— lacob! Nicht war? Hier ist hubscher als hunten? (Яков! Не правда ли, здесь красивее, чем внизу?)

— Das ist kein wunder. Hunten kostet ein halbes Rubel, und hierhoben ein ganzes (Ничего удивительного. Внизу стоит пол-рубля, а здесь наверху — целый).

В зале сделалось опять тесно.

Молодые люди танцевали до упаду.

Но как не похожи были их танцы на те, которые они танцуют на балах, в обществе с барышнями.

Там они танцуют скромно, галантно и поражают всех своей воспитанностью. А здесь!

Господи! Чего они не выделывали?!

Они стреляли ногами, как из пистолета, становились на руки, ходили колесом, внезапно растягивались на полу пластом и неожиданно поднимали дам за талью выше головы.

Особенно отличался заграничный студент из Дюссельдорфа и какой-то художник.

Надя, оставленная Бетей, сидела в стороне и с испугом наблюдала эту удивительную картину.

Она боялась, чтобы кто-нибудь из молодежи не сломал себе ноги или шеи.

По правую руку Нади сидел юноша 21 года с масляными глазками и держал на коленях Ксюру-Пожарную Бочку. Ксюра строила ему сцену ревности:

— Ах ты, обезьяна. Целый месяц не приходил. Раньше, бывало, каждый вечер приходишь. Скажи, с кем сошелся, не то усы выщипаю тебе.

После второй кадрели студенты затянули:

Коперник целый век трудился,

Чтоб доказать земли вращенье.

Дурак, зачем он не напился,

Тогда бы не было сомненья!

Заслышав пение, хозяйка вошла в зал и села у дверей. На лице у нее играла улыбка. Она слушала с удовольствием.

Но, когда гости стали безобразничать, она перестала улыбаться и пронзительно крикнула:

— Потише, господа скубенты!

Замечание ее было встречено оглушительным хохотом и криком "браво!".

— Туш, туш! — предложил Уксус.

Макс сыграл туш.

Хозяйка, обезоруженная симпатичной молодежью, махнула рукой и ушла. Она, хотя и показывала вид, что недовольна молодежью, но в душе симпатизировала ей. Да и как не симпатизировать ей? Ведь она была обязана этой молодежи всем своим благосостоянием.

Она хотела удалиться, но один студент подлетел к ней, схватил ее под руку и сказал:

— Хозяйка. Не откажите. Идемте танцевать падеспань.

— Что вы, сума сошли? — ответила не без кокетства хозяйка. — Со старухой-то?

— Да какая вы старуха?! Вы 40 очков дадите любой девице.

— Ах вы, шутник.

Хозяйка ссылалась на порок сердца, на сахарную болезнь, но никакие отговорки не помогли. Энергичный юноша при помощи товарищей втащил ее на середину зала и ей пришлось покориться.

Она подобрала юбки и поплыла. Проплыв пол-зала, она остановилась и заявила, что больше не может. И ее оставили, предварительно устроив ей шумную овацию.

XIX

ЭНГЛИШМЭНЫ

— Польку!

— Польку-мазурку!..

— Канкан!

— Болгарскую! — заказывали молодые люди.

Макс изнемогал. Пот ручьями лился с него, рубаха на нем промокла насквозь, и пальцы, стучавшие по клавишам, вспухли и покраснели. Не менее его вспотели и молодые люди.

Прелестные высокие двойные воротники их скомкались, завяли и печально повисли.

Уксус, заказав канкан, скинул с себя, для удобства, пиджак, розовый воротник, манжеты и расстегнул белоснежный пикейный жилет.

Освободившись от всего лишнего и сделавшись легче пуха гагачьего, он принялся канканировать.

Вся аудитория пришла в бешеный восторг. Со всех сторон горохом посыпались аплодисменты.

Студент из Дюссельдорфа, похожий на голландского петуха в своей цветной шапочке и красной ленте, вскочил на стул и заорал:

— Hoch!

A товарищ его — тоже студент — затянул ни к селу, ни к городу "Wacht am Rhein".

Уксус канканировал, как настоящий парижский гамен, как гризетка с Монмартра. Недаром 10 лет подряд он считался "почетным" посетителем Гранд-Отеля.

— А ну-ка, как Рибо! — крикнули ему товарищи.

Уксус мотнул своей узкой головой и стал копировать клоуна Рибо. Он высунул поелику возможно язык, вывернул ладони рук и завертел в уровень со своим носом левой ногой так быстро, как мельницей.

