Почтальон достал из внутреннего кармана форменного пиджака письмо и аккуратно положил на кровать, с той стороны, где спала Жаннет. Некоторое время он с грустью смотрел на конверт, словно пытаясь устыдить бежевый кусочек бумаги. Однако конверт оказался бесстрастен ко взгляду голубых глаз молодого почтальона и лишь лежал на покрывале и таращился в потолок тонко выведенными буквами: «Ксавье Маран».
Из раздумий Анри выдернул звук входной двери и последовавший сразу за этим свист чайника. Быстрые шаги простучали в сторону кухни. Анри прошел следом. Жаннет спешно снимала чайник с огня и чуть не уронила его, увидев на пороге мужа.
– Ты уже дома! – воскликнула она немного растерянно, взметалась взглядом по кухне и дернула на мгновение брови домиком.
– А кто же, ты думала, поставил чайник? – спокойно спросил Анри в ответ.
– Ой, я уже и сама не знаю… Испугалась, что это я забыла… – она всплеснула руками, – можешь ничего не говорить! Это катастрофа! Я еще и чашку из маминого сервиза разбила…
– Ладно, – Анри принялся заваривать чай.
Его спокойствие еще больше распылило Жаннет, она бы предпочла, чтобы он поругал ее или, наоборот, подбодрил, но он молча заваривал чай. Жаннет взяла кастрюлю, потом снова поставила ее, принявшись убирать стол, замерла на середине, хотела пойти в погреб достать что-то, но ее голова была заполнена роем жужжащих мыслей, и каждая из них норовила вонзить в нее свое жало. На пороге ее остановил голос Анри:
– Твоя почта все еще приходит на адрес маяка, я принес ее сюда.
– Спасибо, – Жаннет скрылась за дверью.
Анри отложил ложку и опустился за деревянный кухонный стол, сложив на него руки и погрузив на них голову. Он ждал. Потом поднялся и вошел в спальню. Письма на кровати не было.
– Что с тобой происходит, Жаннет? Почему ты не говоришь со мной об этом? – спросил он, стоя в дверях.
Девушка подняла глаза, в них стояли слезы. Она сидела на кровати, подтянув одну ногу к себе и свесив другую, что было возможно в силу ее наряда.
– Что я сделал не так? – вырвалось у него.
– Ты? – удивленно расширила темные блестящие глаза Жаннет, – да ведь это я… – она слегка шмыгнула носом, – все… все делаю не так! Я ужасная хозяйка! Я ужасная жена! – воскликнула она, подаваясь вперед на кровати, – тебе нужна хорошая жена, которая… – она уже говорила в нос, – которая будет тебе варить с утра кофе, приносить полноценный обед на работу, а не… не сжигать кастрюли в доме и бить сервизы твоей мамы!.. С которой тебе не стыдно будет показаться, а не та, что ходит, как рабочий, в комбинезоне, подстриженная под мальчика-подростка!.. Которая… – слезы уже несдерживаемой рекой лились по ее щекам, – а я… я…
Анри шагнул к ней, опустился на колени подле кровати и взял ее мокрые ладошки в свои теплые мягкие руки. Он просто не мог видеть ее слез. Письмо было мгновенно забыто, тем более поджаренная кастрюля.
– Мне нужна моя Жаннет, – сказал он мягко, – не важно, в комбинезоне или в платье в горошек, подстриженная под мальчика или с локонами. Моя Жаннет, которая бегает по склонам с мольбертом, пытаясь поймать… как же ты это говоришь… – он смущенно улыбнулся, – ускользающий свет… не знаю, у тебя даже говорить о живописи получается поэтично, – не отрывая взгляда от глаз жены, Анри продолжал, – Мне нужна ты, а не кто-то, кто по твоим представлениям мне подходит. – На мгновение он замолчал, вглядываясь в ее глаза. Жаннет тоже молчала, но уже не плакала. – Ну, а хозяйство, что же… Я не вижу больших сложностей сейчас, если честно. С кем не бывает. И ты всегда можешь обратиться за советом и помощью к маме. Поверь, она будет только рада! Это не чей-то дом, куда ты пришла. Это твой дом, понимаешь?
Жаннет осторожно высвободила одну ладошку и, размазав ею по лицу слезы, улыбнулась краешками губ. Анри поднялся и обнял ее, а Жаннет уткнулась носом в его плечо.
– Анри, – вдруг тихо сказала она, – а почему ты никогда не спрашивал меня о письмах?..
Он слегка отстранился, прекрасно понимая, о чем идет речь. Раньше раз в несколько месяцев он приносил на маяк письма для девушки с одним и тем же отправителем на конверте. Тогда он не был вправе задавать вопросы, потом полгода ничего не приходило, и Анри решил, что переписка прекратилась, и не стал поднимать вопрос, да и не счел это корректным. Но теперь, когда письмо от незнакомого мужчины пришло уже после их свадьбы, он не знал что и думать, теряясь в пугавших его догадках.
