– Что ж, если так… – все еще недоверчиво глядя на ребят, покачала головой ее мама.

По дороге к маяку Элис обратилась к идущему первым с одним концом свернутой ткани Томми:

– Почему ты вечно с ней споришь? Тут же главное в нужных местах соглашаться и правильно все преподнести.

Сэм на другом конце рулона только усмехнулся, уж он-то знал, что с матерями спорить бесполезно, главное – не слишком часто попадаться на глаза. В их семье, помимо рыбного промысла отца, источником провизии и дохода было небольшое хозяйство. Оно не было в полном смысле фермой, как те, что располагались за городом. Но к ним тоже приходили за куриными яйцами и молоком. И если не требовалось помогать отцу, то тогда обязательно нужно было помочь чем-нибудь матери. У каждого из детей Фюшкинсов, кроме самого маленького, были свои посильные обязанности по хозяйству. И миссис Фюшкинс, замечая частые отлучки старшего сына после школы, полагала, что это все от недостатка занятости, и всячески пыталась исправить данное упущение.

Мальчики положили парусину у входа на маяк. Томми взял себя за расстегнутый ворот рубашки и немного потряс ткань, прилипшую к телу.

– Давайте дотащим его до гостиной и сгоняем наверх.

Все поддержали предложение, надеясь не только на завораживающие виды, но и на дуновение морской прохлады.

Когда они поднялись, Сэм поставил руки на металлические поручни и вытянулся слегка вперед. Ветер трепал его каштановые волосы и тонкую клетчатую рубашку, перешитую из отцовской.

– Красота какая… – восхищенно проговорил он, глядя то вниз на мелко-барашчатое море, то вдаль в сторону горизонта.

Элис, хоть и более привычная к этим видам, чем Сэм, тоже радостно улыбалась, обозревая окрестности. Ветер играл завитками ее волос, выбившимися из прически, и белым воротничком. Томми некоторое время смотрел на друзей. Они вдруг показались ему какими-то другими, здесь наверху, словно окунувшиеся в свои мечты, пробужденные открывшимися далями, они были иными людьми, ступающими каждый по своей дороге. Томми опустился на площадку чуть поодаль и свесил ноги наружу между металлических прутьев заграждения. Шнурок его ботинка, частично развязавшийся, болтался на ветру, и Томми специально стал слегка покачивать ногой.

Ребята неосознанно распределились по площадке, наблюдая каждый свои виды, свои мечты, свои просторы. Это был один из тех моментов, когда человек вдруг соединяется с чем-то внутри себя, не завуалированным чужими голосами и представлениями, отделяясь на мгновение от остальных, чтобы услышать настоящего себя.

Первой прервала молчание Элис:

– Пойдемте, нам надо успеть сегодня еще пошить до темноты. Томми, мы же еще на закате поднимемся сюда?

Мальчик встал, но, зацепившись развязанным шнурком, чуть не потерял равновесия. «Ага», – ответил он, отцепляя шнурок и заправляя его в ботинок, вместо того чтобы завязать.

Когда Мари вернулась домой, то застала в гостиной весьма оживленную компанию. Пол был устлан куском ткани внушительных размеров, по краям которой копошились Томми и Сэм, пришивая к нему куски веревки. Элис сидела за швейной машинкой и прострачивала небольшие треугольники ткани. На столе стояли чашки с недопитым чаем и тарелка с крошками, на которой раньше был пирог, приготовленный накануне Мари. «По крайней мере, они не голодные», – заключила девушка, улыбаясь, и удалилась на кухню, поставить на огонь уже остывший чайник. Сегодня к ней в булочную приходили по поводу городского праздника и окончательно утвердили ее кандидатуру на роль основного повара. И хотя Мари и Жаннет приносили большое разнообразие выпечки и десертов на каждый праздник, нынешнее положение казалось Мари обязывающим проявить себя на особой высоте. Поэтому она оставила ребят заниматься их делами, а сама разложила перед собой большие листы бумаги и принялась за обдумывание праздничного меню. Нужно было соблюсти правильный баланс между давно полюбившимися всеми старыми рецептами и ее новыми фантазиями и экспериментами, а также позаботиться о том, чтобы было достаточно не только сладких, но и сытных блюд, учесть разнообразные вкусы и предпочтения горожан, о которых Мари за годы работы в булочной уже имела неплохое представление.

