Ночь – их спутник, – отражала зов желаний, где они сливаются воедино в порыве еще пока что не опустошенной любви. Любви, о которой слишком мало слышали, но много знали, пытаясь как можно скорее ее почувствовать.

– Дай я поцелую тебя, дорогой, – произнесла неожиданно она и потянулась к его губам.

Его губы сейчас были немного холодными и неживыми, но все же он разделил с ней поцелуй настолько сладко, как только сейчас мог.

– Я люблю тебя, милый, – произнесла она нежно, приоткрыв глаза и посмотрев на своего сегодняшнего любовника как-то так, словно хотела убедиться, а не прячет ли он свои губы и не думает ли о другой?

Нет, он глянул вдохновлено на Киру, еще крепче ее обняв, чтобы она не подумала ничего лишнего, и Киру такой жест вполне устроил, когда теперь она снова собиралась провалиться в мир снов безудержно и жадно.

«Я ХОЧУ СПАТЬ», – вопило ее существо.

И Сергей чувствовал это.

Не зря же его ночное бдение в этой комнате, словно без окон, разбудило женщину всей его мечты.

– Сергей… – раздался ее по-прежнему милый голосок.

– М? – промычал он.

– Я тебя люблю, – как бы сказала по секрету, словно и прошептала ему на ушко.

– Я тебя люблю еще сильнее, – шептал ей.

И все же Сергей чувствовал какую-то обреченность, чувствовал, что мир, ворота которой, как в раю, открылись сегодня, завтра снова развалиться и все станет как всегда.

Он не мог наслаждаться этим моментом, зная, что завтра не придет никогда, и не мог почувствовать свою любовь, потому что она могла быть вечной.

Для него все всегда кончалось сразу, но Сергей пытался, как только мог, оттягивать любой подходящий момент, если в нем присутствовало хотя бы упоминание о любви.

– Сергей… я люблю, – шептала она.

«И я тоже», – хотел сказать, но не стал мешать ей засыпать.

– … я люблю… – доносилось где-то.

«И я тоже…», – раздавалось в его голове.

В комнате, наполненной сейчас любовью, тени вновь спускались на двух ангелов любви, таких потерянных и ищущих что-то светлое в этой темноте, словно тишине всего мира.

И любовь ли они искали? Ту самую любовь, которая бывает только в мечтах. Может быть, ее свет, что рассветом озаряет мгновенные сны, когда все сущее теряет какой-либо смысл. И в тех самых незабываемых фильмах, романах и на фотографиях моделей, а, может, просто в мечтах, которые всегда остаются мечтами…

***

Утро не бывает добрым, не так ли?

Сергей присел за обеденный круглый столик, на котором стояла маленькая белая кружка, из которой плавно поднимался легкий дымок.

Черный кофе, некогда перелитый из турки в маленькую кружку, за ручку которой так изящно держались худые пальцы Киры, казался мгновением назад таким бодрым и воодушевленным.

– Не будь таким мрачным, – улыбнулась Кира, присев рядом с ним.

Кухню проткнули яркие лучи проснувшегося солнца, стремившиеся пробраться через клубы сигаретного дыма.

Сергей потушил сигарету в новенькой пепельнице в виде очередной рюмки водки, и все его мысли окунулись куда-то в темное пространство, где вновь не наблюдалось никакого мятежа, а только пустота вперемешку с неинтересной тишиной, но совсем не дешевой для стишка, который можно придумать за пять минут.

«Я словно опустошен», – сказал бы он, но вместо этого ответил Кире натянутой, вроде бы настоящей, улыбкой, если не улыбочкой.

– Я весел как никогда, дорогая, – сказал, кривляясь, сделав жест, словно жонглирует яблоками.

– Ты все врешь, но меня тебе не обмануть, – ответила она, потрепав его волосы. – Выпей кофе и, наконец-то, успокойся, впереди еще целый день… если ты все еще не заметил! – сказала она так, словно его отрезвило.

Но все же Сергей оставался мрачным, особенно внутренне.

