Когда очередь дошла, наконец, до Альфреда, у Пушкина вдруг зашипела рация. Ему что-то сказали, а он что-то ответил. Диалог получился не очень содержательный, как поначалу показалось Альфреду, но он почувствовал, что говорят про него. Толстяк никогда не страдал дефицитом внимания, иногда его было даже с избытком, но сейчас его интуиция подсказала, что нужно внутренне приготовиться к чему-то, что потребует от него повышенного внимания.
Катер со штурманом стоял в ожидании последнего пассажира - толстяка Альфреда. Он уже включил мотор коляски, чтобы подъехать ближе к берегу, как вдруг Пушкин, движением руки, приказал ему остановиться.
- Мы должны приготовить для вас трап, а уж потом...
- Хорошо, жду, - невозмутимо ответил Альфред и стал спокойно смотреть на красоты острова, которых он никогда не видел. Сидя на глубине в несколько километров и занимаясь монотонной работой, он видел кусочек острова лишь в мониторы. Теперь, выехав на берег, он, подняв голову, разглядывал черную гору Пико, высившуюся над всем островом.
Время прошло быстро: Альфред даже не успел посмотреть в сторону Фаяла, который частично скрывался за высоким берегом острова Пику.
- Всё готово, господин Трясогузников, - сказал Пушкин.
"Ведь, нарочно исковеркал мою фамилию, скот", - зло подумал Альфред, но ничего не сказал. Он лишь кивнул, вздохнул, бросил прощальный взгляд на черную гору, и вновь включил моторчик на коляске.
Катера, один за другим, подплывали к кораблю. Альфред, развернувшись в пол-оборота на ребристой стальной палубе, видел, что остальные семь катеров продолжают стоять у берега, дожидаясь ценного груза, собираемый "чистильщиками". Было, конечно, жаль такого места, где всё было знакомо от первой до последней кнопки на пультах, где прошла лучшая часть его жизни (и он ни перед кем не скрывал того восторга, который испытывал все эти годы, понимая свою нужность на объекте). Он смотрел на удалявшуюся гору до самого прибытия на корабль, и несколько раз вытер мокрые от слез глаза.
Когда, наконец, подплыли к серой громадине корабля, с высоких бортов спустили веревочные лестницы, по которым ловко вскарабкались все, включая женщин. Трясогузов сидел в кресле, не представляя, как ему попасть наверх. Да он об этом и не думал: есть умные головы - вот пусть они и решают.
- Будем вас поднимать на лебедке! - громко сказала умная голова Пушкина.
- На чем? - крикнул Альфред в ответ, подняв глаза, старясь разглядеть того загорелого офицера. Его голос он теперь из тысячи узнает: с легкой хрипотцой, крепкий такой голосище - сразу видно - морской волк. Другому бы природа ни в жисть не дала бы такого голоса, но вот ему... Одним словом, Пушкин - есть Пушкин.
Обладатель прекрасного голоса показал рукой на конструкцию из железных труб и тросов.
- А если я высоты боюсь? - пропищал снизу Трясогузов.
Тут же ослепительная улыбка, обнажившая будто сотню белых зубов, блеснувших на солнце, украсила и без того хорошее доброе лицо морского волка.
- Тогда останетесь сидеть в катере до вечера, хотите? - спросил "волк", заранее зная, какой ответ получит от беспомощного калеки.
- Нет, не хочу, - буркнул толстяк и опустил голову, внутренне готовясь к подъему.
С лебедки спустили три троса. Коляску подцепили большими крюками за подлокотники и ось под сиденьем. Неизвестно было, выдержат ли эти элементы коляски вес Трясогузова, но он уже настроился на долгое путешествие в отдельной каюте корабля, и как-то подзабыл о предстоящем подъеме. "Вот - человечище!" - восхитились бы многие и даже загорелый морской волк, если бы только они могли влезть в голову Альфреда. Толстяк мог отключаться тогда, когда ему это было необходимо, и потом спокойно заниматься своими делами хоть до конца света. Но и тогда, те, кто видел бы изнутри мозг Трясогузова, были бы уверены, что и во время последних дней человечества, Альфред не сидел бы просто так, мотая сопли на кулак, а выполнял бы полезную и нужную всем работу.
Заскрипели блоки лебедки. Медленно поднималось инвалидное кресло. На борту толстяка ждали все те, кто еще сегодня был с ним на острове. Светлана помахала ему рукой, а он ответил ей кивком головы, потому что руки его были заняты - он крепко держался за маслянистые липкие тросы, боясь, что кресло сильно наклонится вперед и он кувыркнется, как акробат, только падать ему придется либо на катер, либо в океан. "Наденька дорогая", в свою очередь, не хотела смотреть на этого смелого человека, пересилившего свой страх и летящего сейчас ввысь подобно Икару.
Его подняли довольно быстро. Альфред не успел даже испугаться, как его уже похлопывал по плечу Ральф Штукк, а все остальные разошлись по каютам, в сопровождении матросов. Альфред улыбался и тёр руку об руку, надеясь очистить их от приставшей грязи, но ничего не получалось.
- Сейчас приедем в каюту - там, говорят, есть горячая вода, - сказал Штукк.
- Да неужели? - удивился Альфред.
- Представь себе.
- Интересненько, коллега. А вечер перестает быть томным, да? - сказал Альфред и включил двигатель на коляске.
- Вообще-то, пока еще утро, - ответил, улыбаясь Ральф, - но кому какая разница, правда?
Толстяк удовлетворенно кивнул.
Тут Ральф хлопнул его по плечу.
- Слушай, я сейчас сбегаю, узнаю, куда тебя разместили, иначе, засунут куда-нибудь в трюм или на верхотуру, а тебе, ведь, хочется на "первом этаже", да?
- Глупый вопрос, коллега: ну, конечно же, я хочу остаться здесь - на уровне своей любимой лебедки! - отозвался толстяк, надеясь, что его не будут подвергать еще и таким испытаниям, связанным с трапами, узкими площадками и скользкими полами.
- Чувство юмора никогда тебя не покидает, Альфи. Ну, всё - жди.
Ральф побежал вперед, спрашивая, попадавшихся по пути, матросов, где ему найти Пушкина. Обрывки вопросов долетели до ушей Альфреда и он грустно сказал: "В библиотеке, сынок".