Она даже не услышала, как ребята ушли, только Томми заглянул после, спросить, не против ли она, если парус пока полежит в гостиной, в свернутом виде.

– Как у вас продвигается? – спросила она.

– Мне кажется, мы близки к завершению. Скоро будем спускать на воду! – гордо заявил мальчик. – Как дела в булочной?

– Нам официально дали большую роль на празднике, – поделилась новостями Мари, – нужно как следует подготовиться.

Томми окинул взглядом кухню:

– Тебе не кажется, что ты слишком серьезная? – он посмотрел на удивленное лицо девушки, – Праздник – это про веселье.

– Пожалуй.

Пожелав Мари доброй ночи, Томми отправился наверх. Он залез в постель и вытащил книгу, но вместо того, чтобы читать, просто смотрел вглубь страниц, не различая строчек. Перед тем, как все разошлись, они снова поднялись на верхнюю площадку, смотреть на закат. А потом, когда ребята уходили, Сэм сказал, что он доведет Элис до дома, ведь ему же все равно по пути, а Томми потом возвращаться обратно на маяк. Небо заволокло тяжелыми, бурыми в отсветах последних лучей, тучами, и воздух наполнился тягостным ожиданием очищения. Вроде бы в словах Сэма все было правильно. Томми тогда глянул на Элис, и она пожала плечами, никак явно не выражая своей позиции. А когда ребята ушли, мальчику почему-то стало грустно.

***

Городок еще тонул в утренней дымке, окутавшей верхние луга и вуалью затянувшей морскую поверхность у берега, когда Мари спустилась через пробуждающийся лес к булочной, отперла большим металлическим ключом дверь и шагнула в полутемное помещение. Соседняя улочка спала, и даже фонари вдалеке еще не были погашены. Необыкновенная тишина заполняла деревянные стены небольшого домика, выкрашенного в небесно-голубой цвет. Мари очень любила эти утренние часы, ей казалось, что пока мир еще колеблется на границе сна и пробуждения, он словно принадлежит ей одной, только она присутствует сейчас в нем. Время прекратило свой бег: она делает все не спеша и при этом все успевает. Нет дневной суеты и вечернего спада энергии, вниз на завершение. Из специального тканевого мешочка с дыркой на конце выходят идеальные гусенички эклеров, яичные белки под ее рукой превращаются в густую объемную кремообразную массу, изюм, вымоченный заранее и тщательно просушенный полотенцем, равномерно распределяется в миске с тестом, а печь греет ровно сколько нужно, чтобы позолотить бочка булочек и пропечь их пухлую мякоть.

Мари разминает тесто руками, погружаясь в него основанием ладони, с особым удовольствием сжимая и разжимая пальцы. Когда в тесте идеальный баланс муки и жидкости, оно удивительно приятно на ощупь.

Потихоньку солнце заливает город светом, раздается хлопанье ставень, первые голоса людей, и наконец, звякает колокольчик на двери в булочную. Витрины уже заполнены свежей выпечкой, хлеба стоят небольшими пирамидками за спиной Мари, а та улыбается из-за прилавка первому посетителю.

Утром обычно все идет для нее легко, даже когда полгорода спешит в их булочную за свежим хлебом, однако к обеду Мари уже с некоторым нетерпением ждет Жаннет, чтобы та могла подменить ее за прилавком.

В этот день Жаннет пришла почти без опозданий, в волосах ее горели еще две выкрашенные в голубой и оранжевый пряди, а на лице светилась улыбка.

– Даже не буду спрашивать, как дела, – у тебя на лице все написано! – поздоровалась Мари с подругой.

Жаннет рассмеялась. Она вприпрыжку сбегала за фартуком и сменила Мари за прилавком, позволив той скрыться на кухне.

Ближе к вечеру Мари завершила свои дела и заготовки на следующий день и потихоньку собиралась домой, когда на кухню нырнула Жаннет и, хитро улыбаясь, попросила подругу ненадолго подменить ее перед уходом. Девушка отряхнула фартук от муки и вышла в зал.