Жаннет еще раз тяжело вздохнула. И всего-то-навсего тянулась за небольшим ковшом, который, в отличие от своих соседей, все еще предательски восседал на верхней полке. Снова мысль о табуретке проникла в голову Жаннет. «Ну, нет уж! Раз в первый раз не стала, теперь-то уж чего?» – и она потянулась к ковшу.

Последовал короткий лязг, и на кухне снова воцарилась тишина.

– Подумаешь, какой важный! – девушка подобрала ковш с пола, а затем занялась остальной утварью.

Анри обычно покидал дом рано, часто еще даже до пробуждения жены. Первые дни после свадьбы девушка делала героические усилия, чтобы успеть встать и не только проводить мужа, но даже приготовить ему завтрак, хотя бы сварить кофе. Ее хватило на две полных недели. Но пустые холсты жгли ее изнутри, зудели, как изъеденная комарами кожа, и, в конце концов, вечера подле мужа плавно стали перетекать в ночи у мольберта, а утренние пробуждения стали все мучительнее. Мари вздыхала, что Жаннет клюет носом у прилавка во время своих смен. Старушка мать тихонько сокрушалась, что она ничего не может найти на кухне после сомнамбулического хозяйствования невестки. А однажды утром Анри отставил чашку с кофе, в котором вместо двух ложек сахара, как он любил, были заботливо перемешаны супругой две ложки соли, и положил этому конец, сказав, что масло на хлеб он с утра вполне в состоянии намазать сам, и ему куда важнее выспавшаяся и адекватная жена. С тех пор жизнь в доме почтальона потекла спокойнее.

Однако сегодня Жаннет была настроена решительно. До смены в булочной оставались еще целых два часа, а дороги до места не более минут пяти, так, во всяком случае, полагала жена почтальона. Сегодня она собиралась приготовить полноценный обед и занести его на почту Анри.

Взяв небольшую метелку с замятой на одну сторону щетиной, Жаннет аккуратно собрала осколки. Самое неприятное было то, что чашка принадлежала сервизу. Конечно, мама Анри наверняка скажет – «к счастью». Старушка с первого дня тепло приняла невестку в свою семью. И это была первая «официальная» семья девушки за долгие годы. На маяке все было немного иначе, Жаннет прибыла туда когда-то в статусе помощницы, а в итоге прожила там как равный независимый член команды, в конце концов, почти семьи. Но здесь, в новой семье, она боялась, что от нее будут ждать соответствия общепринятым ролям. На маяке ее принимали такой как есть, без статуса, без ярлыка. Она была просто Жаннет. Теперь же она стала «женой», «невесткой», «хозяйкой дома»… И ведь за этими табличками стояли не просто слова, но представления, соответствия, ожидания. И в первую очередь те, которые она сама неосознанно им приписывала.

Жаннет вздохнула и унесла осколки. «К счастью, к счастью, к счастью», – пробубнила себе под нос художница.

***

Отрывисто глянув на часы, Мари поспешила улыбнуться очередной покупательнице. В печи надували слоеные бока круассаны, заполненные домашним шоколадом. Партия коричных булочек подходила, греясь рядом. А между тем Жаннет все не появлялась, вынуждая Мари разрываться между наплывом посетителей и своими строгими критериями по выпечке. Наконец, звякнул колокольчик, и с сорокаминутным опозданием в булочную вошла художница. Вид у нее был понурый. Обычно влетающая, словно маленький вихрь, улыбающаяся всем присутствующим, сегодня она лишь вежливо поздоровалась и двинулась на кухню. Быстро оценив ситуацию, Мари поняла, что при таком состоянии Жаннет, выпечка вряд ли найдет в ней безопасное соседство, поэтому, отпустив покупателя, которого в данный момент обслуживала, извинилась перед еще двумя, ожидавшими своей очереди и, сославшись на печь, метнулась в кухню. Впрочем, в своем оправдании Мари не кривила душой, круассаны и впрямь пора было изымать. Подбавив огня, девушка погрузила следующий противень в печь.

– Жаннет, что стряслось?

– Все пропало… – жалобно произнесла девушка, ковыряя ложкой уже готовую начинку для пирожков.