– Я считал, что ты сама расскажешь, когда сочтешь нужным, – тихо проговорил он, не глядя на Жаннет.
– Ты всегда мог спросить, Анри, даже тогда, когда я еще не была твоей женой. Ксавье Маран – мой брат.
Анри посмотрел на нее, все еще с сомнением и горечью:
– Но ведь ты в девичестве – не Маран.
– Ксавье – мой сводный младший брат, – произнесла Жаннет и поднялась, – у нас разные отцы.
Она прошлась по комнатке из стороны в сторону.
– Ах, Анри, но почему ты никогда меня ни о чем не спрашивал?
Почтальон недоумевая смотрел на свою жену. И хотя слезы на ее щеках высохли, он опасался, что они были готовы хлынуть вновь. Анри был очень утомлен работой и переживаниями, поднявшись, он подошел к Жаннет и попросил ее рассказать ему все, что она сочтет нужным, но хотя бы за чаем. Его молодая жена улыбнулась и, быстро обняв мужа, поспешила на кухню. Почему-то теперь кастрюли и чашки больше не норовили выпрыгивать из ее рук, и Жаннет накрыла на стол небольшой ужин из того, что оставалось с прошлого дня, налила чай и добавила туда молока и сахара, как любил Анри.
Полная летних запахов ночь медленно затянула в свои объятия Городок. Часть окон уже потухла, и только слегка неестественный свет редких фонарей мерцал в шелесте листвы плодовых деревьев. Бутоны одних растений уже сонно сомкнули нежные лепестки, готовясь следующим утром снова благоухать на всю округу, другие садовые цветы, наоборот, разомкнули венчики навстречу ночным насекомым, заполняя воздух тонким нездешним ароматом. В маленьком домике, ярким пятном желтой краски, просвечивающим через заросли сада, горело лишь одно окно. Мать Анри уже вернулась, но, не желая мешать беседе сына с его женой, тихонько прошла в свою комнату. И хотя она казалась часто немного витающей в облаках и интересующейся больше своими клумбами, чем жизнью в доме, старушка прекрасно понимала, что в нем происходит. Потому, догадавшись больше по доверительному тону голосов, нежели по долетевшим словам, о направлении беседы, тихонько порадовалась. Уж ей ли, прожившей более двадцати лет в браке и потерявшей своего все еще горячо любимого мужа, было не знать, как важны для семейного счастья эти длинные ночные разговоры.
Когда все приготовления были завершены, и желудок почтальона на мгновение приглушил свою песню, задобренный первыми глотками теплого напитка, Жаннет начала свою историю.
Анри было известно, что супруга его родилась в семье фермеров, далеко от этих мест, но подробностей ее взросления он не знал.
– У меня было два старших брата, к тому времени как я достигла шестилетнего возраста, они уже начинали помогать отцу по хозяйству. Но как раз в это время скончался наш отец. Мать некоторое время тянула все хозяйство без особой помощи от семьи отца, а потом, не выдержав, продала ферму и переехала с нами в город. Братья отправились работать на фабрику, а мы поселились в маленькой комнатушке среди смога и гари. Может, город был не так и велик, но в то время казался мне чудовищным. Я привыкла свободно бегать по зеленым просторам рядом с нашей фермой, а тут… была раздавлена этими стенами и мраком… Мать нанялась прачкой. Я помогала ей по хозяйству. И тогда появился он. Мамин будущий муж. Меня почти сразу отправили в интернат. Знаешь, такие, куда сплавляют детей за сущие медяки… Поначалу я думала, что не выдержу там. Единственное, что спасало меня – это рисование. Еще на ферме дедушка, когда был жив, учил меня. Конечно, что в том возрасте мог перенять ребенок, но все же именно с него начался мой путь в живописи. Поначалу я рисовала углем на обрывках оберточной бумаги. Через два года я сбежала из «пансиона». А вернувшись домой, обнаружила мать с младенцем на руках, в доме для меня больше не было места. Тогда-то я и поняла, что девочке в этом мире не выжить. Я обрезала волосы, нашла штаны и рубашку и вышла на городские улицы в поисках работы. Не знаю, каким чудом в том месте, куда меня отправила мать, я смогла почерпнуть основы грамотности, но это дало мне возможность худо-бедно разбирать газетные заголовки. Я стала тем мальчиком, что на улицах города выкрикивает названия самых скандальных новостей, размахивая свежей прессой и получая монету за каждую проданную газету. Ночевала я где придется, иногда наведываясь к матери, та тайком от мужа кормила меня и провожала. Иногда я помогала ей с маленьким Ксавье. Маран – это фамилия того самого человека, который отнял у меня дом. Но я не могла ненавидеть своего, пусть и сводного, брата за грехи его отца.
