Роза Петровна толкнула своим объёмным бедром супруга и того сразу откинуло на полметра. Он как раз пытался присесть рядом со мной. — Молодой человек, давайте ваши тряпки.

Женщина-кит протянула руку в сторону Андрюхи.

Тот послушно сунул ей вторую половину своей майки. Очень вовремя. Когда Роза Петровна убрала импровизированный тампон, сменив его на новый, первый уже насквозь пропитался кровью. Сверху, на ткань, Наташкина соседка щедро плеснула самогоном. Буквально обмыла меня им. Поодещеныицировалось сразу все тело.

— Зяма, шо стоите⁈ Бежи́те с Мариком до Леночки-Монтерки. У нее точно есть телефонный аппарат. Звоните в скорую помощь. Скажите, нам тут очень нужна их самая наискорейшая помощь. Марик, за каким дьяволом ты притащил с собой скрипку⁈ Ты знаешь, как мы все любим Черни, но сейчас это совсем не к месту! У нас шо тут, концерт с рлялем намечается? Играть траурный, похоронный марш еще рано. Товарищ из угро не собирается помирать. Правда же? — Роза Петровна посмотрела на меня. — Хотя…выглядите Вы, гражданин начальник, как тот покойник, шо вспомнил про заначку и решил забрать ее с собой. Вы мне смотрите, не сделайте пакость. Не вздумайте скончаться рядом с Зямой. Ему нельзя. Он только что вернулся за хорошее поведение. Потом не отмоемся. Скажут, шо это он Вас ножичком пырнул. А у нас такого в биографии нет. Грабеж есть. Ножичком в бок — этого нет. Не оставляйте ребёнка снова сиротой. Вы обязаны жить. Впереди светлое будущее, как обещал нам Маркс… Или Энгельс. Не важно. Держитесь. Бегом!

Естественно, команда прозвучала не для меня. Я точно не могут никуда бежать. Состояние становилось все хуже. Голоса начали плыть и периодически подступала темнота. Но я упорно держался за сознание, категорически не желая его терять. Если меня сейчас выкинет обратно, это будет просто мандец. И Стас… блин, Стас! Я его тоже не могу оставить тут одного. Он по уши в дерьме, которое замутил Милославский. Хотя, нет. По уши — я. А он только по пояс. Но не суть. И Наташка. Нет. Нельзя отключаться.

Андрюха топтался рядом. Теперь, когда появились еще люди, он уже мог позволить себе не скрывать настоящих эмоций.

— Ну, мляха муха…Ну, только попробуй сдохнуть, Жорик. Только попробуй. Я тебе…голову откручу. Понял?

— Слушайте, нервный гражданин. — Роза Петровна подняла голову и посмотрела на братца. — Шо вы ему открутите или прикрутите, не будет иметь никакого значения, если наш красавец отдаст концы. Вы не нагнетайте. Вы подумайте, где взять ещё ткань. Марли у нас нет. А ткань очень нужна. Эта вся уже негодная.

— Ткань… — Андрюха развёл руками и испуганно посмотрел на меня. — А ткани больше нет.

— Божечки… Ну, что за молодежь нынче пошла. Посмотрите направо. Там, на веревке, весит белье. Это — Нинки из пятой квартиры. Нинка — сука. Но разве это сейчас важно? Хватайте простынь, тащите ее сюда. С Нинкой разберёмся потом.

И вот в этот момент меня все-ткки накрыло темнотой. Я отключился.

— Что-то Жорик с Андрюхой задерживаются…– Протянул Матвей Егорыч, глядя задумчиво в окно, за которым уже, кстати, начало смеркаться.

Дед помолчал немного, а затем повернулся ко мне. Смотрел он так, будто я могу ответить на этот вопрос. У меня у самого башка гудела, как колокол, по которому долго и усердно били. Мыслей имелась целая куча. И все мысли, одна хреновее другой. А еще — сожаление. Не сдержался я все-таки. Влез, куда не надо. Причем, влез очень конкретно.

Ремонтники, которые были такими же ремонтниками, как я — балериной, пробыли в кабинете директора почти час. Нет, как минимум, один из троих точно разбирается во всей этой херне. Короткое замыкание и так далее. Может, даже настоящий электрик имеется в их компании. Хрен его знает. Они же должны исправить то, что сами сделали. А в этом уверен на сто процентов. Неполадки, которые возникли, дело их же рук. Нужна была причина, чтоб явиться в гастроном, получить доступ к кабинету Соколова. Да еще на вполне законных основаниях ковыряться в этом кабинете там, где им требуется.

