«Как ты там, Крошка?» – с этой мыслью я вошел за охранником в лифт.

На автомате выбрал нужный этаж, а после перезвона колокольчиков замер у двери.

Что с тобой? Соберись, Вью́ник…

– Вадюша! – дверь распахнулась за мгновение до того, как я коснулся картой магнитного замка. Теплые женские руки опутали мою шею, а щетина запуталась в каштановых волосах жены.

– Привет, – я улыбнулся и впился в мягкие женские губы.

Нина взвизгнула от возмущения и поспешила втянуть меня в квартиру, чтобы не устраивать, как она говорит, театр на глазах у обслуги. А когда дверь хлопнула, то вновь прижалась и холодно ответила на мой поцелуй, туша тем самым ещё недавно разгорающееся внутри меня пламя. Губы её были напряжены и опять на вкус – как горькая айва с запахом бабушкиных духов «Красная Москва». Дёрнулся и машинально стёр следы этой отвратительной помады со своих губ.

– Ну что ты? – она отошла от меня и стала поправлять смявшуюся рубашку и расслабленный галстук. Ненавидела она это… Всегда стирала следы неидеальности, уродства и беспорядка.

– Опять эта помада… – бросил на пуф сумку с лэптопом, снял пальто и отработанным жестом повесил его в шкаф, нарочно забыв закрыть дверцу. Нина вздохнула, поправила лацканы кашемира, стряхнула капли подтаявшего снега и закрыла глянцевые створки.

– Ты придираешься, Вадюш, – она шла следом, звонко цокая каблучками по каменному полу, по пути поправляя живые цветы в вазах. – И ничего она не пахнет твоей бабушкой.

– Ты-то откуда знаешь? – я улыбнулся и вошёл в свой кабинет, где мог жить вне её правил. Распахнул дверь на террасу, впуская свежий воздух в жаркую квартиру. Нина застыла в пороге и мгновенно обхватила себя руками, ёжась от сквозняка. Ненавидела она холод, оттого и дома была мини-Сахара, а я дышать не мог здесь. Как гриппозный, вечно хлюпал носом, перебиваясь спреями, чтобы суметь поспать хоть пару часов в этой безжизненной пустыне.

– Сегодня семейный ужин, ты же помнишь?

– Да, только в душ схожу.

– А какой сегодня день, помнишь? – смущенно прошептала она.

– Помню, – когда я сдёрнул галстук и подцепил верхнюю пуговицу сорочки, Нина опустила глаза, а через мгновение и вовсе зацокала прочь.

– Родители уже скоро приедут, Вадюш. Не задерживайся…

– Хорошо.

Скинул вещи на диван и пошёл в душ, чтобы смыть это оливье из мыслей и бредовых ощущений, а когда вышел, то бархатный диван вновь был пуст… Не знаю, почему, но сегодня все это – привычное и обыденное – цепляло наждачкой по живому. Наверное, поэтому я надел не опостылевший за рабочую неделю костюм, а простую белую футболку и джинсы. Вышел из кабинета прямо босиком и направился на её традиционной аромат утки с яблоками, доносившийся из кухни.

Нина кружила вокруг трёхметрового обеденного стола и поправляла льняные салфетки в серебряных кольцах так, чтобы все лежали в одном направлении.

– Как контракт?

– Все получилось, – налил в стакан воду с лимоном и осушил его до дна, чувствуя, как поднимается температура. Сел в кресло, вертя пустой стакан и наблюдая за степенным шагом жены. Она то отходила от стола, то вновь подбегала, перемещая фарфоровые блюда с холодными закусками, накрытые пищевой плёнкой.

– Что мы скажем родителям? – Нина вдруг вытянулась в струну. Тонкий шёлк её вечернего платья не мог скрыть напрягшиеся мышцы спины, неестественно прямую осанку и окаменевшие плечи. Она дёрнула головой, рассыпая шоколадные волосы, и мельком осмотрела мои босые ноги и любимые драные джинсы, не сумев скрыть эмоцию брезгливости и разочарования.

– Ты о чём, Нин? – толкнул стакан по каменной столешнице и стал растирать лицо. Я словно в тумане бродил, все происходящее было каким-то неживым, бессмысленным, что ли. Эти её полунамёки, застывшие в глазах слёзы и напускное спокойствие вызывали лишь раздражение. Порой хотелось подойти к ней, встряхнуть и заставить показать чувства, не напускное приличие, а настоящие… А сейчас и этого не хотелось.

