Хриплым, грубым голосом он что-то пробубнил и сел рядом с Мариам на потертый табурет. Из кармана камзола он достал крохотный, мятый портрет маленькой девочки, посмотрел на него с печалью и, не отрывая взгляда, спросил:

– Где твой дом, Мариам? Ты ведь шандийка, у меня из головы до сих пор не выходит твоё выражение лица перед выстрелом. Ты ведь серьёзно хотела умереть. Я ещё не встречал ни одного Лакшата, который так смирно бы сидел, даже на эшафоте люди энергичнее. Ты когда-нибудь видела висельников собственными глазами?

– Да, и не раз. Врагов клана вешают прямо на улицах, в таком доме я выросла. Но я не вернусь туда больше, никогда.

– Как же так получилось, что дочь Малики Лакшата так просто отпустили бродить по Ховаку?

– Я и не говорила, что всё было просто. Простите, я не хочу об этом говорить.

– Знаешь, я рад, что ты не одна из них. Прости за грубость.

– С чего вы взяли, что я другая?

– Юнга не всем подряд под пули лезет, знаешь ли. Есть в тебе что-то отличное от петухов Лакшата. Когда ты спасла моего человека, я подумал: «Может, не все Лакшата уроды?» Мне хочется верить, что таких как ты много, это даёт надежду на будущее наших детей. Почти все, кого ты видишь на корабле, все эти сукины дети… Все выросли с кандалами на руках, работая в поле или шахтах. Но теперь их дом – Жестокол. Дай мне руку.

Мариам серьёзно задумалась о словах Генри, её одолела сильная печаль за всех пострадавших из-за действий её предков. Эта печаль была и раньше, но от неё Мариам только убегала. Куда-то далеко, в неизвестные земли, наслаждаясь мнимым удовольствием, она терялась в тени великих людей, – возможно, там ей всё казалось красивым и безопасным, нежели дома. Мариам захотела раз и навсегда изменить свою жизнь и стать другим человеком. Именно поэтому она доверилась капитану: положила ему руку на ладонь и тот помог ей встать. Левой ногой она едва коснулась дощатого пола, неуверенно, мягко, но правая нога вслед за левой уверенно и чётко встала, держа почти здоровую Мариам в равновесии. Босыми ногами она шла вслед за капитаном, что ей улыбался, предвещая что-то действительно хорошее. Шаг за шагом за стенами кубрика сверху доносились разговоры и пьяный хохот. И вот, открыв люк, Мариам вместе с капитаном поднялись на палубу. Звон стаканов с ромом и веселые, задорные голоса экипажа отрадно раздавались по всему кораблю. Пираты праздновали прибытие в порт Турнадау: они могли бы все отправиться в таверну недалеко от берега – настоящий дом всех грабителей. Однако пираты Эвери на Жестоколе чувствуют себя комфортнее, чем в самом дорогом баре. В воздухе витал смех, запах перегара и дым эвдеймона из трубки боцмана, сидящего на ящиках. В один момент он решил разбавить празднование своим словом: «Парни, без музыки и танцев совсем не то. Мы ограбили ёб вашу мать ГЛАВУ СЕКТАНТОВ! К нему и подобраться-то было вызовом. Это надо отпраздновать как следует, где наши музыканты? Лира нужна, парни, ЛИРА!» И резко, словно молния, из двери вылетел толстый мужчина с до глупости длинной красной банданой с желанным инструментом и здоровой кружкой пива:

– Кто просил лиру?! Я бргх, а! ЗДЕСЬ!

– Тащи свою жирную задницу сюда, играй!

– Хоробргх гх о! Щас будет!

– Ты сначала допей, потом говори.

Как только кружка опустошилась, толстяк положил её на ящик, и достал из сумки то-о-от самый инструмент. Он заставил абсолютно всех на корабле помолчать и с трепетом ждать, когда, наконец, покрутит рукоять, и нажмёт на первую клавишу, и это случилось в таком пьяном мгновении – самый что ни на есть пик, между ожиданием и получением желанного. Дальше только лучше!

      Как только музыка заиграла, все повеселели и захотели пуститься в пляс. Каждое вращение рукоятки сопровождалось нажатием то на одну, то на другую клавишу – струны лиры играли самую нужную музыку, самую отрадную. Будто сам инструмент сейчас затанцует и поздравит всех с победой лично. И танцующие матросы ровно в такт музыке подкидывали своё «хоб-хэй!»