— Ха-ха-ха! — залилась аудитория.

— Ай да Уксус!

— Молодчина, стоишь два чина! — похвалила его Антонина Ивановна.

— Эй, ты, гидальго! Perpetuum mobile! — крикнул Уксусу какой-то подвыпивший субъект. — Болеро танцуешь?!

— Си-синьоре, — ответил Уксус.

— Карррамбо! Жарь болеро! Я хочу посмотреть!

Уксус перестал вертеть ногой, проглотил язык, остановился, отер рукавом со лба пот и крикнул Максу:

— Играй болеро!

— А какая музыка? — спросил Макс.

— "Муж, уезжая, красотке-жене так говорил, уезжая…" Знаете?

— А!

Макс зажарил. Уксус посмотрел вокруг себя и, увидав Симу, сказал ей:

— Дай твою шаль.

— На что тебе? — спросила она.

— Дай, говорят тебе, на минуточку.

И, не дожидаясь ответа, он сорвал с ее плеч шаль.

— Сумасшедший, — сказала Сима.

Уксус расправил шаль, взял ее обеими руками за концы, взмахнул ею и закружился, как испанка.

Молодых людей опять охватил восторг.

— Hoch! — вторично заорал студент из Дюссельдорфа.

А субъект, попросивший Уксуса протанцевать болеро, крикнул:

— Браво, perpetuum mobile!

Какой-то франт защелкал пальцами, подражая кастаньетам. Но Уксус ничего не слышал и не замечал.

Музыка, рожденная в стране навах, иезуитов, черных, как ночь, глаз и горячей, как лава, крови, захватила его с ног до головы, опьянила. Он вообразил себя гитаной, делал головокружительные антраша, подпрыгивал, как резиновый мячик, внезапно опускался то на одно колено, то на другое и, всячески драпируясь в шаль, откидывался всем корпусом назад и страстно, с замиранием в голосе и с огнем в глазах, восклицал:

— Огей!

— Огей! — вторили ему прекрасные молодые люди.

По окончании болеро, Уксус схватил Симу Огонь в охапку, взвалил ее на плечи и побежал с нею по залу.

Сима завизжала и вцепилась руками в его усы и голову.

— Энглишмэны (англичане) пришли! — раздался вдруг возглас Тоски.

— Энглишмэны, энглишмэны! — подхватили остальные девушки и устремились к дверям.

Здесь стояла живописная группа — трое рослых, красивых и прилично одетых джентльменов в котелках и перчатках, с каменными бесстрастными лицами, двое низкорослых, обезьяноподобных индусов в белых коротких штанах, коротеньких желтых курточках и маленьких малиновых шапочках, франтоватый негр в смокинге, белой манишке и с электрической булавкой в красном галстуке, и толстый норвежец — типичный морской волк в тяжелых сапожищах, грубых толстых штанах, грубой матросской куртке, вязаной круглой шапке, с крупной, оливкового цвета, физиономией, обросшей седой клочковатой бородой, и с сильным запахом машинного масла и морской воды. Группа эта составляла часть экипажа индийского брига "Victoria", явившегося в Одессу за зерном и стоящего у брекватера.

Один был офицер, другой — механик, третий — штурман, индусы же — фаерманы (кочегары); негр — кок (повар), а норвежец — рулевой.

Джентльмены попыхивали коротенькими трубками, индусы тоненькими зелеными сигаретками, скатанными из ароматных листьев, а остальные жевали сладкий прессованный табак.

— Мистер, мистер! Гуд евенинг (добрый вечер)! — щебетали девицы.

Они были чрезвычайно рады англичанам, так как, по их мнению, только англичане умеют хорошо обращаться с женщинами, не позволяют себе обижать их, щедро платят — не жалкими грошами, а стерлингами, и вообще ведут себя, как истые джентльмены.

— Evening, — отвечали, слегка улыбаясь в усы, энглишмэны и позволяли девицам дергать их за фалды пиджаков и рукава.

Уксус, как только услышал, что пришли энглишмэны, бросил Симу и подскочил к ним. Владея прекрасно английским языком, он моментально перезнакомился с ними, узнал с какого они парохода, когда пришли, сколько будут стоять, когда уйдут, сколько тонн поднимает пароход, осведомился также, были ли они уже в Гранд-Отеле и парке, видали ли они уже "наш" Городской театр, Пассаж и биржу и какого они мнения о русской политике на Востоке. Девицы, между тем, не переставали липнуть к ним.