Сотрудники объекта Љ1/2 (сектор Пику), таково было официальное название "острова с лифтами", не шли дальше: по предписанию, полученному Штукком с самого "верха", они ждали прихода официального лица с корабля, и, продолжая стоять на месте, переминались с ноги на ногу, пока от "чистильщиков" не отделился человек в морской форме. Примерно сто метров отделяло его от тех, с кем он должен был поговорить. Шел он от самого дальнего катера, неспеша, поэтому те, кто сейчас его ждал, могли еще несколько раз прокрутить свою жизнь от начала до настоящего момента.

  Штукк стоял рядом с Альфредом. Он заметил, что толстяк сильно нервничает, видя, как тот краснеет и дергает парализованной ногой. Такое Ральф видел не в первый раз. Однажды, поразившись "чудесному исцелению", он сказал об этом Трясогузову, на тот случай, если толстяк вдруг "пропустил" этот волшебный момент. На что Альфред ответил, что у него, как ни странно, есть очень редкий вид мышечного спазма, который никакого отношения к выздоровлению не имеет.

  - Всё равно не понимаю, как такое может быть? - вновь удивлялся Ральф, отводя глаза от дрыгающейся ноги толстяка и глядя, как медленно поднимается солнце, превращая далекий корабль в черную тень, словно его вырезали из плотной бумаги. - По-моему, если мышца работает, то она уже не парализована, ведь так?

  - Так, - кивал Альфред. - Я уже тебе говорил, что у моего мозга есть очень редкая способность: когда я нервничаю, он, каким-то макаром, подключается к мышцам ног и заставляет их сокращаться, что, однако же, не избавляет от паралича. Мне это тоже долго объясняли, и я сам не всё понял, но, тем не менее, взял на веру, что это ерунда, и, в конце концов, успокоился.

  - Успокоился, значит, - тихо проговорил Ральф. - А, может, есть какое-нибудь средство...

  - Ральф, - сказал толстяк, осуждающе глянув на него, - я десять лет проработал на этом объекте с его суперскими технологиями, и всё равно ничего не вышло, к каким бы здешним спецам я ни обращался... Всё, давай замнём эту тему - надоело. Тем более, что вон к нам идет уже, начальничек чертовых работничков.

  Человек в морской форме подошел к сотрудникам объекта. В руках он держал оранжевую папку.

  - Моя фамилия Пушкин.

  Тут он взял явно провоцирующую паузу, ожидая аплодисментов, наверное, или смех, но ничего такого не последовало: умудренные работники острова Пику прекрасно знали, чем заканчиваются насмешки или бурные восторги тем, чем восторгаться не следует. Альфреду тоже не хотелось шутить, глядя на загорелого широкоплечего человека, спокойно постукивавшего папкой по широкой ладони.

  - Мы должны переместить всех вас на корабль в течение часа, или раньше, если погода позволит, - сказал он и посмотрел на чистое голубое небо, где не было ни одного облачка.

  Толпа, взирающая на оратора всеми своими сорока глазами, ждала продолжения пушкинской мысли.

  - Значит так, - сказал он, - сейчас мы проведем перекличку.

  С этими словами, Пушкин открыл папку и, перелистнув несколько страниц, начал зачитывать фамилии.

  Когда очередь дошла до Трясогузова, он откликнулся не сразу: все мысли его были где-то в районе Альфа-Центавры или еще дальше. Пушкину пришлось повторить фамилию Альфреда, только сказал он ее гораздо громче, чем в первый раз.

  - Здесь я, - ответил Альфред и бросил взгляд на "Наденьку дорогую", которая в этот момент засмотрелась на матроса, протиравшего тряпкой штурвал катера. Трясогузов не видел его лица, ведь катер стоял кормой к берегу, но, тем не менее, он с сожалением вздохнул и отвернулся.

  Перекличка, наконец, кончилась. Список Пушкина был составлен не в алфавитном порядке, поэтому фамилию Наденьки офицер произнес самой последней.

  - Изгибова! - громко сказал Пушкин, захлопывая папку.

  - Я! - также громко ответила Наденька, глядя на матроса, продолжавшего работу на катере.

  В толпе засмеялись, а Трясогузов, наморщив лоб, силился представить себе деревеньку с одноименным названием, где-нибудь в средней полосе России. Матрос вдруг обернулся и Наденька, вспыхнувшая было, и Трясогузов, потрясенный и одновременно обрадованный, увидели такую страшную рожу, что Наденьке в тот же момент стало неудобно за свои тайные надежды, отчего она покраснела и стала еще прекраснее в лучах поднимавшегося солнца.

  Трясогузов с облегчением выдохнул и потер свою толстую грудь, по которой разлилось приятное тепло от хорошего настроения: на душе было прекрасно - он чувствовал себя победителем, хотя не принимал открытого участия в невидимом поединке за женское сердце, да и матроса стало вдруг жалко.

  - Теперь будем осуществлять погрузку! - прокричал Пушкин, хотя его и так прекрасно было слышно.

  Первыми погрузили поваров - им выделили отдельный катер. Наденька и Светлана встали позади того самого матроса, страшного своим видом: обожженное лицо, кривой нос, да и одного глаза, вроде бы, не было - издалека Трясогузов не разобрал. Зато девушки вдоволь насмотрелись и на матроса, и на его руль, который он отдраил до зеркального блеска, и на океан, блиставший под солнцем мириадами маленьких волн. Надя молчала, а Светлана смеялась всё то время, пока катер не добрался до корабля.

  Вторая партия, состоявшая из охранников и Ральфа Штукка, заняла два катера. К ним прибавили завсклада и еще пять человек из команды корабля - тех самых "чистильщиков". Эти пятеро несли битком набитые пластиковые чемоданы: два из них были настолько тяжелы, что их несли по двое. Остальной груз, оставшийся на берегу, сторожил шестой "чистильщик". Погрузка материальных ценностей заняла в три раза больше времени, чем, если бы это были живые люди в количестве пятидесяти человек, или трое таких крупногабаритных, как Альфред.

  - Чего везете? - спросил один из юных охранников того "чистильщика", который всё никак не мог пристроить чемодан на корме катера.

  Тот хмуро посмотрел на любопытного молодого паренька и, ничего не сказав, втиснул, наконец, свою поклажу между двумя другими чемоданами, стоявшими косо из-за наваленных по бокам катера, канатов, шлангов, и всякого мусора, в виде дырявых ведер, воронок и масленок. Штукк, оказавшийся в этой партии перевозимых на корабль, удивленно смотрел на это безобразие и поражался, как вообще столько барахла влезло в довольно миниатюрный грузовой отдел катера.