      Мариам словно ожила, увидев подобное зрелище, войдерум звука заиграл в ней и бурлил, словно горячий источник. Это стало источником силы! Полная энергии и воспрявшая духом, Мариам пустилась в пляс, и будто поддерживала собой огонь радости уже не такими изящными движениями, а более открытыми. Она не двигалась медленно и красиво, как это всегда делали танцовщицы в Ламмере.

Дзин стоял и распивал ром, наблюдая за танцем Мариам. Он был несказанно рад, и молча поднял за неё свою кружку и сделал глоток.

В темных переулках Ламмерского клана Лакшата впопыхах мужчина в капюшоне нёс в сумке нечто очень важное, что может перевернуть ход многолетней войны. Оно должно оказаться в Айтилла до того, как его настигнут ассасины. Но ничего не может оказаться без огласки, агент просчитался: его идеальная маскировка показала на мгновение истинный облик; спокойно пройти не удастся. На крышах агент слышал быстрый и легкий топот о тонкую черепицу – все эти шаги двигались в его сторону и были всё громче и громче. Прямо над агентом они прекратились и нависла тишина. Он точно понимал, что придётся показаться и сразиться. Если выживет хотя бы один убийца, он сможет доложить своему заказчику всё – миссия будет провалена, и все порабощенные и безвольные потеряют последнюю надежду. Некая байка, легенда, слух о том, что существуют спасители, называющие себя Летучий Фрегат. Их вера не станет напрасной. Скоро всё изменится, для этого нужно бороться, и бороться прямо сейчас! Ассасины показались и спрыгнули на агента, окружив того втроем в узком переулке; бежать некуда, нужно принять бой!

– Всё-таки, Летучий Фрегат – это не миф. За твою голову нам дадут столько илго, что грязной работой до старости колец не нужно будет заниматься. Но мы можем договориться. Отдай сумку и уходи домой. Ты не пострадаешь, а мы получим деньги. Соглашайся, это выгодная сделка.

– Если я не пострадаю и поверну сейчас, то обреку на страдания тысячи жизней, увы, сделка не выгодная.

Агент снял капюшон, из которого показалось смуглое, вытянутое лицо и до боли знакомое и знаменитое. Его белые дреды невозможно было спутать. Этот человек пропал много колец назад и ушёл в небытие. Его имя вычеркнули из родового древа и заставили всех забыть. Но уже незамедлительно начался бой: ассасины, окружившие его, достали из ножен сабли и замахнулись прямо в агента – обычному человеку не увернуться, но кто же сказал, что он обычный? В один момент лазутчик исчез, и вместо звука разрезанной плоти ассасины услышали лязг своих же оружий. Они ударились друг о друга и упали на пол с подозрительно высокой скоростью, а облака над тем действом плыли необычайно быстро. Ассасины уже собирались скорее их подобрать и приготовиться к атаке, но быстрее они услышали свист флейты, предвещающий скорую кончину. Такой прекрасный, даже слишком. Первые секунды ассасины наслаждались мелодией, пока та не стала их пугать. В голову проник жуткий лик, тон звука стал тонким, словно струна, и чувствительный нерв был продет в иглу. Паника окутала их тело и разум: руки дрожали и не могли нормально держать оружие. В один миг ассасины нервно смотрели по сторонам в попытке понять, куда делся лазутчик. Но проход переулка стал сужаться и давить, небо чернело и жестоко смеялось над ними. Стало тяжело дышать, звук смерти стал самым красивым и убийственным для ассасинов. Настоящий животный страх их одолел и приказывал бежать. Бежать со всех ног и не оглядываться. Впереди ужасный зверь – он голоден и в одно мгновение может убить их. Убийцы, охотящиеся за головами, стали жертвами. Когда все в отчаянии побежали к выходу из переулка, музыка стихла: никакого странного ритма, кроме биения сердца. В каком-то предмете слышался, нет, чувствовался грохот. Вдруг искаженное изображение сужающегося переулка стало обычным, и из еле проникающего света появился лазутчик с копьем в руках. По древку в его сторону стекала кровь и капала на ботинок. Только сейчас ассасины поняли, что их всех пронзили в сердце одним оружием. И в древке чувствовалась вибрация сердцебиения товарищей, затем в осознании остановилось.