Кира встала из-за стола как-то не так аккуратно, как вчера после ужина целовала его холодные губы своими жгучими и горячими, как-то не так нежно провела своей красивой ладонью по его похудевшему за последнее время плечу, и совсем не мило глянула на него, а скорее отдала какое-то то должное, что должна была отдать своему полу-мужу, с которым ее связывали только слова, но никак не золотое кольцо – с бриллиантом или без него.

«Мне совсем не весело, детка», – думал он про себя.

– Я лишь хочу сделать тебе приятно, и чтобы ты не так грустил, как всегда… – начала она, повернувшись к нему спиной, почему-то вновь встал у плиты.

Ох, да, она же варила ему кашу!

О, Боже, да Сергей оказался в самой что ни есть придумано-реальном Париже, который случайно произошел здесь – в его квартире, а если быть точнее прямо у него на кухне.

– Какой-то ты в последнее время совсем грустный, – сказала утвердительно, но Сергею показалось, что она говорила вполне серьезно.

– Неужели? – спросил Сергей задумчиво.

Меж тем, во рту задымилась сигарета номер два за это пока что небольшое утро, ведь он проснулся намного позже своей вчерашней возлюбленной.

Между струйками его любимого сигаретного аромата Сергей на мгновение сумел углядеть, насколько стройная форма этой самой Киры, которую, как оказывалось, Сергей совсем не знал, а, может быть, просто недооценивал.

– Конечно, говорю прямо – ты в последнее время чем-то загружен, может, ты заболел? – поставила кулачек на пояс, повернувшись к нему и сдув прядь упавших на ее освещенное первым ярким лучом солнца лицо, чуть сморщившись. – Тебе нужно развеяться. Погулять на чистом воздухе, думаю, было бы достаточно какого-нибудь банального московского парка, главное, чтобы выбраться из этих городских джунглей, даже на такой мелкий кусок природы, как несчастный парк, – она рассмеялась. – Что скажешь, дорогой?

Сергею казалось, что она говорит совсем не искренне, а готовит ему завтрак по-английски без чая – надуманно, обманывая и словно за что-то извиняясь – говоря неправду, ведь она могла задумала его бросить после этого разговора в злосчастный понедельник.

Он не мог ни о чем думать, только об ее идеальной форме, и это его беспокоило больше всего сейчас на свете.

Кофе начало заметно остывать, и Сергей пытался делать первые глотки так, чтобы казалось, будто кофе совсем остыл и стал холодным.

Сергей бы проделал такие же фокусы, обжигая язык, и с кашей, пускай будет она с вареньем или без него.

– В любом случае, я считаю, что сейчас тебе нужно поесть, мой дорогой, – произнесла с каким-то восторженным животным азартом, мгновенно обернувшись к Сергею уже с маленькой тарелочкой в руках, на которой теснилась утренняя горячая с дымкой каша.

«Придется поесть, деваться некуда», – думал он, медленно хватаясь за чайную ложку, как за вымышленный спасательный круг.

– Спасибо, – сказал он как-то не искренне.

И Кира это заметила.

– Ты всегда был не щедр на комплименты, если только не говорил их ночью, – сказала она и сняла с себя фартук, который нашла на этой кухне, как правило, с пустым холодильником, если вообще неработающим.

«Интересно… действительно, где ты взяла этот фартук?», – думал он, делая первые попытки проглотить горячие, словно раскаленные куски мяса, куски каши.

И Сергей практически давился, словно пил кипяток, но продолжал размеренно и терпеливо поглощать безвкусную овсянку, запивая этот невкусный завтрак оставшемся уже показавшимся неприятным кофе.

«Вот бы выпить», – думал он.

Возможно, Сергей хотел хоть как-то смягчить момент расставания для собственного сердца – ведь если он не проявит вообще никаких чувств по отношению, как к Кире, так и к ее приготовленному непонятно с какой целью завтраку – очень невкусному, но вожделенному, – тогда бы и боль молчаливого расставания, которой, все же может быть, свершится, – будет не такая горькая, как может быть.

– Кушай, дорогой, – словно издевательски произносила она, заваривая себе тоже уже не очень горячий кофе, чуть подливая в маленькую кружку Сергея остатки черного напитка из турки. – Кушай, мой милый, – она почему-то уставилась на него как на человека, который сейчас откроет какой-нибудь мировой секрет ее истории любви.