Уверен, они и про отсутствие директора знали. Специально рассчитали время так, чтоб его не было. Посторонние глаза, тем более глаза Соколова, им ни к чему. Так еще в кабинете этих товарищей спокойно оставили одних. Они проверяли проводку, что-то чинили. Короче, изображали активную деятельность. Самое интересное, их пустили безоговорочно. Никто не стал уточнять или выяснять, откуда пришли эти парни. Что за времена, блин. Вот правда говорят, простота хуже воровства. Тут даже не простота. Детская наивность.

— Михалыч, а что у товарищей-электриков, которые пришли с коротким замыканием разбираться, документы не проверит никто? Все-таки в кабинете начальства ковыряются. Вдруг они и не ремонтники вообще.

— Ты чего, Стас… — Михалыч хохотнул и хлопнул меня по плечу. — Они же сказали, их прислали решить проблему. Чего проверять-то?

— Мммм… Ну если сказали, то, конечно, да… — Я понял, никого эта ситуация не напрягла. Вообще. Удивительная беспечность.

И еще… Тот тип, который смотрел мне в глаза на входе, и на которого пялился я… Мы пересеклись несколько раз в подсобных помещениях. Он то ходил руки мыть. То туалет искал. То еще какую-то херню спрашивал у девчонок. Вот когда сталкивались лоб в лоб, он снова смотрел прямо мне в лицо. И взгляд такой был… Типа, я знаю, что ты знаешь, кто я. Но имей в виду, я тоже знаю то, кем являешься ты.

Хотя, может, это уже паранойя начала в моей башке прогрессировать. Не удивлюсь. Но после рассказа Михалыча и удивительного совпадения с этой долбанной стрекозой, меня мучали очень нехорошие подозрения и предчувствия. Прям был уверен, брошь, которую прятал Милославский, скорее всего, либо связана с ограблениями, либо является той самой, украденной. Почему такие мысли? Да потому что у нас с Мажором просто ничего не бывает. Если жопа, то полная. Если дерьмо, то греби обеими руками. Если на всю Москву было две стрекозы, которые украли, то наша стрекоза точно одна из них. Короче, хорошего можно не ждать, это факт.

Зато, как назло, Михалыч снова начал рассказывать мне о Соколове. А вернее, о его героическом прошлом. Я вообще пришел к выводу, что персонал директора очень уважал. Можно сказать, любил. Это вызывало у меня ощущение диссонанса. Просто ситуация непривычная. В моей прошлой жизни ни разу такого не видел. Руководители всегда были кончеными. А даже если не были, то подчиненные все равно их такими считали. Потому что главная заповедь современности — хороший директор это не есть хороший человек. А хороший человек никогда не станет хорошим директором. И тут вдруг Соколов. Которые заботился о своем персонале. Помогал им. Причем, помогал реальными вещами. Давал премии, устраивал на учебу, решал проблемы с жильём.

Комк того, оказалось, что прошлое Юрия Константиновича и правда героическое. Когда фашисты напали на СССР, ему было всего восемнадцать лет. Восемнадцать! На фронт он ушёл в первые дни. Сам. Как делали многие пацаны в то время. Дослужился до звания младшего лейтенанта, был командиром взвода.

В 1945 году его наградили орденом Красной Звезды за то, что в бою за какой-то город он положил тридцать фашистов. Потом еще была награда. За то, что в битве за другой город, командуя батареей пушек, уничтожил два станковых пулемёта, пушку и шестьдесят фашистов. Получил также награду «За победу над Германией» в октябре 1945-го. Обо всем этом грузчик рассказывал мне с гордостью. Будто речь идет ее о директоре, а о его родственнике.

Вот совсем Михалыч такими беседами не облегчал мою задачу. Наоборот. К этому Соколову я проникался все больше симпатией. А человек, который пошел войну и отличился таким образом, для меня вообще был кем-то на уровне супергероя. Впрочем, как и все, кто воевал против врага.

Это, кстати, бате надо сказать спасибо. Он с детства вдалбливал эту мысль. Ветераны — наше все. Только благодаря им мы вкусно жрём, хорошо живем, шляемся по магазинам с банковскими картами и отдыхаем на курортах. Потому что они своей кровью добыли нам эту свободу. У отца реально такое мнение было на уровне идеологии. Он, может, и не во всем хороший человек, однако, тему Великой Отечественной считал чем-то святым и неприкосновенным. Не дай бог при бате какому-нибудь малолетке что-то ляпнуть в сторону ветерана. Хана. Забрало падало в момент. Ну, вот и я вырос с такими же мыслями. А тут, выходит, лично, сам, учавствую в грязной возне, которую вокруг такого вот человека затеяли. Вокруг человека, который воевал и в войну отличился.