Как только Штукк скрылся из виду, Альфред остался совсем один. Он передвинулся подальше от прохода, встав в тень от нависшей над ним стальной башни, и стал ждать своего товарища. Рядом с креслом толстяка, чуть ли не под самыми колесами, валялись канаты, тросы, а чуть дальше виднелись стальные люки: одни открытые, другие - нет.
- Чего-то тут всё стальное, как я посмотрю, - сказал Альфред сам себе и увидел Светлану, которая шла по верхней палубе.
- И этой место уже нашли, - снова сказал вслух толстяк. - А где же Надька, красавица моя: они ж, со Светкой, верные подружки, или тут любовь, все-таки вмешалась, и старик Пушкин, скорее всего, попадет в обольстительные надеждины путы? Да, была Надежда, а стала сеть, и это только за одно утро.
Альфред никак не мог успокоиться по поводу этой молодой женщины, хотя прекрасно понимал, что ему ничегошеньки не светит, как бы он ни старался, и ни ревновал - эта пташка не для него летает. Однако, благодаря способности мгновенно переключаться с одной темы на другую, Альфред вдруг задумался о другом. Теперь ему не давал покоя один вопрос: что там, на берегу, говорили по рации Пушкину, и что тот ответил? Альфреду показалось, что тогда промелькнуло слово, вернее, его обрывок "...гузов". Вполне возможно, что, кроме фамилии "Трясогузов" это могло быть также слово "грузов", что означало, например, "не забудьте прихватить с собой ценных грузов...". Нет, не так - звучит как-то не по-русски. Тогда, допустим, Пушкину сказали, э-э, "погрузив", или "загрузив", а, может быть, "как только вы загрузитесь, то сделайте вот что..."? Нет, слишком длинно получается, а там было всё быстро: вопрос с того конца "провода", и ответ Пушкина, такой же короткий - буквально три-четыре слова. "Да, загадка века. Паршивый из меня Шерлок Холмс, не скрою!" - подумал он.
Альфред почесал голову, обеспечивая себе дополнительный приток крови к мозгу, но ценных мыслей больше не приходило.
Тут его кресло сильно мотнуло в сторону, будто корабль резко остановился, или дал крен в какую-нибудь сторону, уклоняясь от другого корабля, шедшего лоб в лоб, или от надводной мины. "Ничему уже не удивлюсь", - промелькнуло в голове Альфреда.
Его снова тряхнуло и он, как будто, отъехал назад, хотя ставил коляску на тормоз - привычка, выработанная годами.
Он не заметил, как кто-то сзади подкрался: толстяк услышал лишь странный вопрос:
- Ну, что, Весельчак, дашь покататься?
Глава 21
В конференц-зале было шумно и душно. Королев, расстегнув халат, ожидал, что ему станет чуть-чуть прохладнее, но, спустя несколько минут, всё равно не чувствовал никаких изменений - как стояла невыносимая духота, так и продолжала стоять.
Прекрасную незнакомку, с черными волосами, он так и не увидел, хоть и очень старался, прикладывая для этого все мыслимые усилия. Что конкретно он делал? Да, многое: головой в разные стороны вертел; на цыпочки вставал; один раз даже подпрыгнул, чего никак от себя не ожидал, да и другие не ждали такой прыти от незнакомца, назвав его "козлом", "бараном", и еще каким-то животным, поскольку не знали его настоящего имени. Так и не разглядев в толпе ту черноволосую красавицу, он, немного успокоившись, стал разглядывать зал. Он успел только посмотреть на высокий потолок, на котором виднелись исполинские швеллеры с цепями, и от одного к другому были перекинуты железные решетчатые мосты. Для чего такая конструкция нужна была в конференц-зале, Королев понять не мог. Он не успел домыслить нескольких вопросов, начавших формироваться в его голове - внезапно в зале погас свет. Толпа притихла. Далеко впереди, в глубине стены, загорелся маленький огонек. Зоркоглазому Королеву трудно было рассмотреть источник этого света, но ему показалось, что это была обычна керосиновая лампа - приблизительно такая же, что стояла у его бабки в деревенском доме. Колеблющийся огонек, словно подтверждал нелепую гипотезу Королева насчет лампы, а в толпе прошептали:
- Свеча, что-ли?
- Нет, это какой-то световой эффект, - раздалось в ответ.
- Заткнитесь вы оба! - яростно шептал третий, но его куда-то послали, и он обиделся, произнеся странные слова, из которых Королев услышал только: "доложу, куда надо".
Тем временем, огонь впереди разгорался всё сильнее. Он увеличивался в размерах, будто лампу приближали к нескольким сотням зрителей. И вот, перед людьми высветилась высокая сцена, на которой горело настоящее огромное пламя. Было не по себе: у Королева сложилось впечатление, что этот огонь может перекинуться на впереди стоящих людей, а там и на всю толпу - тогда им точно не выбраться.
Он, конечно, понимал, что здесь, на объекте, находится полно удивительных вещей, но чтобы дойти до такого зверства, какое показывали, например, в фильмах про войну, где целую деревню немцы сжигали в огромном амбаре, в это он поверить не мог.
Вся толпа сделала шаг назад, чуть ли не давя своих соседей, стоявших за ними. Еще чуть-чуть и начнется паника, а потом настоящая давка, в которой Королев был, в последний раз, в московском метро, когда ехал в электричке до своей работы, еще той "настоящей", как он ее называл, работы, где был прикреплен к кондитерской фабрике, в качестве помощника наладчика оберточных машин.
Королев, скорее умом, чем сердцем, понимал, что это, наверное, искусная работа здешних декораторов, или кто там занимается подобными штучками. Но именно сейчас он почувствовал, что от этого фальшивого огня исходит самый настоящий жар. Причем, он ясно осознавал, что не было никакой промежуточной ступени, когда сначала появляется тепло, а уж потом печет, как на костре - нет, здесь было по-другому. Воздух, нагретый сотнями людей, вдруг раскалился, и Королева прошиб пот. Мокрое его лицо не спасало от жара, и он находился словно в настоящей парилке, из которой не было выхода. Вернее, выход был, но чтобы его достигнуть, надо протолкнуться сквозь массу людей, стоявших у гигантских дверей, а потом сломать эти двери, что вообще не представлялось возможным. Две стальные воротины, как в каком-нибудь депо, где "отдыхает" паровоз, были закрыты на магнитный замок, и доступ к нему был у того, у кого есть пульт.
- У кого есть пульт? - спросил он себя тихо вслух, будто пробуя эту мысль на вкус. - А пульт только у Валерия, или еще кого-нибудь, - ответил Королев на свой же вопрос. "Вот и первое несовершенство такой системы", - подумал он.