Для чего?

Все эти истории про любовь с первого взгляда, спонтанную роспись в ЗАГСе в разноцветных кедах, драных джинсах и праздничный ужин с близкими друзьями в «макдаке» – это же городские байки, призванные веселить людей. А в реальности всё иначе. Ты выбираешь себе пару, с которой пройдёшь через годы без сюрпризов, истерик и бестолковых душевных терзаний. И только от твоего скрупулёзного и выверенного решения зависит твоё будущее. Какое оно будет? Двадцать лет в жерле вулкана и развод «под старую сраку», или комфортабельное плаванье вдоль изумрудного берега на сверкающей яхте. Да, всё спокойно, без бурлящей страсти, в которую я, кстати, вовсе не верю, но зато предельно понятно, привычно и надёжно.

Вот и я выбрал. Нина идеальная… В ней же всё, как с женского эталона отлито: покладистый характер, мягкость, хозяйственность, фигура, милое личико и природная скромность. Вот только за семь лет от этой скромности зубы скрипят.

Даже сейчас она украдкой смотрит на мой внешний вид, отчаянно подбирая слова, чтобы отправить меня переодеться, потому что праздничный ужин в кругу семьи в её идеальном представлении должен быть другим. Она прозрачная, как стекло. Понятная, по-хорошему предсказуемая. Но пресная, что ли…

– Ну… Папа опять спросит про… – заикаясь, прошептала она и бросилась к помпезно украшенной новогодней ёлке. Трясущимися пальцами поправила стеклянные шары, а потом запустила дебильный паровозик, который, имитируя дым из трубы, кружил вокруг ели по специальным направляющим.

– Это его не касается, Нин, – я не выдержал этого бестолкового разговора и снова пошёл в кабинет, чтобы переодеться, лишь бы она успокоилась и улыбнулась. Когда я завязал узел галстука, в дверь позвонили, а цокот каблучков засеменил по длинному коридору.

– Вадюша! Родители приехали!

Открыл дверь и в последний момент успел схватить жену за руку, припечатывая к себе. Нина охнула, но сопротивляться не стала. Неуверенно уложила голову мне на плечо, втянула носом аромат парфюма, аккуратно, чтобы не испачкать, поцеловала в подбородок и одобрительно похлопала ладошкой по груди.

– Идём, не будем заставлять ждать…

– Вадюха! – заверещала моя младшая сестренка и, как обычно, проигнорировав Нину, бросилась мне на шею. – Ты опять в шкуре робота? Ну, дома-то можно не носить эту удавку?

Верка заговорщицки подмигнула мне и стянула с шеи галстук, который я сейчас и правда ощущаю удушающей петлёй. Она обхватила ладонями лицо и стала быстро-быстро целовать в щёки, медленно скользя по колючей щетине пальчиками.

– Вера, ну хоть постеснялась бы при нелюбимых братьях выказывать свою откровенную любовь к младшенькому, – первым вошёл Владислав, он дежурно кивнул Нине, приобнял её, вручил букет цветов.

– А она вечно на нём висит, а это всё потому, что он её балует с самого детства, – забрюзжал Вовка, продублировав приветствие и холодное объятие с Ниной.

– Можно хотя бы в Новый год без этих ваших споров? – отец пропустил маму и вошёл в квартиру последним.

– Сын! – мама первым делом бросилась меня обнимать, наперегонки с Веркой оставляя поцелуи на моём лице.

– Так, всё! – сквозь смех произнёс я, отлепляя от себя цепкие женские ручки. – Раздеваемся, и за стол! Нина нам такой ужин шикарный накрыла…

– Опять утка? – зашептала Вера, пряча гримасу отвращения ото всех за створкой шкафа, и если бы не строгий взгляд мамы, то она бы и язык вытащила.

– Ниночка, деточка, здравствуй. Прекрасно выглядишь! Опять похудела? – мама опомнилась и стала замаливать перед невесткой холодный приём. Нина чуть зарумянилась и, проконтролировав, чтобы всем хватило вешалок, закрыла створки шкафа и повела гостей в столовую.

Акт первый завершился. Осталось ещё пережить парочку…

– Она не хочет быть врачом! – скрипел отец, гоняя фаршированную оливку по тарелке. – Вадь, ты слышишь?

– А кем она хочет быть? – я отложил салфетку и откинулся на спинку кресла, пытаясь придумать, как бы улизнуть от пристального взгляда жены, чтобы покурить.