Штукк кивнул и сел на ближайший от него стул. Альфред, не отрываясь, смотрел на начальника охраны, пока тот доставал из кармана большую толстую сигару и начал ее раскуривать.

  - Здесь же нельзя... - начал, было, Альфред. - А, впрочем, теперь-то уж...

  - Так и что же нам делать, как думаете? - отозвался, наконец, Штукк, выпуская жирную струю дыма в потолок.

  Альфред не знал, что и сказать: он не ожидал такого поворота в своей карьере. И ведь ни одна сволочь не предупредила. Не зря ему так плохо спалось, и неспроста весь день он чувствовал себя, как на раскаленной сковороде.

  - Вот же твари какие! - только и мог он выдавить из себя.

  - Именно что, - в тон ему ответил Штукк, снова выпуская дым, только теперь в виде большого косматого облака.

  - А как же теперь...

  - Не знаю.

  Оба были, словно потерянные, кинутые родителями дети. Куда им теперь идти? Кто за них слово замолвит? Где они будут работать?

  Много бесполезных вопросов крутилось сейчас в их головах, но все они оставались без ответа.

  - Да, - вспомнил что-то Штукк, - они больше не перезвонят, так что, у нас с тобой больше, чем три минуты.

  Трясогузов смотрел в пол, прокручивая только что сказанное Штукком, и все никак не мог поверить в то, что услышал.

  - То есть, они вам сказали... А какими словами... А как они вам это...

  - Альфред, успокойся, - сказал Штукк, - они уже всё за всех решили. Скорее всего, как я думаю, нас переведут на ближайший объект, а именно на "Цитрон".

  Толстяк молча кивнул, но это произошло, скорее машинально, чем осознанно.

  - Чего вы говорите?

  Штукк потушил сигару о стол и бросил ее в пустую мусорную корзину.

  - Послушай, Трясогузов, нас, в любом случае, либо ликвидируют, в чем я вообще не вижу смысла, либо переведут на тот объект. Про материк я не говорю - там своих хватает. Так что, нам с тобой надо быть готовыми паковать вещи и собираться уже в дорогу. Понял меня, солдат?

  Альфред снова кивнул, на этот раз кое-что соображая в своей, туго набитой мозгами, голове.

  - Слушайте, - быстро заговорил Трясогузов, - если всё так, как вы говорите, то куда же денутся здешние мощности? Как они распорядятся, например, атомной станцией, или ракетами, ведь, это такое разбазаривание средств, если они их уничтожат, или... Что вообще можно сделать с такой махиной?

  Штукк с минуту подумал, потом обреченным голосом сказал:

  - Думаю, всё передадут военным, а уж они распорядятся этими мощностями по своему усмотрению.

  - Вы так полагаете?

  - Полагаю, - кивнул Штукк и встал со стула. - Ладно, на сегодня все разговоры окончены. Предлагаю идти собираться, да и поедем уже отсюда. Я за вами приду, скажем, через два часа: мне еще поварам сказать надо и еще кое-кому из обслуги. Не медли со сборами, Альфред.

  Штукк ушел, оставив Трясогузова наедине с тяжкими мыслями. Он сидел, не двигаясь в своем кресле. Неизвестно, сколько прошло времени, но, после того, как ушел Штукк, Трясогузов вдруг тихо засмеялся, а потом заорал, как от дикой боли, и шарахнул кулаком по столу с такой силой, что снова, как и десять лет назад, с дальнего конца длинной столешницы упал телефон. На этот раз красный увесистый аппарат ударился об пол наборным диском, отчего тот разлетелся на маленькие кусочки, блеснув, напоследок, в свете неоновых ламп, пластиковыми осколками. Толстяк без всякого сожаления посмотрел на телефон и, чертыхнувшись, развернул кресло, направляясь к открытой двери.

  Добравшись до "пультовой", он, не глядя на мониторы, где творилось что-то непонятное, нажал на спинке кровати какую-то кнопку. Кровать поднялась и встала на ребро. Альфред наклонился и поднял с пола увесистый чемодан. Щелкнув замками, толстяк проверил содержимое его коричневой "пасти", отметив про себя, что здесь не хватает самого главного - пистолета, которого ему никак не удавалось заполучить, как бы он ни старался. "На всякий случай", - говорил он и себе, и тем, кого он иногда просил достать хотя бы самый маленький револьвер. Люди всякий раз, с сожалением глядя на толстяка, говорили, что ему не понадобится никакое оружие, кроме головы, которая справляется лучше всякого пистолета. Трясогузов им не верил, но те никогда не шли навстречу его просьбам достать ему что-нибудь не очень шумное, не такое тяжелое, и, желательно, подешевле.

  Вот и сейчас, глядя в недра полупустого чемодана, он вновь задумался об оружии, как единственном средстве решить все проблемы разом. Не сказать, что это была идея фикс, скорее подобное решение являлось необходимым, жизненно важным пунктом, который с этой жизнью бы и покончил, если бы сложились "подходящие" обстоятельства. Сейчас, похоже, все обстоятельства так и складывались, только, как без пистолета решить уйму задач, свалившихся вдруг на его голову, Альфред не представлял.

  Он закрыл лицо руками и всхлипнул. Второй раз за десять лет, когда случилось первое, в "его смену" ЧП, он почувствовал себя слабым и неспособным справиться со своим состоянием. Его опять трясло, как тогда, и ему снова понадобилось выпить валидола, припрятанного на дне чемодана, на всякий случай.

  - Ох уж эти мне случаи, - сказал он вслух, рассасывая круглую желатиновую капсулу спасительного лекарства.

  Когда прозрачный шарик выдал ему порцию, щиплющего язык, валидола, он тут же забросил в рот второй, и, отставив чемодан в сторону, повернулся к мониторам. То, что предстало его глазам, было, по истине, грандиозным: все камеры были отключены. Сплошная рябь на мониторах была теперь единственной "картинкой", которую Трясогузов видел довольно редко, когда, например, меняли старые камеры на новые, или когда ловили диверсантов, напавших с моря и расстрелявших из снайперских винтовок "глаза" островитян...

  Альфред пощелкал кнопками, в надежде, что хоть одна камера "оживёт" и покажет что-нибудь, вместо серых помех, но тщетно - ни одна не хотела подчиниться нервным пальцам толстяка, какими бы тумблерами они ни щелкали и с какой бы силой не нажимали на проклятые кнопки. Он вновь ударил по столу, как и там, в переговорной. На этот раз упал поднос с остатками еды.