Дождь плавным танцем снисходил с ночных небес, пробиваясь сквозь грустные, но злобные облака, медленно проплывающие над проснувшейся ближе к двадцати четырем часам Москвой, напоминая о первом дуновении весны, но пока что еще такой холодной и морозной.

Двери практически открывались, но еще не пришло время, чтобы тени снова со всех сторон в этом заведении бросались на голые стены со всей улыбкой, отдаваясь собой полностью и безостановочно.

Часы тикали, словно били, шли, будто в такт сердцебиения, замирая своей вечностью дыхания, отражая на себе все зеркало непонимания о том мире, где звезды сверкают только ярче, когда и без того сияет луна, преимущественно голая в это время года…

***

«Где я оказался?», – думал Сергей.

«Что за что черт меня занес сюда?» – Задавался вопросом, и не только этим, но и другими вечными вопросами», – Сергей лукавил, ведь он только видел сны, а не рассказывал о них, но его внутренний братец постоянно брал над ним вверх и говорил, что одной бутылки мало; конечно, когда пропиваешь деньги, то много быть не может.

Это закон подлости.

Они просто все самоубийцы – и более того, кто не хочет видеть белый свет или отрицает, что такой может быть, когда сам тешится в мнимых лучах приглушенных лучей настольных ламп у бильярда.

«Слишком много мало платят», – подумал Сергей и закурил.

Он остановился на единственной злобе дня – никогда никому не верь – ведь фильмы не покажут, и более того, никогда не расскажут о нас.

О нас. Он думал о нас. Кто эти «мы или они?»

«Такие же плывущие в лодках молчаливые люди, как замыкают круг своим незримым полукругом, все поддержанные якобы идеальным режимом того, что когда-нибудь им по-настоящему повезет, но лишь остается вновь и вновь расправить невидимые крылья для кого-нибудь», – сказал вслух Сергей и закурил сигарету.

«Что?», – поинтересовался милиционер, чуть съежившись.

«Да я о том, что ты танцевал с котом», – произнес незнакомее всего, что для него – милиционера, – могло показаться правдой.

И да, знал ли его Сергей, я думаю, что нет, но, я точно знаю, что он совсем недавно был вместе…

С кем? С кем на этот раз он разложил двойственность на множественность и узрел истину между самыми что ни есть прямыми ногами?

Кто была она? КТО? И ГДЕ? КУДА ПРОПАЛА?

Именно она была нужна – та самая; та самая любовь, которой не сыскать, которой не найти, с которой не договориться, которую можно только почувствовать.

Иногда мечты превращаются в рай, а в данном случае – в ад, которого никто не ждал, как и Сергей, пока бродил среди свисающих полотен в окружении обнаженных жриц страсти, которыми таковыми совсем не являлись, и этот секрет он так и не смог постичь, оставшись в темноте.

В темноте собственных мыслей, речей и мечтаний, где он мог быть, но никогда не был.

Он так долго закрывал глаза на все его окружающее – для чего? Для того, чтобы никто и никогда не разгадал его интересный секрет, что стоит последним делом на этой Земле? Зачем, с какой такой глобальной целью? Он не знал.

И из этой тьмы, черни всезнания, освободившись от повседневности бытия, где трактат становится рукописью небритых безумцев с иголкой, которых в наше время нет смысла даже стричь, он лишь находит единственное средство…

«Я надеюсь, что ты прошел», – сказал про себя.

И, действительно, человек в форме прошел возле него, так и не попытавшись предъявить свой уникальный по сегодняшним меркам документ, который, между прочим, не спасет, окажись он в Южном Бутово или Бириллюво.

Что сказать, такая сейчас пошла полиция – «Мы спасаем, но защищать не будем».

Сергею это было знакомо так же, как и знакома схожая ситуация с мечтами, где он никто не выиграл, и, видимо, никогда не выиграет.

Мечты вообще невозможно победить, что уж говорить о бытовой составляющей нашего бессмысленного существования, где каждый сам за себя и злодей другу…

Медленное самоубийство, не иначе, как и пел Элвис Пресли в гробу.