– Что такое? Картина не получается? – Мари аккуратно вытащила миску из рук подруги, – у меня там очередь, тут круассаны… Ладно, скоро приду, – бросив оценивающий взгляд на ближайшие к подруге предметы, Мари скрылась за дверью.

Вскоре она снова появилась на кухне.

– Давай-ка переодевайся и рассказывай, – Мари кинула фартук художнице, все так же восседавшей на табурете.

Та неспешно поднялась.

– Я хотела сделать Анри обед и отнести его на почту…

– Анри или обед? – Мари попыталась рассмешить подругу, принимаясь перекладывать круассаны.

Жаннет лишь покачала головой:

– Это катастрофа какая-то!

– Не преувеличивай, – Мари быстро раскатала тесто и стала нарезать его аккуратными ромбиками, – у меня еще два подноса пирожков и все. Тебе не нужно ничего делать на кухне – вот! Ты сегодня будешь только у прилавка. Хорошо?

Жаннет кивнула.

– Ну что такое? Сгорело, пригорело, разбилось? Взорвалось, быть может? – девушка улыбнулась подруге, – У всех бывают криворукие дни. Не помню, чтобы раньше тебя беспокоило подобное.

– Раньше, – Жаннет еще раз вздохнула, – раньше были картины на первом месте, а теперь у меня есть еще – Анри.

– Разве это плохо? Мне казалось, что семья… – но тут Мари замерла, осознав, что не может подобрать правильных слов, – что я хотела сказать: Анри – не тот человек, который станет осуждать тебя.

– Анри, может, и не станет, – и Жаннет вышла навстречу звякнувшему колокольчику.

Мари на мгновение замерла с миской в руках, потом принялась раскладывать начинку по ромбикам теста.

«Семья…» – Мари знала, что далеко не всегда это слово влекло за собой простую историю, по крайней мере, не в ее случае, и не для Жаннет. Все трое скитальцев, которых в свое время жизнь свела под крышей старого маяка, несли за спиной мешок непростых воспоминаний. Быть может, в том числе это и объединило и сблизило их. Потому Мари могла понять волнения подруги по поводу вступления в новую жизнь, сама-то она туда не слишком торопилась.

Когда девушка вынесла к прилавку круассаны, посетителей уже не было, только Жаннет с отсутствующим видом раскладывала монеты по достоинству.

– Хватит, – Мари опустила поднос на прилавок, – ну что ты киснешь? На, съешь круассанчик.

– Да ну, Мари, в самом деле, – художница отодвинула от себя поднос, – потом ты предложишь выпить горячего чая – как будто это лучшее решение всех проблем.

– Нет, конечно, это не само решение, но важная его часть, – Мари улыбнулась, посмотрев куда-то далеко за пространство булочной, – моя бабушка так делала. Когда кто-то переживал или ссорился, она сажала их пить чай. Постепенно люди успокаивались и начинали приходить к адекватным решениям вместо поспешных, навеянных переполнявшими их эмоциями.

– Когда меня переполняют эмоции – я пишу картины. Это состояние для меня важно, – Жаннет потянулась к подносу.

– Так и пиши! Изобрази на полотне ощущение сбежавшей каши или подгоревшего хлеба! – улыбнулась Мари подруге.

– Смеешься, – покачала цветными перышками Жаннет. После свадьбы она снова стала красить часть прядей в разные цвета, убедившись, что экстравагантность ее облика никого в доме мужа не смущала. – А сама несешься к печи в середине любого разговора, ни секундой раньше, ни секундой позже!

Мари слегка дернула плечами:

– Я могу помочь тебе с кулинарией, но ведь ты и так все прекрасно умеешь. Дело не в этом.

– Да, – кивнула Жаннет, – время… оно течет как-то по-разному для тебя и для меня. Я словно не в ладу с его потоком, постоянно гребу против течения, а ты четко видишь каждый камень, каждый порог…

Мари на мгновение отвела глаза, будто поток, о котором говорила Жаннет, подхватил ее и понес вспять.

– Нельзя увидеть каждый порог… Иногда эта река обрушивается и уносит в водовороте, когда тебе казалось, что впереди она такая спокойная еще на многие мили… Но да, я ощущаю некую гармонию со временем, – девушка потянула носом аромат, доносившийся из кухни, потом качнула головой, – нет, еще рановато…