Annotation
Роман известного одесского беллетриста и журналиста Л. Кармена (1876–1920) «На дне Одессы» полностью соответствует своему заглавию: это картины жизни городского «дна», мира воров, проституток, трактиров, публичных домов, скандализировавшие в свое время благопристойное буржуазное общество Одессы. Кармен, близко друживший с К. Чуковским и В. Жаботинским, выступает в своем романе прямым предшественником «Гамбринуса» и «Ямы» А. Куприна и «Одесских рассказов» И. Бабеля. Роман «На дне Одессы» переиздается впервые. Издание дополнено также впервые переизданными книжечками Кармена «Берегитесь!», «Проснитесь!» и «Ответ Вере» (совместно с В. Жаботинским), в которых читатель найдет воззвания и отдельные рассказы писателя, посвященные страдальческим судьбам проституток. © Salamandra P.V.V., состав, подг. текста, оформление, 2022
Лазарь КАРМЕН
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
XXI
XXII
XXIII
XXIV
XXV
XXVI
XXVII
XXVIII
XXIX
ХХХ
XXXI
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Приложения
ПРОСНИТЕСЬ!
БЕРЕГИТЕСЬ!
ОДНА ИЗ МНОГИХ
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
ТЕМНЫЕ СТРАСТИ
SALAMANDRA P.V.V.
Лазарь КАРМЕН
НА ДНЕ ОДЕССЫ
Посвящается
Александру Валентиновичу Амфитеатрову[1]
Помните заключительную картину в «Вишневом саде»? Снаружи кто-то заколачивает окна. Стук, стук! Стук этот, подобно гвоздям, впивается в ваше сердце. От покинутого всеми дома веет могильным холодом. Перед вами — настоящий склеп. Неподвижные тени, массивная мебель, и — ни души. Но вот кто-то зашевелился на диване. Кто это? Человек. Фирс. Усталыми глазами он обводит пустую комнату и у него вырываются душу щемящие слова:
— Про меня забыли…
Страшно! Человека забыли.
А сколько таких, как он забытых людей?! Сколько таких Фирсов?! Тысячи, сотни тысяч.
Например, проститутка. Мы загнали ее в самую отдаленную улицу, в самый глухой закоулок и забыли о ней. Правда, изредка мы вспоминаем и заговариваем о ней в обществе и в печати, но как о прокаженной. И большей частью разговоры наши сводятся к тому, чтобы как можно больше унизить ее полицейскими мерами, придушить, сжать ее в тисках желтой книжки для сохранения здоровья нашего милого юношества.
Какая глубокая чеховщина сквозит в этих разговорах! Какие сумерки, какой эгоизм и животное чувство самосохранения!
Наше юношество! Это розовое, сытое, изнеженное юношество удивительно напоминает «Бобика» из «Трех сестер», а печать и общество — его гусыню-маменьку.
Бобик спит, и все должно притаиться, ходить на цыпочках; потушены огни и отменено всякое веселье. Так и с нашим юношеством. Здравый рассудок, совесть, справедливость и сострадание стушевываются, как только заходит речь о том, что его здоровью грозит опасность от проституции. В результате — десятки тысяч женщин обречены на полную забытость, загнанность и индифферентность. И никому нет дела до их души, до их страданий и до того, что среди бела дня они тонут.
Я не могу отказать себе в удовольствии привести прелестное стихотворение поэтессы-девушки Алисы Шамбрие — шведки, переведенное А. П. Барыковой:
Перо
Раз увидала я, как перо белоснежное
Потерял из крыла голубок;
И упало оно, — серебристое, нежное
Прямо в уличный грязный поток.
Лишь мгновенье кружилось оно, колебалося
И в паденьи своем роковом
Трепетало от страха и боли, — казалося, —
И защиты искало кругом.
Не нашло… И, как будто с тоской безотрадною
Опускалось быстрей и быстрей;
И беспомощно пало над лужею смрадною,
С белизною прощаясь своей.
Сердце часто тревожится всякою малостью,
Смутной грезой, явленьем простым…
За пером этим белым следила я с жалостью,
Как за чем-то живым и родным.
Мне припомнились женские души несчастные,
Те, что в омуте мира скользят
В темноте, без поддержки, тропинкой опасною,
Где ползет им навстречу разврат.
Сколько их, обреченных соблазнам, страданиям,
Бьется, гибнет у нас на глазах?
Кто считал эти жертвы? Кто падшим созданиям
Подал руку спасенья впотьмах?
Нет спасения им! Вечная мгла непроглядная
Застилает им путь роковой.
Они падают в грязь, и толпа беспощадная
Топчет их равнодушной ногой.
В предлагаемых мною очерках я постарался, насколько мог, изобразить тех,
…что в омуте мира скользят
В темноте, без поддержки, тропинкой опасною.
И я был бы чрезвычайно рад и счастлив, — говорю искренне, — если бы общество, прочитав их, посмотрело бы наконец на этих несчастных, как на сестер.
Пора! Давно пора переменить свои дикие взгляды на проститутку, как на прокаженную, протянуть ей руку и обласкать ее! Надо ударить в набат!..
Заканчивая свое предисловие, я хочу сказать, что, помимо желания вселить в читателя симпатию к проститутке, мною руководило еще одно желание — познакомить публику с растлевающим влиянием большого города на «пришлый» элемент. Вопрос о таковом влиянии большого города всегда занимал меня, так как я видел сотни ужасающих примеров. Являются из деревень люди — цветущие, здоровые, и смотришь: в год-два сошли на нет. Они сварились в городском котле. И это объясняется весьма просто: современный, так называемый — культурный, европейский город прогнил насквозь. Все в нем гнило — и дома, и люди, и жизнь.
Примером растлевающего влияния на пришлый люд большого города может служить, надеюсь, героиня моих очерков — Надя с Днестра.
Надя — дикая утка!
Благодаря печальному стечению обстоятельств она залетела в город. И что он сделал с нею?! Обломал ей крылья и выщипал у нее все перья.
Мне жаль ее! Жаль всех диких уток, залетающих в город.
Кармен