«Конечно в гробу!», – поддакивал незнакомец, но Сергею это всего лишь показалось потому, что никаких незнакомцев и близко не было на его пути.

Не было и быть не могло. Что за черт, какие-то странные лица попадаются на пути. Он думал обо всем этом, пока брел незримо в сторону своего дома, ориентир к которому постоянно терялся.

Москва зависала в снежном снегопаде, переходящий в легкий дождик, когда не скажешь, что на дворе март, а может сентябрь. В любом случае, не лето и зима, определенно. И об этом сейчас Сергей догадывался.

Догадывался также, как и всегда.

Собирая старыми ботинками слякоть, рассуждая о вселенском путешествии в страну далеких-далеких звезд, до которых все равно не добраться, Сергей медленно приближался к известному подъезду, хотя такие были во всех дворах старого городка.

Как бы то ни было, Сергей распознал свой вход, и, более того, достал ключ из кармана.

Где был его бумажник? Может быть, его сейчас не было. А, может быть, его не было никогда.

Сергей чувствовал себя последним героем старого века, до которого более дела нет, кроме него самого, и даже не пытался перешагнуть грань, отделяющую прошлое от завтрашнего будущего, где тоже для него места бы не нашлось.

Он чувствовал и понимал, что идет в никуда, словно по темной дороге, где кроме странных теней, что-то кричащих и указывающих куда-то своими длинными пальцами, не существует ничего.

Весенний московский образ изношенных улиц даже здесь в центре Москвы не радовал: размытые дождем дворики, в которых тонут худые деревья.

Сергей возвращался откуда-то, не способный вспомнить, откуда, хотя и предпринимал всяческие попытки узреть истину вчерашнего вечера или сегодняшней ночи.

Где он был? Что делал?

С кем провел тот безумный кусок своей жизни, как словно отъел кислого торта, ведь Сергей чувствовал и знал, что сначала прекрасный вечер в итоге пошел коту под хвост, скатился до стадии свинства или растворился в повседневности, где, словно в кабаке бьют случайно бутылкой по голове.

Да, и, кстати, у него раскалывалась голова – несомненно, это о чем-то должно было говорить, ведь и правый кулак тоже болел, когда вновь и вновь Сергей сжимал на нем пальцы и разжимал, держа пока что руку в кармане холодного старенького пальто, что носил весной и в начале осени.

Дождь медленно моросил, худые ветки деревьев подозрительно склонялись в его сторону, будто куда-то и на что-то указывая. Сергей практически преодолел забытые в этом городке старые закоулки, подойдя к своему дому, крыша которого уже мелькала где-то в недалекой дали.

Нащупал ключи, целую связку. Кстати, большинством ключей Сергей не пользовался, но все равно носил их с собой, а оставшейся частью даже и не пользовался, какие бы то ни было двери. Он закурил новую сигарету, понимая, что сигарет осталась только одна пачка и та – скоро кончится. В левой руке качалась открытая бутылка вина – как она там оказалась, Сергей тоже вспомнить не смог. Кроме человека в синей форме, встречались и другие персонажи – странные перекошенные лица, которых Сергей никогда ранее не видел в компании или по одиночке, но, что говорить, центр Москвы тоже может прилично напугать, если в штанах не осталась более никакой мужественности.

Однако у Сергея такова имелась. Он ничего не помнил, и, видимо, не собирался предпринимать попытки вспоминать что-нибудь.

Жадно глотая остатки вина, он шел. Шел через утонувший в дожде дворик, где, казалось, можно пройти только в сапогах. Шел возле качели. Подъездов и через арку, что заводила, словно в ад. В ад собственных мыслей, дурно пахнущих мыслей и темных снов.

Девятиэтажный кирпичный дом уже бросил на него тень, но облегченно Сергей вздыхать не собирался – он более не пользовался лифтом, поэтому придется подниматься на неудачный девятый этаж пешком.

Почему неудачный?

Цифра девять преследовала его повсеместно – Сергей прогорел в своей жизни, не стал предпринимателем, на работе находился на волоске от увольнения, все начинало проваливаться с треском, а в личной жизни видел только пропасть также зияющую, как и все остальное черным цветом на этом белом или темном свете.