– Не богохульствуй, – потребовал отец Климент. – Ибо гнев Божий падёт на твою голову и неправда твоя падет на темя твое.

– А в чем моя неправда? – изобразила удивление Ирина. – Разве Ева не была сотворена из ребра Адама, в отличие от всех прочих? Если это не так, то поправьте меня, батюшка.

Но отец Климент не стал продолжать этот богословский диспут, видя, что молодая женщина ерничает, а строго произнес:

– Вижу, что креста на тебе нет, оттого и болтаешь невесть что. – И, с подозрением посмотрев на нее, спросил: – Или того хуже – язычница?

Но теперь уже Ирина промолчала, внезапно сообразив, что ей ни к чему портить отношения с отцом Климентом, поддразнивая его. Потому что если кто ей и мог сейчас помочь, так только он.

– Батюшка, к милосердию вашему взываю, – меняя тон, сказала она. – Укажите, как дойти до Усадьбы волхва, если уж никто не может меня проводить. Не ночевать же мне на пороге храма, как этим птицам. – И она указала на стаю гусей, прикорнувших неподалеку на церковной паперти.

Это был хитрый ход. Гнев отца Климента, который он был готов обрушить на ее голову, нашел нового адресата. И это был все тот же юный звонарь, у которого этот день явно не задался.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты гнал этих богопротивных тварей прочь с паперти? – грозно рыкнул отец Климент на юношу. – Или слово мое для тебя пустой звук, как православная молитва для язычника?

У Владимира от обиды задрожали губы.

– Гнал, так ведь они возвращаются, – сказал он и пожаловался: – И еще щиплются, как аспиды.

– А легко ли было Господу нашему справиться с легионом бесов? – назидательно вопросил отец Климент. – Но не дрогнул Он, не усомнился. А потому «и нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море».

– Так ведь я не Господь, – жалобно возразил юный звонарь, забыв о своем благоговении перед отцом Климентом из-за владевшего им страха перед воинственными птицами. – А в этих гусей, я думаю, точно бесы вселились. Или сами они есть бесовское отродье. Не по силам мне чудеса творить, батюшка.

Отец Климент подозрительно посмотрел на юношу, но не заметил и тени насмешки на его глуповатом лице. Владимир был искренен. Гусей он боялся больше гнева настоятеля храма. И сердце отца Климента, не злое по своей природе, дрогнуло. Как это часто случается, настоятель был суров с виду, но в душе мягок, как воск. Ответ юноши поставил его в тупик, из которого он не находил выхода. Он растерянно переводил взгляд с юноши на молодую женщину, неподвижно замерших перед ним, словно библейские соляные столпы, и не знал, что сказать.

Неожиданно в разговор вмешалась Ирина.

– Батюшка, а если я прогоню гусей, то вы позволите Владимиру проводить меня до Усадьбы волхва? – спросила она невинным тоном, глядя на настоятеля честными глазами.

На этот раз отец Климент не счел ее слова насмешкой. И, не став уподобляться буриданову ослу, колеблющемуся в выборе, с какого из двух стогов сена начать трапезу и в результате умершему от голода, даже обрадовался предложению.

– Прогонишь – проводит, – лаконично ответил он, как не желая ронять своего достоинства, так и памятуя о том, что «во многом глаголании несть спасения».

Ирина хитро подмигнула юношу звонарю, подхватила свой чемодан и, размахивая им, словно Давид пращой, бросилась на стаю. При этом она кричала так, будто хотела, чтобы ее было слышно даже на луне. Гуси, мирно почивавшие на паперти под ласкающими лучами послеполуденного солнца, не ожидали нападения. За несколько шагов до стаи женщина размахнулась и метнула чемодан в птиц. Бросок был точен и губителен, он пробил серьезную брешь в рядах гусиного воинства, помимо физического урона лишив его привычного морального превосходства, а с ним и веры в себя. На этот раз Голиаф был если не повержен, то посрамлен. Перепуганные полусонные птицы, забыв о своей воинственности и былом бесстрашии, бросились прочь. При этом они взволнованно гоготали и, по привычке сбиваясь в кучу, безжалостно теснили, толкали и топтали друг друга в поднявшейся суматохе. Вскоре гуси скрылись в одном из ближних переулков, потеряв несколько перьев, которые устилали путь их бегства подобно трофеям, обычно достающимся армии, преследующей своих отступающих в панике противников.

