой нож. В конце концов, он бросает это дело, разгибая пальцы и бросая столовые приборы из серебра на стол. Морщит лоб и сдавливает переносицу, иллюстрируя полнейшее разочарование.

– Безобразие, ― по сложившейся традиции брюнет отодвигает от себя тарелку и залпом осушает стакан воды, что-то ворчливо бормоча об отсутствии Марты.

Да у него самое обыкновенное похмелье, а в таком состоянии даже еда, приготовленная профессионалами мишленовского уровня, будет отторгать одним только видом.

Уважаемому господину всего-то нужно меньше хлестать крепкие алкогольные напитки по ночам, чтобы вернуть способность наслаждаться вкусом качественных продуктов.

В обеденном зале царит гнетущая, почти бездыханная тишина. Елена Семеновна, работающая в его доме второй год, перемещается возле стола с фантастической беззвучностью, будто и не касается пола вовсе. С таким боссом не только летать научишься…

Не понимаю, зачем стольким домработницам здесь топтаться и глазеть на чью-то трапезу?

Александр встает со стула, придерживая бумажную салфетку у рта. Тщательно вытирается, словно чем-то испачкался, однако помимо бокала с водой так ничего и не подносил к губам. Я отклоняюсь от поведенческого канона и смотрю на него, а мои коллеги ― на свои туфли. Все равно он не обращает на нас и толики внимания.

Упс.

Вяло мажет взором и заостряет концентрацию на моих глазах.

Черт, попалась!

Это будет считаться моим четвертым «косяком» помимо якобы неудачно приготовленных яиц (о чем он не в курсе)?

– Что-то хочешь мне сказать? ― в резкой форме задает вопрос, и что-то вспыхивает в его взгляде. Безумная искра, словно он нашел способ вымещения клокочущего в нем раздражения. Вернее, цель.

Я  ― цель этого хищника.

Я ощущаю невербальную цепкую хватку его когтей на своей шее и откашливаюсь в кулак. В горле некстати першит.

– Я тебя развеселил? ― с пронизывающей сталью в голосе широкоплечий мужчина сверлит во мне дыру. ― Что-то кажется тебе смешным?

– Нет. Ничего. Я…

«Воздухом подавилась» ― собираюсь ответить, но Мистер Возмущенность перебивает:

– Я похож на клоуна, по-твоему?

Господи, нет… Какой нетерпеливый тип.

– Извините, ― все еще кашляя, произношу я. ― Можно… ― киваю на стол, ― могу я сделать глоток?.. Мне…

Плохо. Очень плохо. Надсадная перхота не отстает, доводит до слез.

Кто-то из прислуги громко и шокировано вздыхает, словно я не воды попросила, а потребовала у него отдать мне почку, или все его несметные богатства.

Он смыкает рот, хмурым и долгим взором скоблит мое лицо и, наконец, с барского плеча ― а конкретно скупым кивком ― дает добро покуситься на кувшин с фильтрованной водой, и я не удивлюсь, если она была доставлена ему прямиком из альпийского источника.

– Не забудь выбросить за собой стакан, ― сухо чеканит напоминание господин Каррас и покидает обеденный зал.

АЛЕКСАНДР

Электронный будильник звенит ровно в пять утра, но я проснулся раньше по привычке. Я заканчиваю с отжиманиями, поднимаюсь с пола и выключаю прибор после нескольких секунд писка. Моей девушке этот звук нисколько не помешал, она продолжает спать как убитая. Ее отдых не потревожит даже атомная война.