Торжествующая Ирина подняла одно перо и, подойдя, вручила его отцу Клименту как доказательство своей победы.

– Я свою часть договора выполнила, – сказала она, возбужденно дыша и блестя глазами. Было видно, что недавняя схватка доставила ей удовольствие.– Слово за вами.

Отцу Клименту не оставалось ничего другого, как выполнить свое обещание.

– Проводи ее, – сказал он юному звонарю. – Но сам близко к Усадьбе волхва не подходи. Покажешь издали – и назад. Когда вернешься, то прочтешь молитву о прощении грехов Иоанна Златоуста, начинающуюся со слов «Верую, Господи», исповедуешься, причастишься – и грех твой будет тебе прощен.

– Благословите, батюшка, – попросил Владимир, целуя руку настоятеля.

– Благословляю, – произнес тот. – Иди с Богом!

Ирина насмешливо подмигнула юноше и шепнула ему на ухо:

– Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься. Так что благодари меня за свое будущее спасение, отрок!

После этого она велела ему взять свой чемодан, сама подхватила клетку с голубями, и они пошли.

Владимир шел впереди, показывая дорогу, Ирина следом. Эта пара выглядела комично – юноша в длинной рясе и молодая женщина в коротком платье, едва прикрывающем ее бедра, подол которого, и без того почти ничего не скрывающий, часто подхватывал порыв налетевшего ветра, задирая его, как шаловливый бесстыжий мальчишка, и показывая всему свету крошечные кружевные трусики женщины телесного цвета. Но отцу Клименту, провожавшему их взглядом, было не до смеха. Промолвив: «Срамота!», он трижды перекрестился, словно отгоняя от себя беса искусителя, и скрылся в дверях храма, что-то сердито бормоча себе под нос.

В храме отец Климент подошел к иконе Богородицы «Умягчение злых сердец» и надолго замер перед ней. Его губы шевелились, беззвучно произнося покаянную молитву. Будучи человеком честным, в глубине души он чувствовал себя виноватым в том, что подверг юного звонаря искушению.

– Прости меня, Матерь Божья, Царица небесная, ибо грешен! Помоги отроку невинному угасить пламень греховный, очисти ум его от лукавых помыслов…

С давних времен обращались к «Семистрельной» верующие христиане, прося о прощении их греховных деяний и даже помыслов. Не раз отсылал к этой иконе своих прихожан отец Климент. Но в этот день пришел и его черед…

А виновница этого даже не подозревала, что натворила. Добившись своего, она уже забыла об отце Клименте. Это был эпизод из прошлого, которого, как Ирина всегда считала, не существует, как и будущего, а есть только настоящее. А в настоящем у нее были дела и заботы поважнее, чем думать о настоятеле храма. Даже о Владимире, чья тощая спина в потрепанной рясе мельтешила перед ее глазами, не думала она в эту минуту. Все мысли молодой женщины были заняты хозяином Усадьбы волхва, к которой она приближалась с каждым шагом.

Несмотря на свой беспечный нрав, Ирина втайне опасалась предстоящей встречи. Ведь хозяин Усадьбы волхва ведать не ведал о ее визите, и еще неизвестно было, как он воспримет эту новость. Судя по тому, что она успела узнать даже за столь короткое время своего пребывания в Куличках, случиться могло все, что угодно. И даже то, что еще год тому назад они были коллегами и работали в одной школе – она учителем физкультуры, а он учителем истории, – могло не иметь никакого значения. Это было прошлое, и сама Ирина не подала бы и ломаного гроша никому из тех, с кем когда-то была знакома, вздумай они обратиться к ней за подаянием, не давая ничего взамен.

Поэтому сейчас молодая женщина усиленно размышляла над тем, что она могла бы пообещать хозяину Усадьбы волхва в обмен на его гостеприимство. На ум ей приходило только одно – ее собственное тело, которым она всегда расплачивалась, не задумываясь и ничем не смущаясь, за все то, что желала получить. И получала, потому что не было мужчины, который бы отверг ее предложение. Вернее, почти не было. И, к сожалению, это был тот самый редкий случай. Нынешний хозяин Усадьбы волхва раньше всегда игнорировал ее более чем красноречивые намеки, глядя на нее равнодушными глазами. И мало шансов на то, что за минувший год ситуация и его отношение к ней изменились, с тревогой думала молодая женщина.